Член Политбюро Андрей Андреевич Громыко, напевающий «всё идет по плану, всё идет по плану» задолго до Егора Летова.
Владимир Путин, не аннексирующий Крым, а благословляющий независимость Калининграда.
Дмитрий Медведев, уговаривающий на Святой земле чудом выжившего после нападения журналиста не лезть в закоулки советской истории – такого мы еще не читали.
Впрочем, читали что-то весьма похожее и, кажется, не по одному разу.
Прежде Олег Кашин – в литераторской ипостаси – никак не давал повода полагать его учеником и адептом классика постмодерна Владимира Сорокина. При этом Кашин – на свой инфантильный манер – умеет быть в русле передовых настроений и одновременно плыть против течения. Это его свойство и проявилось в новом литературном послушании, «у Сорокина».
В свежем сочинении «Горби-дрим» – издатели, да, видимо, и автор определили его жанр как «книга», — Сорокин возникает уже в конспирологическом предисловии Ильи Данишевского (хотя интонация там, скорее, пелевинская). Дальше – гуще; в приемах, персонажах, нарочито неряшливой композиции легко считываются романы Владимира Георгиевича. В хронологическом порядке: «Голубое сало», «Лёд», «Теллурия».
Забавно, кстати, что «Теллурия» — серебряный призер «Большой книги» и финалист «Нацбеста» и «Русского Букера» уходящего года, окончательно прописала Сорокина в премиальных святцах, а начиналось всё как раз со «Льда» — в 2001, что ли, году никому не известный тогда (как и сейчас, впрочем) автор данной рецензии, номинировал роман на «Букера». «Лед», на фоне «нашистских» (или это были еще «Идущие вместе»?) антисорокинских акций легко протолкнули в финал – чтобы открыть премиальное портфолио Сорокина.
Из «Голубого сала» в «Горби-дрим» телепортировались Сталин в «синем вельветовом костюме», тапочках, с сигаретой в руке, и Хрущев – «дворянин и белогвардеец», равно как идея о художественной литературе как топливе истории. Из «Теллурии» — оглавление, безумное, как чаепитие, и сама навязчивая dream о разрушении империи «СССР – Россия». «Лёд» помог в монтаже из неровных кусков текста, сшитых на живую фантазийную нитку. Плюс, конечно, сама тема ордена меченосцев в Политбюро, или как его еще Кашин называет, «наркомата магии». Впрочем, «наркомат магии» — скорее, уже из другого писателя, Григория Климова – только не происхождением ли сам Климов из текстов Сорокина? Или, это уж точно – Лимонова?
Кстати, историческая роль и сам феномен Михаила Горбачева занимал и занимает множество литераторов, вплоть до желания влезть в голову со знаменитым пятном, – в диапазоне от Эдуарда как раз Лимонова («Убийство часового» и т. д.) до Альфреда Коха в «Ящиках водки». Версия Коха – о надличностных стихиях в перестройке и объективном историческом процессе (вопреки пресловутой «роли личности»), восходящая к Гегелю, или, в близких нам координатах, к Вадиму Кожинову – лично мне кажется ближе расположенной к истине, чем лимоновская, о «предательстве» Горбачева. Однако именно «измена» стала универсальным ярлыком Михаила Сергеевича у мемуаристов и публицистов государственно-патриотического направления, а потом и вовсе сделалась мейнстримом.
Кашин версии о «предательстве», в общем, не оспаривает, но старается поменять знаки – посредством даже не этики, а модной геополитики.
Дескать, то, что в провинции полагают изменой, из мировых столиц выглядит всеобщим благом. Как говорит кашинский вельветовый Сталин: «это для дурачков Советский Союз, а для нас с тобой – уродливое детище Версальского договора». И Карфаген сей должен быть разрушен.
Тут уже расстояние короче воробьиного носа до альтернативной истории, или, как не без изящества выразился Илья Данишевский: «не просто псевдоисторическое фэнтази, а постмодернистское визионерство».
Не менее изящен собственно кашинский прием – он пригласил Михаила Горбачева если не в соавторы, то и в со-повествователи, правда общего у кашинского Горбачева с М. С. Горбачевым – генеральным секретарем ЦК КПСС и президентом СССР – лишь внешняя биографическая канва, ельцинофобия и, надо полагать, питьё чая с сахаром и прихлебом.
Итак, юноша из села Привольного Ставропольского края (регион, переживший немецкую оккупацию), получает, по результатам летней страды, орден Трудового Красного Знамени, направление на юрфак МГУ с правом поступления без экзаменов и вызов в краевую столицу. Оказывается, специально по мишину душу прибыл московский партийный эмиссар Михаил Суслов, человек «со старым лицом». «Мне вашу фамилию сказал товарищ Сталин (…) В 1905 году по дороге из Тифлиса в Таммерфорс товарищ Сталин два месяца жил в Привольном в доме крестьянина. Крестьянина звали Пантелей Ефимович Ефимович Гопкало. Вы ведь, кажется, знакомы?
Дел никогда не объяснял, почему так быстро и с грамотами вернулся из алтайской ссылки».
Суслов напутствует тезку в Москву и вручает дореволюционное издание романа Арцыбашева «Санин».
Скорее всего, тут перекличка с декадансом вообще и Сталиным в частности, который, в тапочках и с сигаретой в руке, принимает Мишу в кремлевском кабинете и объясняет всё. Большевикам действительно помогли в октябре 17-го взять власть. Страны – победители Первой мировой, поскольку опасались реванша «центральных держав». «Какая-то страна должна посвятить себя всю будущей войне, стать одним большим полком, который каждый день на протяжении этих двадцати пяти лет будет совершать тактические маневры, учебные стрельбы, тренировки в условиях, приближенных к боевым, — и больше ничего, и прежде всего – никакой религии и никакой частной собственности, и то, и другое, мешает воевать».
Хорошо, допустим, но юный Горби-то здесь при чем?
«И вот только через тридцать лет, только после Хрущева и, может быть, после этого румына (остроумная дефиниция Леонида Брежнева восходит, конечно, к байке про «красивого молдаванина» — А. К.), должен будет прийти настоящий преемник Сталина, который аккуратно нажмет кнопочку, чтобы от построенного Сталиным милитаристского кошмара не осталось вообще ничего и, если сможет, вернет Россию хотя бы к такой буржуазной демократии, которую предусматривал созыв Учредительного собрания
(…)
— В общем, этот преемник – ты, — Сталин посмотрел ему в глаза и улыбнулся».
Ну, игра Кашина в исторический детерминизм понятна – тотальная смена знаков, когда жестоковыйные марксисты-государственники Сталин и Суслов (а позже – Громыко) оказываются главными заговорщиками в деле разрушения империи и установлении либерализма, а, скажем, потенциальный и в этом качестве угодивший в историю реформатор Андропов – кровожадным ортодоксом. Однако авторский троллинг всё же шире дразнилок патриотических гусей.
Поскольку дальше начинается даже не послевоенная, а предперестроечная история – не в эпическом, а, скорее, анекдотическом духе, время это Кашин знает и понимает хорошо – если судить по его интересной книжке нон-фикшн «Развал» — и мог бы все-таки байку разнообразить драмой, примкнувшего Шепилова – Шекспиром с разорванной связью времен, поскольку реестры членов Политбюро и перечень диагнозов утомляют быстро. Олег, однако, слишком увлечен переклеиванием ярлыков – и далее предлагает дешифровку всем известных стартапов и катаклизмов – публикаций Гумилева и Булгакова, Чернобыльской катастрофы, появления клипа «Поезд в огне» etc.
Чернобыль, согласно Кашину и его Горбачеву – никакая не авария, а взрыв, который осуществлен в рамках другого заговора – президента Академии наук Анатолия Александрова, который, после расстрела Лаврентия Берии, разочаровавшись в советском руководстве и строе, «пошел своим путем». И тут понятно, что фишка не в конспирологии задним числом, а в желании Кашина подразнить уже либеральных гусей и друзей, рассказав о симпатиях технократов к пугалу многих поколений прогрессистов.
Забавно, что Горбачев у Кашина – соавтор БГ в песне про поезд, но куда тогда девать подлинных соавторов Боба Дилана и Джима Моррисона («что они сделали с Землей, что они сделали с нашей прекрасной сестрой»)? Цитаты Бориса Борисыча вообще играют в «Горби-дрим» роль сюжетообразующую – строками из «Государыни» сочинение завершается, а исполняет хит из «Русского альбома» некий «народный артист» — гибрид Газманова и, собственно, БГ.
Образ этот – удачный автошарж Кашина, он же принципиален для понимания «Горби-дрим» — ибо, согласно народной алхимии, при соединении двух «гэ» — Гребенщикова и Газманова, одолеет все-таки Газманов. Также, как Кашин, внезапно заговоривший Горбачевым, стремительно теряет в интеллектуальном весе.
Анекдот – пусть и в хорошем авторском исполнении – никак не тянет на «постмодернистское визионерство», а цитаты из поэтов Багрицкого и Емелина, равно как и Сорокин, ситуацию не спасают.
Я далек от менторства в том духе, что рановато хорошему журналисту Кашину в калашный ряд русской прозы, Олег и сам себя наказал, не покидая даже пространства «Горби-дрим». «Историческая» часть обрывается 87-м годом и ранним Ельциным, а дальше идет уже зрелый Кашин и материя для читателя деликатная – хроника известного нападения на Олега. Которую автор пытается вписать полноценно в «Горби-дрим», в летопись вождей и заговорщиков – от Ленина-Сталина до Путина-Медведева. Избиение, а может, попытка убийства – расплата за откровения Горбачева, явно излишнее знание… «Из тех, кто попадал туда, еще никто не возвращался назад» — процитируем того же БГ.
Но легковесные телеги плохо монтируются с подлинной драмой, автор это понимает, и личную историю спешно закрывает тоже, снабдив книгу концептуальным довеском о новом этапе распада страны в результате свежих кремлевских тёрок.
Тем не менее, прочесть книгу, я безусловно рекомендую тем, кто стремиться умножить не познание, а удовольствие от чтения. Только надо помнить, что читаете вы не Михаила Горбачева, а Олега Кашина, который умеет увлечь, подать просто самую сложную фразу, рассмешить на пустом месте и напомнить, — возможно, от противного — что реальная жизнь – вовсе не сон пьяного турка и никакая не горбачевская дрёма.