Свершилось: Сергей Носов написал свой лучший роман. Как минимум сопоставимый с его «Хозяйкой истории» и «Грачи улетели». Теперь все три можно издать под одной обложкой в качестве условного greatest hits.

Некто Евгений Геннадьевич Капитонов прибывает в Петербург, чтобы принять участие в учредительной конференции общества микромагов. Кто такие микромаги (среди которых есть нонстейджеры, дистанционисты, менталисты, мозгачи и так далее) — слишком долго объяснять. Это как бы фокусники, но не совсем фокусники, некоторым образом и телепаты, и некроманты, и пожиратели времени. Капитонов, например, умеет отгадывать двухзначные числа. Именно двухзначные, это важно. Непонятно, какой из этого прок, но на конференцию его приглашают. А перед самим мероприятием он встречается с женой недавно умершего друга, которая передает ему тетрадь с записями — друг незадолго до смерти вел дневник. Из этого дневника Капитонов узнает, что друг (Константин Мухин) страдал чем-то вроде раздвоения личности. А через несколько часов и сам Капитонов окажется в неприятной истории: один из организаторов конференции умрет, и виноватым в его гибели сочтут его, Капитонова… Но это так, общий контур. Там еще много чего будет. И белая мышь, и подросток-даун, и вудиалленовская беготня в поисках внезапно исчезнувшей тетради, и стремительный роман с сексом, и допрос в прокуратуре — и все это уложится примерно в 36 часов. На полях романа Носов заботливо расставляет точное время действия, можно отслеживать перемещение персонажей. Носов даже себя умудряется поместить в повествование — вернее, свою книгу про тайную историю питерских памятников, которую участники конференции получают в «раздаточном материале».

Мельтешня и суета «микромагов» (которых так и хочется назвать мелкими бесами), заурядные вроде бы для мероприятий такого свойства действия вроде выборов правления, обеда, кофе-брейков — как ни глянь, нет здесь материала, скучно до зевоты. Но Носов настолько блистательно описывает, так умело держит читателя за хобот, что даже не пытайся, читатель, увильнуть — оторваться невозможно до последней страницы. И после прочтения «Фигурные скобки», да и фигура самого автора, воспринимаются совсем иначе. Носова часто сравнивают с Достоевским. До «Фигурных скобок» я не понимал, с какой стати — не потому ведь, что в проекте «Литературная матрица» статью о Достоевском писал именно Носов? Теперь стало понятнее. Это ведь любимая тема Достоевского — показать, как сквозь насекомое роение частной жизни маленьких людей грозно просвечивают великие «вечные вопросы». Так и у Носова. Вроде бы собрались взрослые люди, более того — маги (пусть и «микро»), причастные, так сказать, тайнам мироздания — а на поверку получаются какие-то растрепанные обывательские скандалы. Не иначе, как невидимый Поправитель, с которым ведет разговоры покойный Мухин, — это и есть сам Федор Михайлович, раздраженно выговаривающий своему визави (а как бы и не нам всем), чего, собственно, стоит вся эта бытовая магия: «Хочешь мое личное мнение? Ну так слушай, дружище. Все эти ваши разговоры с чертями, с недотыкомками всякими, с черными там человеками, двойниками, посланцами, вестниками – –: все эти мозговые игры – –: такая литературщина, такая — -я!»

А вообще «Фигурные скобки» — совершенно носовская вещь, печальный очерк современной энтропийной нашей повседневности. Какие-то мудаки сводят свои мудацкие счеты, человек обладает даром отгадывать числа, но внезапно может прийти смерть, и вообще — не играйте в эт игры, последствия могут быть ужасными. Хочу отметить, что «Фигурные скобки» сделаны с редкостным литературным мастерством: Носов делает вид, что ведет репортаж с места события (даже тайм-код мельтешит в углу кадра), будто бы он заинтересован пустейшим, в сущности, мероприятием. Он корчит рожи, комикует, зубоскалит — а человек читает и сам не замечает, как стремительно погружается в абсурдную, фантастическую, корявую какую-то реальность. Пожалуй, никто еще не сумел так жестко сказать о нашем времени и нашем обществе.

В промежутке между строгим реализмом (каузальность, детерминация, социальность) и чистой фантастикой (чудо, чудо, чудо) есть еще одна литература: та, что балансирует на грани чуда, подпуская туману: может, было, а может, и не было. Туману нанесло, конечно, из петербургских повестей Гоголя. Бродил ли по Петербургу призрак Башмачкина? Переписывались ли собачки? Приснился ли Нос? Правильные ответы на эти вопросы начинаются со слов «Ну как вам сказать…» Так всегда и у Носова. Почему не допустить, что глобальные события, о которых мы читаем в новостной ленте, создает немолодой псих с дурным запахом, а наше прошлое поглощает другой псих, который от этой невкусной пищи непрерывно блюет? А луну делает хромой бочар в Гамбурге. Если не верите – никто не настаивает.

Ключевые слова у Носова – «может быть», «между», «почти». Главные события, может быть, произошли. Все в романе, до мельчайших деталей, втиснуто в промежуток между обыкновенным и чудесным. К любому определению и почти к любому существительному можно смело прибавлять «почти», причем так обстоит дело не только здесь. В романах Носова действуют почти современные почти художники. Почти детский почти поэт. Почти ясновидящий почти иллюзионист. Почти маленький человек.

Эта авторская позиция (в уголке между «почти было» и «почти не было») дает возможность развить три темы.

Первая –– неверифицируемость мысли, жизни, искусства. Сама способность Капитонова — угадывать задуманные числа — в принципе не проверяема, даже если тысячи людей подтвердили бы, что Капитонов угадывал правильно. Убил ли Капитонов Водоемова? –– Любой ответ будет нечем подтвердить. Правда ли то, что написано в (этом) романе? – Не правда, не ложь, а высказывание, не поддающееся верификации, то есть квинтэссенция литературы.

Вторая тема – «мы придуманы другими». Участникам конгресса иллюзионистов раздают книгу С. Носова «Тайная история петербургских памятников», показывают спектакль по пьесе С. Носова «Чудо, что я», – в общем, внимательный иллюзионист смог бы догадаться, кто его придумал. Правда, демиург останется тоже всего лишь неподтвержденной гипотезой.

«Чудо, что я» задает третью тему – случайности. Везде, где можно, подчеркивается случайность и невероятность рождения, встречи, любого события. «С точки зрения теории вероятности» все есть чудо (и потому нет, скажем, особенного чуда в угадывании цифр, хоть тысячу раз подряд). У Носова на каждой странице случаются случаи и оказываются казусы, только следи (и главное чудо состоит в том, что все это выглядит правдоподобно). При этом (неподтвержденная) гипотеза случайного мироустройства уравновешивается столь же зыбкой гипотезой о демиурге (которая тянет за собой детерминизм, каузальность и т. д.).

И т. д.

Я могу еще долго анализировать роман, но в этом сейчас, наверное, нет необходимости. Это сделают в будущем компетентные литературоведы, а пока надо просто признать, что лучше, глубже, парадоксальней Носова у нас никто не пишет, и дать, наконец, С. А. премию, которую он давно заслужил.

Определяющие черты таланта Сергея Носова, особенно ярко проступающие в этом романе, — искусность и затейливость, и тот, кого они способны порадовать, просто приглашается на праздник. У Носова невозможно встретить никакого пережима, сырая чувственность как универсальный резервуар литературного сенсориума проходит у него самую глубокую переработку и подается на читательское пиршество на манер изысканных блюд китайской кухни: что из чего сделано, не всегда определит и сам повар — но благодарность гурманов обеспечена:

«Впрочем, что я спрашиваю. Это ваш секрет.

– Да тут нет секрета, просто без этого не получается».

Эту реплику главного героя мы вправе отнести к автору, радуясь тому, что получается, и высказывая догадки насчет «как?». Но высшее искусство иллюзиониста состоит в том, чтобы самому честно предупредить: следите за руками — и оставить в недоумении перед итоговым наваждением, откуда берутся эти причудливые единицы смысла:

«После духоты вагона морозный воздух кажется ледяным, и это даже неожиданно в отсутствии снега, – данный пространственный промежуток защищен от январского неба козырьком-крышей, зимние одежды не выглядят убедительными, так что, если бы кто-то сторонний смотрел на перрон, как зритель в кино, его бы в том, что зима, убедило единственно: облачка пара на выдохе – такое ни в каком кино не подделаешь.

С первым же облачком пара улетучилась мысль о фараоне Хеопсе.

Еще в школьные годы Капитонов прочитал где-то, что, совершая вдох, мы будто бы, согласно статистике, вдыхаем в себя хотя бы одну молекулу из предсмертного выдоха фараона Хеопса, и это так его поразило, что запомнилось на всю уже взрослую жизнь, хуже того – великий фараон стал навязчивым образом: вспоминается каждый раз, когда выходит Капитонов из теплоты на мороз, – впрочем, и забывается тут же».

Герои «Фигурных скобок» – микромаги, иллюзионисты, фокусники, престидижетаторы, «нонстейджеры», которые как бы ответственны за локальные странности, подстерегающие нас на каждом шагу, в силу чего мы их обычно не замечаем, а замечаем лишь их сгущение или полное отсутствие. И что мы еще замечаем – это странное распределение странностей, быть может, и лежащее в основе искусства вообще, но для Носова являющееся предметом особого внимания. «Фигурные скобки» представляют собой своего рода грандиозную энциклопедию путаницы, которая при этом и сама достаточно запутана, чтобы быть достойной собственного имени.

Роман начинается с того, что герою в поезд звонит Оля, которая, на самом деле другая Оля, и принимает она Капитонова не за того кем он является. И дальше как снежный ком, по нарастающей, идет неразбериха, которой не видно конца:

« – Это другой.

– Ничего себе другой, я же помню, этот!

– Это другой, его тот же актер играет!

И верно – –: это действительно был не тот, который мне попал на глаза на прошлой неделе, тот был убит, причем у меня на глазах, а этот – –: другой, хотя и играемый тем же актером. Тот же актер, как ни в чем не бывало, изображал другого теперь, словно так быть и должно; я был потрясен.

– Им не хватает актеров?»

Здесь перед нами типичный фрагмент беседы из романа, в котором с чрезвычайной скоростью чередуются недоразумения и обознатушки, притом что скорость «миражирования» нарастает. В свое время Георг Лукач определил капитализм как строй, где «удивительная целесообразность деталей сочетается с полной хаотичностью целого». Перед писателем Носовым стоит куда более сложная и многоплановая задача. Скажем, сначала берутся микроэлементы маниакального порядка, некие подсчеты, которых еще недостаточно для образования структур смысла, представляющих собой все же более крупные единицы. Вот, например, описание спуска в метро «Ладожская»:

«Сами подсчитываются – ряд за рядом – светильники. По мере спуска: 21. Итого, с учетом расстояния между ними и тридцатиградусного наклона – глубина, получается, 50 метров с хвостиком».

Читатель, не знающий Сергея Носова, мог бы пропустить мимо ушей упоминаемые числа или испытать легкое, секундное недоумение типа «что это?». Но знающий его достаточно хорошо, нисколько не усомнится, что дело обстоит именно так – ровно столько светильников и есть в этом спуске. Исследование кромки случайного вообще великолепно прописано в романе, Сергея Носова интересует, каким же образом события цепляются друг за друга — причем не избранные (выбранные) события, – их-то стыкует, допустим, Бог или писатель, а первые попавшиеся: как так случается, что попадаются именно они, а не другие?

«То, что люди рождаются, это нормально, ничего в этом странного нет. Удивительно другое: то, что среди этих родившихся есть ты, есть я, есть, скажем, Ася, которая сейчас на лыжах съезжает с горы…»

Или вот:

«Не тавтологию ли я употребил: «оказалось случайным»? Ведь «казус» это и есть случай? Но я не боюсь тавтологий. Что бы ни случилось, всегда получится случай. Случай обречен только случаться, на то он и случай!»

«Фигурные скобки» изобилуют неслучайными случаями, вокруг которых вихрем осуществляется высший пилотаж нумерологии: все же главный герой, микромаг Капитонов, владеет всеми двузначными числами; я бы сказал, что каббалистика и гематрия, как, впрочем, и Нострадамус с его даром, отдыхают по сравнению с плотностью нумерологических потоков, пронизывающих роман. Распутать их все целиком так же трудно как и преднамеренно запутать, вот и дежурная при входе в обеденный зал, спрашивает у нашего микромага:

« − Будьте добры – номер вашего номера», – и сам владыка двузначных чисел не сразу дает ответ.

Так что фигурные скобки, определяющие порядок включений, здесь абсолютно уместны. Посредством их удается уловить некую внутреннюю бесконечность — не слишком интенсивную, без грома и молний (такую не уловить), но зато содержащую удивительные жемчужины всех уровней, от прямых языковых находок до возвратных композиционных озарений.

Математик Капитонов, открывший в себе способность угадывать двузначные числа, загаданные другими людьми, едет из Москвы в Санкт-Петербург на конференцию фокусников, микромагов, менталистов и прочих нонстейджеров. На конференции творится подлинный театр абсурда с сумасшедшим некромантом, пожирателем времени, белыми мышами, исчезновением предметов, смертью организатора конференции и промискуитетом в гостиничных номерах. Математик же Капитонов, обнаружив себя посреди этого балагана, во-первых, страдает от невозможности вырваться из окружающего хаоса, во-вторых, страдает от того, что, кажется, дочь не любит его, в-третьих, страдает от того, что погиб его друг. Жена друга передаёт Капитонову тетрадь с записями покойного, в которой тот описывает своеобразный опыт метемпсихоза от лица переселившегося в него. Описывать такое можно только в фигурных скобках – тогда сохраняется определённая конфиденциальность.

Вот я написал сейчас этот абзац и, по нему вышло, что роман то хороший. Интересный, динамичный, остроумный. А ведь так оно и есть. Носов мастерски описывает собрание магов, превращая их в обычных суетных мещан – так Эренбург говорил, что на Нюрнбергском процессе сидели сплошь жлобы. Человек, правда, умирает, а это уже не шутки. Впрочем, нет, тоже шутки. Жил грешно и помер смешно. Всё в шутку, всё на грани абсурда и видимости. И только математик Капитонов настоящий. Хотя и не без завихрений.

До некоторой степени, этот роман напоминает фильм Шахназарова «Город Зеро» — коллизия и градус фантасмагоричности близки. Но в «Фигурных скобках» есть главное – в последнем абзаце дочь пишет герою, что любит его.

ОБЫКНОВЕННАЯ МАГИЯ

Вот он где, магический-то реализм! Всех, кто интересовался жанром, отсылаю к новому роману Сергея Носова, да и тех, кто не интересовался – тоже. Будет интересно, а временами – поучительно.

Главный герой, математик Евгений Капитонов совершает путешествие из Москвы в Петербург, цель визита, как выражаются пограничники, – конгресс микромагов.

Кстати, загуглите «конгресс микромагов» – получите не упоминание романа «Фигурные скобки», а несколько тысяч ссылок на выступления менталистов, фокусников и других престидижитаторов. «Но так мило знать, что с нами вместе жизнь другая есть»!

Капитонов умеет отгадывать задуманные другими людьми двузначные числа – это умение он приобрёл при тяжёлых обстоятельствах, но теперь может на равных выступать с другими мастерами искусств: наперсточниками, некромантами, архитекторами событий и так далее. Однако собственные таланты героя не волнуют, и даже, как будто, тяготят. А тут, к тому же, на связь выходит давняя знакомая героя – жена погибшего коллеги и друга Кости Мухина, от которого осталась какая-то чуднáя тетрадь. Согласно записям в этой тетради, Мухин вроде бы в последние годы был и не Мухин, а какой-то другой, подселенный в его тело человек, – рассказывать об этом опасно, но если взять написанное в фигурные скобки, можно обмануть заинтересованных лиц.

Капитонову хватило бы и этого – но тут случилась ещё и неожиданная смерть одного из участников конгресса, осмелившегося задумать не то число (я, кстати, тоже загадала бы именно «99» – люблю девятки). Нелёгкая, в общем, выдалась поездочка.

Зато книжка получилась – в хорошем смысле слова «лёгкая». Но не легковесная. Бывают такие книги, которые читаются сами собой – жаль, что с годами бывают они всё реже и реже, и на чтение приходится настраиваться, как на преодоление сложной дистанции. Роман Носова – другой случай. Нет нужды поминутно «дёргать себя за мысли» и усилием воли возвращаться в авторский мир – ты и так в нём находишься, и не имеешь ничего против.

Заседания микромагов как две капли воды напоминают собрания в творческих объединениях различного профиля – интересно, это автор специально так, или само получилось? Вообще, для творчества Сергея Носова, насколько я помню другие его тексты, характерен интерес к неким закрытым сообществам – вот он и продолжает тему этих исследований в новом романе. Как, кстати, и петербуржскую тему – тот, кто с удовольствием читал «Тайную жизнь петербургских памятников», найдет своё счастье и в «Фигурных скобках».

Ну и главный вывод. Важнее всего в этом мире – не уникальные способности (читай – талант), не деньги и успех, даже не любовь и личное счастье.

Важнее всего в этом мире – дети. Как бы кто и что ни…

Я, во всяком случае, именно в этом ключе и поняла носовский роман – и не буду прятать эту мысль в фигурные скобки.

«Коаблик» на шпиле Адмиралтейства, который мечтает увидеть ещё один персонаж романа, пусть второстепенный, но яркий, может стоить целого Петербурга – а ребёнок служить оправданием жизни.

Но только нашей, не своей.

Ну, романы Носова и есть романы Носова, и мы к их особенностям, казалось бы, привыкли, но новый его опус превосходит все наши приземленные ожидания, он такое засадил, что закачаешся. Все, вроде, как обычно – Капитонов, Водоемов – типичные носовские наименования действующих фигур, – все привычно, уютно. А вот Мухин уже из владений покойного Бартова, впрочем, персонажи живут своей жизнью и автор порой не в состоянии их контролировать, а потому они переползают из своих произведений в какие-нибудь соседние или отдаленные, что вполне в духе носовских воображений. Например, завтра откроешь какой-нибудь современный текст, а там наряду, скажем, с какими-нибудь эмобоями и эмогёлками философствуют небритые персонажи горьковской комедии «На дне», прикольно? А еще мы в какой-то момент обнаруживаем, что автор умудрился совершенно замечательно и в высшей степени профессионально рассказать нам историю, где ровным счетом ничего не происходит, а мы с большим интересом проглатываем что-то даже менее питательное, чем воздух под видом изысканных деликатесов, насыщенных какими-нибудь Омегами-3 или 6 с витаминами В и С, прописанными нам от эректильной дисфункции и пресловутой молочницы. Так, получается, обманул? Нет, просто фокус показал. Фабула чисто декоративна, диалоги энергичные, но бессмысленные, то есть, идеальный абсурд – пародия реальности и пародия пародии. Даже является непременный и самый деятельный персонаж любого абсурда – покойник – ненужный ни Богу, ни народу, ни действию, ни сам себе. Да он, может, и не настоящий покойник – не суть, но покойником является потому, что без покойника тут как-то не кворум, хотя о каких-то покойниках речь уже шла – да тот же, кто считал себя Мухиным, имел жену Мухина, оставил об этом свидетельство, а сделался покойником, и еще кто-то покойный фигурирует. Только к чему это, в смысле, покойник-то? Да к тому, что прямо перед (приходом или уходом) покойника появляется какая-то бабель, чья функция внушает нам понятный оптимизм, – просто так ведь даже в абсурде женщина не бывает. А раз бабель появляется, то герой оказывается с ней в койке, – мало автору показалось экспозиции одного сексуального акта с женой Мухина, он засадил еще один и очень грамотно – со знанием дела – экспонировал, и мы его понимаем. А пирожки и пельмешки – это для деревенских сетевых дурачков, которые сами-то толком не могут разобраться, с яблоками там они или с селедкой.

Есть внутреннее, ничем не подтвержденное ощущение, что автор плевал на литературную традицию.

Где-то изначально – этого никто не говорит в открытую – но вообще, считается, что письмо, и шире, искусство и литература – это все не просто так. За этим должна быть сверхзадача и все такое.

И, в общем, всегда видно, что автор писал все это зачем-то: отвечал на какой-нибудь его волнующий вопрос. Начитавшись Пруста объяснял свою теорию памяти и времени, начитавшись Толстого – свою версию, что такое любовь откуда она берется и чем заканчивается.

В рамках этого понимания «что хотел сказать художник» роман «Фигурные скобки» это, например, детектив, как «Убийство в Восточном экспрессе». И все признаки детектива есть: поминутно расписанные передвижения героя, убийство иллюзиониста на конференции иллюзионистов, загадочные соседи, даже мелькает какой-никакой мотив.

Но в связи с тем, что этот детектив не завершается традиционной детективной развязкой, а напротив много концов красиво повешены в воздухе, а под определенным углом даже кажется, что они складываются в какую-то то ли арабскую вязь, то ли причудливую игру теней – по прочтении первые минут пять думаешь, что это не, например, «Убийство в Восточном экспрессе», а, например, «Приключение» Антониони.

Причем такое: «Приключение с Кастанедой». Потому что там еще «Внутренняя Монголия» промелькивает, переселение душ, Некроманты и Поправители. А у героя бессонница. И т.д.

То есть (вот то что выше) – это пример как можно сколь угодно долго разбирать текст на знаки и считывать их в той или иной последовательности и находить какие угодно параллели и все что угодно можно делать с этим текстом – автор оставил знаков много и прозрачность их такова, что однозначной трактовки что и как происходит, зачем , почему и какая отсюда мораль – нет. Любой читающий этот текст будет прав в своей версии.

Но все это, если честно, кажется какой-то фигней. Потому что в финале ты остаешься с вот каким ощущением: вообще не имеет значения, что происходило в романе, куда идут герои, что говорят и как именно делается фокус (герой, напомню, более-менее иллюзионист) это все вообще не имеет значение.

Есть ощущение, что все, что интересует автора – это то, как слова складываются в предложения. Автору нравится, он хохочет и радуется, как ребенок от того, что может составлять их то так то эдак и предлагать нам множество шуток и игр просто переставляя одно и тоже слово с места на место. То, что эти слова складываются в какой-то сюжет и смысл – вот в какой-то момент кажется, что это как раз случайность, побочный эффект.

И это интересный опыт.

«НЕТ ВРЕМЕНИ ОБЪЯСНЯТЬ», ИЛИ E = MC2

Чем расточительнее реальность — тем лаконичнее должен становиться вымысел: предложи мне кто-нибудь описать стиль каждого из любимых писателей единственной формулой, для текстов Сергея Носова я бы составила такую.

«Когда видишь уравнение E = mc2, становится стыдно за свою болтливость», — шутил Станислав Ежи Лец. Когда читаешь Носова, осмелюсь добавить я, — чувствуешь примерно то же. С особой остротой — открыв его новый роман «Фигурные скобки»: все неизменные (и неизменно притягательные) черты носовской прозы доведены здесь до абсолюта. Трагическое с комическим не расстаются ни на страницу — и всё лукавее притворяются друг другом. Естественность в изложении сюжетов самых сверхъестественных восхищает и последовательностью, и легкостью. А петербургские магические силы (действие, конечно же, разворачивается в Петербурге), которые не каждому покажутся, но от Сергея Носова не скрывались никогда, шалят себе да веселятся безо всякого удержу. Петербургская же повседневная абсурдность, которую замечаешь, лишь вернувшись после очень долгого отъезда, — не столько веселит, сколько щемит и одновременно греет сердце бедного эмигранта.

« – О, черт! – и Ольга из оргкомитета устремляется, в чем есть, без верхней одежды, на мороз, на улицу, но тут же возвращается. – Как он хоть выглядит?

– Да вы сразу поймете, – отвечает портье.

– Желтый зипун, – выкрикивает Капитонов, но вряд ли Ольга Матвеева слышит его, оказавшись за дверью.

– Только не зипун, – возражает портье задумчиво. – Что угодно, но не зипун…»

Математик Евгений Геннадьевич Капитонов — как раз такой «эмигрант»: несколько лет назад он переехал в Москву, а теперь возвращается в Петербург на пару дней, чтобы принять участие в конференции микромагов. Сам он умеет «всего лишь» угадывать задуманные другими двузначные (только такие) числа — и плохо потому понимает, зачем его пригласили присоединиться ко всяким менталистам, архитекторам событий, пожирателям времени и некромантам, а также фокусникам и шулерам всех известных мастей. Капитонов вяло сопротивляется попыткам втянуть себя в корпоративные интриги; героя куда больше волнует сочинение, написанное незадолго до гибели бывшим коллегой Костей Мухиным. Тетрадь с его записями (согласно которым Мухин с какого-то момента своей жизни был вовсе и не Мухиным, а поселившимся внутри настоящего Мухина другим человеком) Капитонову передает Костина вдова Марина.

Так только начинается череда маловероятных (невероятного для петербуржцев не существует — они еще не такое видали) событий, которые умещаются в полтора дня: кража капустных котлеток, избирательные скандалы, чисто петербургское убийство, нежданный Liebestod… — это, разумеется, не всё. Действие «Фигурных скобок» так скоро набирает обороты, что автор, опасаясь за вестибулярный аппарат увлеченного читателя, в какие-то моменты «упрощает» роман практически до пьесы. («Входит в зал брат Водоёмова, сам Водоёмов, но старший.

Снятое пальто бросает на кресло, на плечах пальто влажный след погасших снежинок.

Вязаную шапочку он не снимает.

Почему-то все, кто видит его, догадываются, что он родственник, именно брат, сам Водоёмов, но старший».)

В эти минуты остается только восхищаться одним из главных (и редчайших) талантов Сергея Носова — даже самые обычные вещи говорить так, чтобы они оставляли возможность помечтать.

У Лермонтова в одном стихотворении говорится: «Зато какое наслажденье, Как отдыхает ум и грудь, Коль попадется как-нибудь Живое, свежее творенье».

Именно эти лермонтовские чувства я испытал, включив (!) роман «Фигурные скобки». Автор выбрал довольно фантастического персонажа — человека с экстрасенсорными (по меньшей мере) способностями, гротескный фон (конгресс микромагов) с необыкновенными обстоятельствами (мгновенная смерть второстепенного персонажа), трудный сюжет (человек сходит с ума), еще более трудный вставной сюжет (человек уже сошел с ума) – а получается естественно и непринужденно.

Что тут скажешь? Сергею Носову давно пора проснуться знаменитым. Точнее, читателям пора проснуться и его увидеть.