Ульяна Гамаюн «Осень в Декадансе»
Слышу от знакомых:
– Гамаюн надежды подает!
– Гамаюн от премии отказывается!
– Как, вы не читали Гамаюн?
Прочел.
На первой странице герой получает огнестрельное ранение. Вся мостовая залита его кровью – «лужами и смолянистыми ручьями». И при этом сказано: «Дождь стоял сплошной стеной». Понятно, да? Автор совершенно не представляет того, что изображает. Ничего не видит и не слышит. Вместо этого прислушивается к собственному голосу. «Смолянистые ручьи». «Дождь стоял». Красиво я изъясняюсь?
Ну ладно, Гамаюн – не Захар Прилепин. Качественно изобразить страницы на три как человека мочат берцами и что он при этом чувствует – не ее специальность. Ее специальность – сфера изящненько-страшноватенького, и непременно в контексте тоски по мировой культуре. Читаем дальше.
Сначала кафкиански неназванный герой кутзеевски названного романа страниц десять нанимает бальзаковскую мансарду в таинственном доме с гюгоистскими горгульями. Потом ищет в нанятой комнате лейбницевское окно. Находит и видит за ним вполне хичкоковских птиц. Дальше идет устраиваться на работу в редакцию (заимствованную из каких-то черно-белых фильмов 1950-х; «Скоро ли абсент появится?» – думаю) и выясняется, что он немой судебный рисовальщик –– из Шишкина, что ли? Потом следует какая-то чепуховина –– из Дюма, что ли? –– народное восстание, узкая улица, дверь в стене, дама, герой спасает инсургента. Дальше начинаю листать: считывать «интертексты», пустые, как жестяной барабан, уже нет никаких сил.
Мелькают: мафиози, вуатюретки, пасторальные козы, крысы-мутанты, примеры манихейского дуализма, проспекты Готье и Добролюбова, обаятельные обезьянки, метранпажи, шлюхи в мехах, Мабузе, Калигари, Эйзенштейн, Передоновская пожарная часть, песенка «Будем как Солнце!», пивная «Третья стража», набережные Верхарна, Брюсова и Малларме. Наконец, на стр. 202 появляется «солнечный» абсент, который герой пьет в «абсентной» (!) «Амур и череп».
Старательно нагнетая инфернальность, старательно подгоняя одну метафору встык к другой, чтобы не дай бог не сказать слова в простоте, старательно морща нос от старательно изображенной набоковской брезгливости, старательно и многозначительно проваливаясь в липкие кошмары, автор одну за другой лепит и лепит горбатые катахрезы:
…горгульи … втаптывали в грязь большую и чистую мечту;
…плотные подзаборные колтуны страстей;
…салфеткой, больше похожей на камчатную скатерть <размером?>;
…фешенебельное гнездышко в мотеле <по-моему, не сочетаются все три слова>;
…причина… за ненадобностью отвалилась;
…затрапезная тележка;
И таков весь этот текст, в котором не поймешь, чего больше – сомнительных красивостей или стремительных домкратов.
Уважаемые читательницы! Любите красивые тексты – не портите себе вкус, не читайте Гамаюн. Читайте уж лучше Сирина.