Дальневосточный журналист и писатель Василий Авченко написал хорошую книгу. В какой-то степени она повторяет и развивает его предыдущий труд «Глобус Владивостока» — забавный, парадоксально-иронический путеводитель по родному городу. «Кристалл в прозрачной оправе», собственно, о том же: лучшие люди, машиы, здания, рыбы, гады морские, птицы, камни и прочие создания живой и неживой природы обитают на Дальнем Востоке. Тому порукой будет вам Василий Авченко. В своей книге он не пытается соблюдать объективность, — нет, от текста наоборот исходит физическое ощущение того, с каким кайфом и драйвом человек пишет о своих родных местах. Авченко ничего не придумывает, никакой «новой истории» или «новой географии» Дальнего Востока: он просто пишет о местах, где прошло его детство, куда ездил на рыбалку с отцом-геологом (книга посвящена ему), описывает достопримечательности, — словом, трудолюбиво и с любовью создает картину мира, в котором родился, вырос, работает, живет и уезжать в Россию не собирается («Россией» на Дальнем Востоке называют все земли западнее Новосибирска, так-то).

Нет, это правда симпатичная книга. Ключевое слово — любовь. Это главная эмоция, которую автор транслирует читателю. Можно предъявить претензии к языку, стилю, чувствуются в тексте следы некоей поспешности — да а что вы хотели от журналиста? Зато с каким вкусом, смаком, чувством он описывает привлекательные, нелепые, малопонятные и забавные обычаи, традиции и мифы своей малой родины! Оторваться невозможно!

Я бы даже предложил использовать эту книгу как пособие для начинающих краеведов. Потому что именно прочитав Авченко, понимаешь, в какой глубокой заднице сегодня находится краеведение как жанр. Это, кстати, сейчас стало очень модным — «брендирование территории», «локальные истории». Всяк хочет рассказать о своей земле, чтобы повысить ее Туристическую Привлекательность и даже заманить какой-нибудь Инвестиционный проект. Но боже, как их замолчать заставить, что пишут в этих краеведческих книжках! По роду деятельности я принимал участие в создании некоторых из них и могу сказать ответственно: 99,99% краеведческих книг сегодня пишутся для начальства, и излагают, соответственно, взгляды начальства (потому что деньги на издание книги из бюджета выделяет оно) на историю, географию и прочие особенности конкретного региона (города, места). В результате вместо ответа на вопрос, что заставляет людей жить на этой земле, а не сбегать сломя голову, например, в Москву, мы получаем парадно-глянцевый отчет о том, сколько строительных объектов введено в эксплуатацию в текущем году, сколько знатных хлеборобов живет в нашем районе и какие руководители — президенты, премьеры, иностранные гости — посещали нашу прекрасную область за всю ее историю.

Все это, понятно, отражение комплекса провинциального начальства, которое хочет хотя бы в книге, встав на цыпочки и надув щеки, стать похожим на начальство большое, «товарищей из центра». Эти книги чаще всего не стоят той бумаги, на которой напечатаны. Они не нужны людям, живущим на этой территории, потому что люди живут не среди знатных хлеборобов и не от визита премьера до визита президента. Люди живут сами по себе — потому что здесь жить интересно, а в ваших столицах чего мы там не видели.

Вот региону должно страшно, невероятно повезти, чтобы появился человек, который простым нормальным языком объяснит им эти элементарные вещи. И у Дальнего Востока такой человек есть, это Василий Авченко. Он ломает через колено парадно-глянцевый канон, у него в книге, кажется, даже слово «губернатор» не упоминается ни разу. Он приходит и предлагет свое видение местной истории, географии и культуры. Но только не путем искусственного увеличения масштаба, а честно и занимательно (потому что ему самому интересно, его самого ох как прет от этого!) рассказывает о своем крае — от первого лица, от имени рядового гражданина, жителя, земляка. Возможно, где-то он лажает с историческими фактами, где-то ему не хватает наблюдательности — все это не имеет ровно никакого значения для качества конечного продукта — книги. Которая, конечно, будет нарасхват на Дальнем Востоке, но, увы, не станет национальным бестселлером в России, потому что на Дальнем Востоке проживает всего 5, если не ошибаюсь, процентов населения страны.

Рукопись Авченко производит довольно приятное впечатление своей искренностью и убежденностью, и читатель вслед за автором приобретает уверенность, что Владивосток и его окрестности – лучшее из мест на свете, где могут жить россияне. И ведь не поспоришь, да и нет необходимости, потому что эта книга о впечатлениях от встреч с богатствами земли и океана, до которых в этом краю рекой подать, — они тут на каждом шагу. Часть, посвященная рыбе, рыбакам и морепродуктам вызывает не только восхищение, но и отчетливое слюноотделение. К сожалению, там часто встречаются обмолвки типа, а вот при советах было еще круче, несколько портят вкус деликатесных закусок. Согласны с тем, что сайра, например, бланшированная имеет гастрономическое предпочтение относительно сайры натуральной в той же сайровой баночке, — не бланшируют по каким-то причинам, возможно, потому, что ее производили в районе лова, а не где-то под Москвой или Псковом, где ее готовят из мороженого сырья, и нет там бланшировочных камер. Впрочем, и горбуша в собственном соку раньше была гораздо привлекательней, нежели сейчас по тем же причинам, и красная икра, которую вообще нельзя морозить. Часть про минералы тоже весьма эмоциональна и убедительна, но уже вызывает какую-то усталость, что ли. Все это прекрасно, мы согласны, только уже окончательно превращает текст в публицистику, а это никуда не годится. Жаль, что автор не сумел удержаться в жанре художественной прозы, а скатился к размахиванию штанами на палке, но мы будем надеяться, что Карлсон вернется.

САМУРАЙСКАЯ ВАТА

Редкое чувство после прочтения – зависть.

Не к автору, который умеет загибать такое (бессмысленно завидовать таланту и опасно – одержимости). А к читателю, которому предстоит умное, веселое, деятельное удовольствие от чтения, ибо Василий Авченко непременно издаст свою дальневосточную Библию «Кристалл в прозрачной оправе».

Читал, как в детстве, взахлеб, рот сам растягивался, а пальцы прищёлкивали.

Две части, две темы – море и камни, вокруг которых вырастает целая космогония (наш ответ Толкиену). Маршруты, где пересекаются науки и стихии, и создается отличная бодрая проза, со своим клубком сюжетов и персонажей, искусно притворившаяся нон-фикшном. (Географически близкий Акутагава, но Василий предпочитает другие стилистические ориентиры – академика-поэта Ферсмана, например: «Нельзя, считал Ферсман, мириться с тем, что в Советском Союзе нет своего красного самоцвета: “В стране, эмблемой которой является красный цвет – цвет бурных исканий, энергии, воли и борьбы, — в этой стране не может не быть красного камня. И мы его найдём!”»).

В славнейших традициях Арсеньева, Олега Куваева, Пришвина, лучших из советских романтических научнофантастов и пр., но очень по-авченковски.

Один наш общий товарищ – мы гостили на Керженце, который для Василия не только раскольничий угол, где «затерялась Русь в мордве и чуди», но – безоговорочный Запад – назвал манеру Авченко бороться на руках «методом краба». Эдакое перетекание энергии на один бок, когда кажется, что Василий сражается в армреслинг не одной рукой, а всеми восемью железными клешнями, выкатив глаза, в которых непрерывно фиксируется весь окружающий мир.

Книга его написана методом краба, если допустить, что природа наградила, помимо прочих красот и чудес, крабов еще и фасеточным зрением.

«Жидкий мозг-интернет, гидросфера, слившаяся с ноосферой» — это про океан, и вроде как в одно касание рецензия на «Солярис» Станислава Лема, но это именно афористичный Авченко.

Василию повезло родиться и жить на Дальнем Востоке, — и пытливый, яркий, праздничный патриотизм его вызовет уважение и у скептика, повторяющего, вслед за Довлатовым про любовь к березкам, торжествующую за счет любви к человечеству…

Большое, да, видится на расстоянии, но и для точного взгляда на малое пространство и среда обитания дадут необходимый ракурс:

«Соевая вертикаль соевой власти соево торчит из раскуроченной соевой страны; это не тоталитаризм, не оккупация и не бесовщина (много чести) — это просто соя, растительная подделка, сделанная в Китае. Весь мир делается в Китае из сои. Соевые мысли, соевые страсти и соевые души. В соевых размалёванных офисах сидит пророщенная соя – растительный планктон с человеческими, пока ещё человеческими головами, внутри которых еле-еле функционирует нечто студенистое бледно-жёлтого оттенка. Тихоокеанский флот – уже не грозный ТОФ, а “тофу” — соевый японский сыр, плавающий кусками в антипохмельном супчике “мисо»”».

Одержимость алхимика, репортерский азарт, жадный ум интеллектуала, ревность патриота и мастерство прозаика. Легкая, живая интонация. Повествование – как мелкоячеистая сеть, куда обязательно попадают рыбы, разноцветные минералы, водоросли и целые китобойные флотилии, луна и солнце, советская страна и непузатые японцы, выдающиеся земляки и гости Приморья, всё, что писалось об этом крае в литературе и звучало в музыке:

«Знаменитый вальс “На сопках Маньчжурии” звучит в России больше века, легализовав “сопку” как общерусское понятие, причём с батальным оттенком. Первую версию вальса Илья Шатров написал в 1906 году, сразу после русско-японской войны. Тогда вальс назывался “Мокшанский полк на сопках Маньчжурии” — он посвящён памяти погибших солдат 214-го резервного Мокшанского пехотного полка, в котором Шатров служил капельмейстером, причём боевым – известна история, как он вывел оркестр на бруствер и приказал играть марш, поднимая полк в штыковую на прорыв окружения. Они были талантливые парни, эти капельмейстеры – и Шатров, и Кюсс, сочинивший “Амурские волны”, и автор “Прощания славянки” Агапкин.

Фирменная такая плотность, лакуны еще надо уметь разглядеть: исследуя магаданские мотивы в песенном творчестве разных поколений авторов, вспомнив Вадима Козина и Владимира Высоцкого и брезгливо миновав шансонный сонм, Василий переходит к другу и соавтору (по другой книжке) Илье Лагутенко. Забыв о мощной магаданской рок-сцене конца 80-х – «Миссия Антициклон», «Конец, Света!»… Но это я уже придираюсь.

Вообще, рецензируя Авченко, как-то хочется побыстрей закончить с обязаловкой отсебятины и поскорей перейти к цитированию. Скажем, вот этих бесконечных лексических игр, которые, как детские считалки, не надоедают:

«Колыма (иностранцы говорят “Колима”, ударяя на второй слог, и из слова начисто уходят его размах и суровость) — татарский “калым” и русское “вкалывать” вместе со смертельно надоевшей “колымагой”. “Колыма” похожа на “каторгу” — трудно представить на реке с таким именем легкомысленные занятия. Колыма – слово тяжёлое, как могильный камень; после этого слова следует молчать».

Впрочем, этот поэтический коктейль – редкой трезвости:

«”Транснефть”; едва ли чиновники, придумавшие это название, видят cпрятанный в нём образ — нефтяной транс, куда погрузилась Россия».

И актуальности – в социальных диагнозах:

«В Тавричанке, некогда шахтёрско-рыбацком, а теперь лишившемся лица посёлке под Владивостоком, я познакомился с Геннадием Алексеевичем — мужчиной за 80, горным инженером-шахтостроителем на пенсии. Он теперь занимался любимым делом – орнитологией. Родом был с Донбасса, там пережил немецкую оккупацию и поэтому знал, у каких деревьев съедобная кора.

— При отступлении наши только копры (то есть верхушки, вершки шахт) взрывали и сами шахты топили, а остальные сооружения не трогали. Знали: вернутся — придётся восстанавливать! А у нас в Тавричанке в 90-е обе шахты уничтожили полностью. Всё сравняли с землёй, — говорил Геннадий Алексеевич.

— Выходит, наши времена хуже оккупации? – спрашивал я.

— Выходит, что так, — отвечал старый горняк».

Или даже так:

«Икра-“икура” – редчайший пример заимствования японцами русского слова. Случай столь же нетипичный, как и заимствование японских слов русским языком (разные “самураи” и “гейши” не в счёт, потому что они сохраняют иностранное гражданство, даже получив разрешение на работу в русском языке за неимением местных аналогов; это заимствованные из японского слова, обозначающие японские же понятия, тогда как “иваси” и тем более “вата” давно стали понятиями нашими, русскими, подвергшись “разъяпониванию”)»

Вот именно. Вата — происхождения самурайского.

P.S. Одно печалит – литература нон-фикшн, обильно представленная в нацбестовских забегах, традиционно до финала не доходит, считаясь как бы вторым сортом. Как была в свое время «Невеста Букера», так и литература «непридуманного» — падчерица Нацбеста. Очень хочется надеяться, что во всех отношениях достойная книга Василия Авченко ситуацию выправит.

А на Тихом океане…

Этой симпатичной рукописи несколько вредит неявное название – кристалл в оправе, да еще прозрачной: зачем прозрачному, как видится, кристаллу — прозрачная оправа? Но пропустим…

Речь в книге о Приморье, тихоокеанском Приморье, если точнее. Она поделена на две части – море (с рыбами и морскими гадами в нем) и земля, представленная в основном камнями – дань уважения отцу-геологу и дань детскому увлечению. А в промежутках между этими сферами происходит действие едва ли не более важное – рефлексия русского человека (в самом широком смысле слова, потому что тот же Дальний Восток в значительной степени заселялся выходцами из украинских областей, о чем говорит и фамилия автора), но человека, рожденного и уже укоренившегося на крайней оконечности Азии. С культурным кодом, включающим в себя и огромную литературу, и жертвенно-милитаристский, а также первопроходческий имперский комплекс, и привязанность к вещам и явлениям совершенно аборигенным – как уйгурские или китайские названия, привычка есть все, что дает тебе море, советская песня «По долинам и по взгорьям» — реинкарнация марша Сибирского полка Российской Империи, а также японский виски и праворульные авто.

Это представляется архиважной работой – потому что доколониальная история земли (назовем вещи своими именами) не загоняется в подсознание, как принято например в традиции американской, но обдумывается, проживается, усваивается. Неудивительно, что Авченко не боится «желтой угрозы» — ведь он сам ощущает себя отчасти желтым, «азиатским русским». Как мы на берегах Балтики чувствуем себя русско-финнами и бережем названия вроде Сапойожи или Каннельярви, так Авченко настаивает на аборигенных именах озер, рек, сопок и даже городских районов. Все это органично сочетается с гордостью европейца, обосновавшегося здесь и приручившего новые земли и новые воды – со всеми их камнями, кристаллами и существами – от рыбы змееголов, переползающей то туда, то сюда, до уссурийского тигра и дальневосточного леопарда.

Резюмируя – книга эта, конечно, о любви. Она пронизана любовью к своему краю и пристальным к нему вниманием. Она из тех книг, в которых автор сосредотачивается на частностях не в ущерб, а на пользу общему, поэтому она не разделяет, а объединяет людей восхищением перед чудесами жизни и природы. Надеюсь, ее негромкая сила и явная занимательность возымеет свое действие, исключительно честное и хорошее действие: это такая редкость.