Уже очевидно, что тема Нацбеста этого года – психоанализ. Мне повезло найти одну из немногих книг в лонг-листе, где речь идёт не о трудном детстве автора, а совершеннейший фикшн, написанный в духе предыдущих романов уже зарекомендовавшей себя Марины Степновой.

Жил-был мальчик, его не любил папа, с мамой тоже были проблемы. Потом мальчик вырос, сходил в армию, стал врачом Огарёвым, женился на совершенно нелюбимой женщине Ане. Потом доктор Огарев наконец-то по-настоящему влюбляется в девушку Малю. Происходит большая любовная история, но внезапно Маля кончает жизнь самоубийством. Оказывается, Маля страдала шизофренией в какой-то довольно приличной стадии. Огарёв тут же едет в Италию и начинает там жить, несмотря на то, что, когда Маля ему предлагала там жить живая – он наотрез отказался. Но вот подружка умерла – и Огарёв уже там, беседует с её призраком. Конец. А теперь внимание несколько вопросов:

Во-первых, почему рассказаны истории только Огарёва и Ани (жены Огарёва)? Маля оказалась в пролёте.

Во-вторых, Аня благодаря своему дару вычислять шизофреников вроде бы вычислила Малю. В книге есть момент, когда читатель понимает, что Маля пришла на приём к Огарёву не просто как к врачу, а попала не по записи, по какому-то страшному умыслу. И что?

В-третьих, у Ани и Огарёва есть момент жуткой опасности, вопрос жизни и смерти стоял перед ними однажды, в один и тот же день, час и секунду. И что?

А то, что бытовая мистика. Кажется, современные авторы иногда просто бросают какие-то сюжетные линии, не доводят до развязки и кульминации события в книги. Ружьё, покачивающееся у всех на глазах просто так и остаётся висящим в зале, про него даже не вспоминают. Это печально. А роман так-то жизненный, конечно.

Женский медицинский советский роман. Женский – поскольку автор дама, и роман о любви. Медицинский – потому что главный герой врач-терапевт, в романе много медицинской тематики, специфической терминологии, мелких повседневных деталей жизни и работы современной столичной клиники. Ну, а советский – потому что по всему роману разбросаны любовно выписанные мелочи советского быта, раскавыченные цитаты Стругацких, автор буквально купается в описаниях советской жизни – как ходили в магазин, как учились в школе, даже как несли караульную службу в армии. И заголовком романа взято советское название переулка, который сегодня называется иначе.

Весь сюжет можно уместить в одну фразу: приличный человек, врач престижной клиники, на тринадцатом году супружеской жизни с надежной, но уж больно земной и обывательской женщиной встречает девушку, которая по возрасту годится ему в дочери (своих детей у врача нет, запретил жене еще давным-давно) и теряет голову. Уходит из семьи, бросает пациентов, спускает в унитаз профессиональную и человеческую репутацию – все ради того, чтобы два года прожить в романтическом угаре с любимой. История не нова, и история закончится, предупреждаю, плохо: там будет и шизофрения, и самоубийство, и морг. И главный герой в финале останется у разбитого корыта – без любимой, без семьи, без родины. Мораль – ну а какая тут может быть мораль? Мало ли мы видим вокруг сорокалетних мужиков, у которых срывает крышу от любви к очаровательной прелестнице? Что тут доказывать – что на старуху бывает проруху, и что терапевты тоже любить умеют? Больно нужно. Мужчины в период кризиса среднего возраста ведут себя как ослы. И «Безбожный переулок» — довольно банальная история такого вот осла, который предал всех – любящую жену, друга, устроившего его в эту клинику. Все бросил под ноги юной красавице, а она возьми и окажись шизофреничкой, и выбросилась в окно, поскольку, как потом окажется, перестала принимать волшебные таблетки. Перескажи эту историю простыми словами, без всякого романтического флера – анекдот получится. Поэтому я, если честно, не понимаю, отчего вокруг романа «Безбожный переулок» такое коллективное восторженное дрожание. Человек повел себя как дурак и превратил свою жизнь в анекдот.

При этом роман написан красиво, с щегольством стиля и изяществом языка. Марине Степновой надо отдать должное – писать она любит и умеет, это чувствуется. Сюжет, конечно, бедненький, но как красиво она накручивает вокруг него словесные кружева! Когда описывает биографии героев – обычные советские биографии, все узнаваемо, но именно это и создает уютное ощущение причастности – да они ведь такие же, как мы, очень похоже. И нашу жизнь, если постараться, можно описать так же красиво, боже мой! Люди, в сущности, хорошие, только несчастные. Квартирный вопрос только известно что с ними сделал.

Есть, правда, в романе один пассаж, после которого я понял, что Марина Степнова, как бы это помягче сказать, матчасть учит недостаточно. Там во время эпизода, когда влюбленные гуляют по Италии, главному герою приходит в голову, что в России мол, все плохо оттого, что у нас сыра не делают. «…В одной из лавок они с Малей попробовали пармезан пятилетней выдержки. Он был цвета глины и янтаря. Крошился в пальцах. Пять лет ожидания. Они все верили в то, что у них есть будущее. Все до одного. Даже самый ничтожный средневековый смерд знал, что у него есть мизерные, но права. Его нельзя было убить просто так – как скотину. Он мог стать горожанином. У него был сыр. Он верил, что через двенадцать месяцев его дом, его жена, его дети и его сыр все еще будут тут, на этой земле.В России делали только творог. Он был готов уже к утру. И к вечеру – скисал. Но до вечера надо было еще дожить. На большее никто не надеялся. Какой уж тут сыр? Какое столетнее вино? Зачем пустые надежды людям, у которых нет никакого будущего?».

Это бред, конечно, собачий. Специально для сведения Марины Степновой: сыр в России делали с середины XIX века. Купец Николай Верещагин, брат известного художника-баталиста, построил сыроварни в Тверской и Вологодской губерниях, поставлял продукцию на европейские выставки, и даже известный у нас сорт «Эдам» — это сокращенное от «Едимоново», по названию деревни, где работали верещагинские сыроварни.

Хочется сказать, что в основе романа лежит история – человек с трудным детством становится успешным врачом, женится на девушке с трудным детством, влюбляется в другую девушку, которая выпрыгивает из окна. Проще было бы так и сказать. Мол, вот, в основе романа лежит такая история. Но это не так. В основе романа «Безбожный переулок» лежит литературный текст – сложный, бисерный и увлекательный – который, упиваясь своим мастерством, создаёт Марина Степнова.

Сюжет здесь это такой скелет – необходимый, но не определяющий общего облика и сути. Главное здесь это то, как Степнова с удовольствием занимается литературой. Как она берёт выдуманного ей подростка, вычленяя, скажем, его поход в школьную библиотеку и строит на этом Вавилон мировой культуры, рассказывая про всех на свете художников, писателей, про то как молодой и несчастный – это обязательно, молодой всегда значит несчастный – организм на эту культуру отзывается. Или вот Степнова видит врача, директора клиники и скрупулёзно выводит из него всех медицинских администраторов, несчастных евреев и новых русских.

Роман Степновой хорош именно тем, что наследует космологической традиции русской литературы – видеть весь мир, глядя из одной точки, да, хоть бы и из Безбожного переулка.

Встреча девочки и маньяка, чтение девочкой раздела, посвящённого абортам в медицинской энциклопедии, отец, ежедневно кидающий к потолку пудовые гири, другой отец, работающий архивариусом, мать с острыми лопатками, дешёвые сигареты, дорогие сигареты всё это складывается в картину вывихнутого и очень знакомого, завораживающего мира. Конечно, безбожного.

Нельзя не заметить, что Степнова пишет больше чем нужно. Повторяет слова, акцентируя авторский стиль:

«Шустрик всегда был трусливый, толстый, услужливый. Слишком трусливый. Слишком толстый. Слишком услужливый».

И таких пассажей, которые могли бы быть вдвое короче в романе масса. Но, по всему-то выходит, что Степнова крупный автор, а, следовательно, изыски её оправданы. После предыдущего романа «Женщины Лазаря» Степнова сводилась к какой-то нелепой фразе о пельменях, который варясь в кастрюле, отдавали кипятку свою мясистую плоть. Теперь же Степнова это скорее череда блистательных и изобретательных эпизодов вроде:

«Цианиды уже связываются с трёхвалентным железом, намертво блокируя цитохромы, — смертельно красивая комбинация, когда ты ещё дышишь, но на самом деле, уже мёртв».

ПОСРЕДИ НИГДЕ

Роман хочется сравнить с коконом тутового шелкопряда, внутри которого куколкой дремлет элементарный – в одно предложение – сюжет, а вокруг толстым слоем намотаны ценные нити всех образцов художественного текста (повествование, описание, рассуждение). Диалоги героев в этом тексте полностью отсутствуют, нет в нем, как и внутри кокона, видимого движения, а схема сюжета имеет форму треугольника 1м + 2ж и весьма банальна: женатый терапевт, бросив преданную жену, заводит роман с юной обеспеченной пациенткой, а та ни с того ни с сего шмяк – и выпрыгивает с 14-го этажа, оказавшись психически больной. Если бы одна любительница чтения, рекомендуя эту книгу приятельнице, имела бы задачу рассказать той в двух словах, «о чем там», она бы не нашла, что еще можно добавить по существу, кроме эмоций.

Но женатый терапевт со своим любовным треугольником находится далеко в самой сердцевине, до которой надо еще добираться довольно долго, разматывая нити благородного состава – возможно, в них как раз и заключается ценность текста, а не в сюжете.

Начало 70-х, тусклое детство, холодные и эмоционально бедные родители, отсутствие любви, одиночество в формально полной, но черствой семье, внутренний мир подростка-учащегося «с предпоследний парты» московской рабочей окраины; безрадостная юность, вновь отсутствие любви и дружбы, анамнез осложняется тяжелой психотравмой и чувством вины, поиски и наконец обретение себя в профессии врача.

«Огарева даже не провожали ни в школу, ни в садик, да и никто никого не провожал, и это было лучшее время дня, совершенно свободное, особенно весной. […] Огарев не сразу заметил, как все начало ветшать, покрываться невидимой сперва сеткой трещин, а потом вдруг стали обваливаться целые пласты […] дома теперь иногда пела только радиоточка, трезвая, скучная, обитающая, словно в насмешку, на кухне. Потом отец встал на табуретку – […] и выключил навеки».

Будущей жене героя, подрастающей в ближнем пригороде, в любви родителей к ней повезло чуть больше, но это по существу ничего не меняет: детский опыт в любом случае всегда жесток и травматичен, и для этого совсем не обязательно в 5 лет оказаться в подвале с сумасшедшим маньяком. Правда, видимо, как раз из-за этого девушка впоследствии становится носительницей редкой и странной способности распознавать в людях психический ущерб с одного взгляда по некой «короне безумия» (страшный призрак безумной В. Новодворской бродит по коридорам медицинского института и до бесчувствия пугает героиню, в результате сломав ей жизнь, так как она от страха так и не стала врачом).

Так или иначе, к середине книги мы обнаруживаем обоих в законном браке и вместе работающими в одной частной клинике для богатых – жить бы да радоваться, ан нет. На горизонте появляется некая юная и красивая Маля, которая тут же влюбляется в нашего доктора, тоже к этому времени успевшего превратиться из неуверенного в себе и окружающих гадкого утенка с чувством вины в уважаемого зрелого баклана в полном расцвете лет, и здесь, добравшись до сердцевины повествования, читатель видит то, что задрапировано и искусно завуалировано шелком, – сухую мертвую гусеницу шелкопряда, которая, хочется напомнить, не является целью шелководства, – но при виде которой, даже зная об этом, все равно испытываешь разочарование, смешанное с отталкивающим чувством. Как бы герой, стреноживаемый автором, ни упирался, он, разумеется, поддается напору преследующей его юной прелестницы – и налицо пошлейший адюльтер со всеми его авто-гастро-туристическими и книжными приложениями: езда с поцелуями в автомобиле, времяпрепровождение в хипстерских кафешках и ресторанах, путешествие в Италию, где в лавке при местной синагоге в героине, любительнице поэзии, заграницы и книги П. Крусанова «Укус ангела», внезапно вдруг возопили дуэтом сразу два ранее молчавших голоса: тайный глас еврейской крови, а также тщательно и вполне успешно до этого скрываемой шизофрении. Дав о себе знать практически одновременно, они выводят ее прямиком к безумной и смертельной выходке (вернее, выходу) из окна элитной многоэтажки в центре Москвы в одноименном с романом бывшем Безбожном переулке. Этих в унисон звучащих голосов, конечно, не слышит одуревший от припозднившегося натиска гормонов герой-любовник, так как любовь не только слепа, но и глуха.

Марина Степнова – искусный автор, и, как сказано, драгоценен не сюжет, а намотанный на него тонкий шелк завораживающего авторского голоса. Но есть некто, кто мешает стилистической гармонии текста, кто портит великолепный материал, ценное сырье. На страницах вдруг то там, то тут без приглашения вылезает вездесущий Капитан Очевидность и, перебивая автора, сообщает нам свое мнение о самых разных вещах: он уверяет нас, что «служить в армии не сахар» и что «скакать мартышкой» в сапогах по плацу и «ползать пузом по грязи» — голимо, что милиция – это вообще хуже некуда, там царит грубая сила, что социальные сети – зло, а дети всегда берут на себя вину за плохие отношения родителей; он же сравнивает лекции популярных в вузе профессоров с тенорами и трактует политические события новейшей истории.

Нельзя исключить, что голос самовольно взявшегося здесь или же специально ангажированного автором К.О. как нельзя лучше резонирует с хором читателей (и писателей) – тех, которые, презирая друг друга, читают и пишут в Фэйсбуке. «Как могут тысячи и тысячи людей не понимать, сколько достоинства в молчании […] Набоков, вопящий о своей гениальности, Лев Толстой, извергающий сотни постов в день – вот я поел, вот посрал, вот разразился крылатой фразой […] эра бесплодных бахвалов. Пустая, грязноватая, граненая, как стакан…»

Ну, что сказать – трудно с этим спорить. Все они такие – «глотатели пустот» (раньше газет, теперь – ФБ). Но эти читатели – и есть целевая аудитория М. Степновой. Средний класс и средний возраст. Такая литература как будто специально пишется для представителей этого вида. Они просто созданы друг для друга, и этим все сказано. Такой опрятный малопьющий читатель любит туризм и путешествия, посещает умеренно модные заведения, порой ему хочется порефлексировать, а иной раз «дойти до самой сути» явлений окружающей, а чаще – ранее окружавшей его действительности. Вот представитель среднего класса, не лишенный желания читать что-то еще, а не только Коэльо, «50 оттенков серого» и прочий «быдляк», получил возможность доступа к качественной книге и хорошему автору. И тут он при прочих равных условиях получает то, что хотел, и даже чуть больше: а именно – ту самую бонусную гомеопатическую дозу скуки и депрессии, которые возвышают, очищают и дают ощущение дистанции с быдловатым читателем развлекательного чтива, а также с грубым и грязным, как граненый стакан, миром.

В то же время здесь нет и никогда не может быть ничего такого, что представитель этого вида не может почувствовать и принять в силу своих видовых особенностей: острого чувства современности, любых каких бы ни было неудобных и острых углов, ни одного микросдвига в стихии безупречной литературной речи, лишенной временных опознавательных акцентов. И, продолжая метафору, связанную с шелководством, следует добавить в пользу литературы для среднего класса: «коконами шелкопряда наполняют одеяла и подушки, их широко используют в косметологии для гладкости кожи. Именно поэтому коконы пользуются необычайной популярностью и приносят пользу в различных областях жизни» (БСЭ).

Книги Марины Степновой нравятся не только читателям, но и подавляющему большинству критиков, что бывает крайне редко. Обычно всё же или-или, а тут – единодушное признание, настоящий большой успех, как у неизвестного читателя, так и у знаменитого.

Предыдущий роман Степновой «Женщины Лазаря» (2011) побил рекорды продаж, пронесся как метеор по шорт-листам главных литературных премий (включая «Нацбест»), выиграл «Большую книгу» и пулей умчался за границу, к иностранным читателям. Марина Степнова, честь ей и хвала, не стала почивать на лаврах – и выпустила в свет новое сочинение. Роман «Безбожный переулок». На пиратских сайтах его, наверняка, относят к разряду «книг о врачах», поскольку главный герой романа – талантливый доктор Иван Огарёв. Степнова начала осваивать врачебную тему ещё в своём первом романе «Хирург», а в новом сочинении читателя ждёт краткий курс основ медицинских знаний. Степнова всегда изучает предмет речи досконально, и если уж берётся рассуждать, к примеру, о балете («Женщины Лазаря»), то делает это так, что даже мамы балерин впоследствии признают – всё здесь правда, и ничего, кроме правды! Ну а если роман о враче – то в нём будет про пальпацию, высокое чудо рождения гноя и так далее. Всё верно, только так и можно. И нужно!

Хорошая новость для поклонников «Женщин Лазаря» – новый роман Степновой, по сути, представляет собой продолжение старого. Не в том смысле, что мы узнаем из «Переулка» дальнейшую судьбу героев «Женщин», а в том, что автора волнуют прежние проблемы, да и новые герои наделены всё тем же глубоким чувством собственной правоты, которое характерно для персонажей Степновой. И авторская интонация не изменилась – попытки найти другую манеру налицо, но нет, это прежняя Степнова: пышное словесное барокко, грубые уличные словечки, диалектизмы, россыпи скрытых цитат (в данном случае оправданных, потому что главный герой романа – страстный читатель), вагончики прилагательных за определяемым словом… Да, фразы стали короче, метафоры используются экономнее (а метафоры у Степновой всегда очень оригинальные, точные), но от себя не убежишь – да и надо ли? Все мы пишем из года в год одну и ту же книгу… Тем более, что стиль Марины Степновой – полноправный герой её текстов, и этот герой лично мне кажется намного более интересным, чем прочие персонажи. Мне, в принципе, нравится почти всё, что пишет Степнова – и не важно, о чём она пишет, лишь бы писала опять-таки в принципе. Помню, как одна моя знакомая делилась впечатлениями от первых страниц «Женщин Лазаря» – я, говорит, никак не могла насытиться этим дивным языком, всё отлистывала назад и перечитывала! Очень похожее ощущение было и у меня – я читала книгу Степновой и видела перед собой живые картинки, как будто это не книга, а кино в формате 5D. Тот же самый эффект ждёт читателя «Безбожного переулка» – мы погружаемся в повествование, как в реальность, кроме того, к процессу подключается ещё и наша собственная память. Торопливо отзывается – да, всё так и было! И у меня были эти кубики! И мясорубка! И любовь!

Как Степнова это делает? В чём секрет умения «нравиться всем»?

Метафор нагнать – невеликий труд, да и писать красиво – не вопрос. Нет, здесь что-то другое, то «главное», чего так часто не хватает в самых стилистически изощрённых опытах. Когда читаешь, зеваешь, не видишь не то, что 5D – а вообще никакой картинки. Как в «Переулке», так и в других текстах Степновой читатель становится не зрителем, а соучастником происходящего. Дрожит от ненависти к отцу-негодяю, сочувствует погибшему мальчишке, и другому мальчишке – его невольному убийце, всего-то выполнившему приказ… Ещё и поэтому герои Степновой получаются такими живыми – пусть и не всегда психологически достоверными (ну не верю я в существование мужчин, которые так сладострастно расписывают рецепты варенья!).

Всё равно – живые. Настоящие. Одной крови и плоти с автором.

Может ли «Безбожный переулок» стать национальным бестселлером?

Легко. Но автор не проснётся знаменитым – он и так уже знаменит.

ЛЮБОВЬ ДО БЕЗУМИЯ И ПОСЛЕ

Жанна Моро однажды посетовала на то, как много находится у нас слов для состояний души и как мало — для состояний тела. Едва ли великая француженка говорила лишь о своих соотечественниках, но если и так, ее наблюдение отразило культурно-языковые особенности, присущие большинству европейцев. Справедливым оказалось оно и для русских (русскоязычных) литераторов. Сплошная диалектика души — и только вздымающаяся по особым случаям грудь; еще вот чахотка (как раз один из таких случаев) и боевые раны: так выглядели отношения плоти и духа в классическом русском романе XIX века. Романы те остались в прошлом, чахотка вышла из моды, а грудь получила несколько большую свободу действий — в остальном почти ничего не изменилось. Для описания жизни тела у писателя в распоряжении имеется жаргон (который быстро устаревает) или анатомический атлас (который пока вечен) — неудивительно, что лучшим способом рассмотреть устройство нашего внутреннего мира оказывается обращение к медицинским сюжетам. Марина Степнова — один из специалистов как раз по ним.

Известность Степновой принесла семейная сага «Женщины Лазаря» (2011) («Большая книга», шорт-лист «Нацбеста»), но еще в 2005 году вышел ее дебютный роман «Хирург», одним из главных героев которого оказался, как нетрудно догадаться, врач. «Безбожный переулок», не будучи сюжетно связан ни с одной из предыдущих книг, воспринимается как продолжение той и другой одновременно. Во-первых, автора занимают все те же темы: союз гения и злодейства (чаще будничного, мелкого); повседневное соседство низких и высоких жанров, странности любви, а также ее химия и физика; наконец, отношения духа, разума и тела. Во-вторых, Марина Степнова с присущей ей методичностью продолжает почти научное этих тем исследование. Теперь все они касаются жизни Ивана Огарева — московского терапевта, так что читателей ждет путешествие по кабинетам, больницам и моргам, а заодно и собственным организмам. Здесь надо оговориться, что всякий термин и всякая подробность будут метафорически оправданы — и ритмически безупречны. «В отношении Огарева машина сработала особенно четко. Армия отторгала его, выдавливала — словно занозу из здорового пальца. Хлопотливая работа полиморфно-ядерных лимфоцитов, кислород и галоиды, превращающиеся в перекись водорода и активированный хлор. Высокое чудо рождения гноя. Мы обеззараживаем себя сами, мы это умеем».

«Безбожный переулок» — в сущности, идеальный роман. Драматургия его отличается последовательностью, но вместе с тем и некоторым «аскетизмом» (ни слова в пустоте): он и пленяет, и интригует, и увлекает. Кроме того — существует вовсе не в условном безвременье и «безместье», а, напротив, воссоздает дух и задевает болевые точки каждой эпохи, которую мы проживаем вместе с Огаревым, рожденным в 1969 году и знакомым нам с самого своего детства. Наконец, он удивляет нежданной легкостью и «игривостью» текста — рассыпается скрытыми цитатами, которые, стоит только подобрать одну, сами складываются в бисерные узоры. Главное же то, что роман этот — прежде всего о любви: той самой, «настоящей», в которой состояния души и состояния тела являются равнозначными переменными. Впрочем, трагедия, без которой не обойдется «Безбожный переулок», возвышает и углубляет даже самую скромную любовную историю — а заодно подтверждает еще одну медицинскую истину: порой лишь вскрытие покажет, что было за душой.

Поначалу кажется – ну зачем о пахлаве (у Степновой – баклеве) писать таким прихотливо-непосредственным, с отчетливой прививкой Джойса и Фолкнера – языком? Но постепенно именно манера изложения играет в пользу автора, стих/стиль – затягивает, а вслед за ним затягивает и история, по которой читатель движется уже семимильными шагами: так, что открыв книгу на ночь, немудрено опоздать на работу.

Безусловная удача книги – сложный и привлекательный главный герой, вдобавок герой с историей и профессией, врач. Над своим Огаревым писательница потрудилась на славу. Ему веришь. Веришь даже тогда, когда он принимает новую пациентку за несовершеннолетнюю, а потом, узнав ее возраст (24) и заведя роман, рассказывает о том, что его, сорокалетнего, привлекли вовсе не прелести юного тела. Веришь герою, веришь роману, но потихоньку магия начинает ослабевать. Совершенно же она развеивается тогда, когда после трагической развязки прекрасный и сложный Огарев переезжает в Италию, обосновывается на ферме, и, выжимая для приблудных славянских гастарбайтеров свежий лимон и базилик в воду, осознает счастье не быть русским. Только-то? – хочется воскликнуть. Все, что было нужно сложному человеку для счастья – это жить в Тоскане, выжимать лимон (призрак возлюбленной) и не быть русским? Боже ж ты мой. Подобных рецептов счастья вволю на страницах глянцевых журналов, обычно они сопровождаются еще рекламой турфирм или агентств по недвижимости. Если бы все было так просто — стоило ли огород городить.