Леонид Немцев.
«Фантомная нежность»

Рецензии

Наташа Романова

Леонид Немцев «Фантомная нежность»

ИЗЛУЧЕНИЕ ИЗ ДИВАНА

Некий безликий офисный работник, у которого есть жена (ее роль в рассказе – подчеркнуть рутину жизни) решил выкинуть в пухто старый диван. Вернувшись с помойки, он понял, что это не просто событие, а событие колоссальной духовной значимости, которому радуется даже природа за окном: «через открытую форточку с морозным воздухом почему-то сквозило веселое пение птиц, новая пустота наполнялась высокой игрой». И вот уже пыльный угол, где стоял диван, наряду с высокой игрой «отяжелел музыкой», под которую танцуют занавески, свет и тени. Радуемся и мы за героя: рутина жизни преисполнена поэзии, скрытой и явной образности, – не всем дано это видеть; когда б вы знали, из какого сора. Кстати, даже сор, который образовался под диваном, удостоился образных метафор: «[…] бледное кружево пыли, которое сначала слепо кутало пару грушевых хвостиков и конфетную обертку, но при виде влажного веника пустилось прочь».

Далее герой, попререкавшись с женой, куда именно поставить новый диван (что должно еще больше подчеркнуть рутину семейной жизни и усугубить обыденный фон происходящего), неожиданно обнаруживает, что из дивана, который они все-таки переставили на место шкафа, исходит какое-то странное тепло. Ну и как бы ничего такого уж особенного, – скажет иной простодушный читатель, – диван с подогревом – эка новость. И то правда: сейчас в интернете можно купить даже куртку с согревающим эффектом, и боты-навигаторы, которые сами повернут в нужную сторону, если ты в незнакомой местности, например, или выпил лишнего. А уж диван-грелка – это не новые технологии, а боян и прошлый век. Но так может подумать только именно что простодушный дремучий читатель – из тех, для кого квадрат пыли в углу – это просто пыль, а покупка нового дивана – просто радостное событие. Не всем дано почувствовать тонкие вибрации мироздания, ощутить пульсирующие эманации, легкие возбуждающие покалывания разлитой в пространстве поэзии, обволакивающее присутствие космоса в спертом воздухе автобуса. Так что тепло, которое исходит из нутра дивана, не техническое и не электрическое, а имеет иную природу, явно не физического свойства. Он уже ощущал его однажды – в виде теплого столба – когда стоял на остановке, еще до встречи с новым диваном. Так что теперь, когда он снова его обрел (благодаря дивану и перестановке мебели), в жизни появилось новое занятие: ловить тепловой фантом – «О, призрак! О, мираж! Нельзя же тебя назвать лишь чувственным обманом, потому что я не знаю причины твоего пришествия […] но твоя близость так важна для меня…»

По-моему, лучше сразу вот так:

О призрак! О мираж!

Нельзя ж тебя назвать

Лишь чувственным обманом…

В таком духе без малейшей доли иронии выдержан весь рассказ. В погоне за призраком тепла герой выстраивает целые стратегии, чертит чертежи, чтобы в автобусе встать в правильном углу, целый день стоит на морозе, чтобы его уловить, и наконец сам становится фантомом, теряя грань с реальностью, а затем возвращается в нее, а заодно и в собственное тело.

Кажется, пересказав содержание, которого нет, я решила некую сверхзадачу, которой, возможно, также нет. Предвижу готовность тонких натур мысленно возразить, что неча, мол, соваться нарративом в калашный ряд, где эфемерные миры втекают и вытекают туда и сюда. Особенно много их вытекало, по моим личным наблюдениям, во второй половине 2000-х из ЖЖ девушек, которые вели трепетные дневники и вообразили себя писательницами, а потом жизнь в ЖЖ постепенно сошла на нет, как любая фантомная жизнь.

В другом рассказе, «Крылья», многословно, высокопарно герой от первого лица произносит монолог, как он летит по воздуху к любимой, воспарив над обыденностью «…видел у себя за спиной крылья. Одно блаженное крыло справа от себя. Сидя впервые ещё тем вечером на твоей кухне, я вдруг увидел его, ты обняла меня со спины…» и так далее. «Думать о тебе надо именно как об ангеле», – обращается герой к любимой – «У тебя такой ясный пронзительный взгляд […] твоё слово, твоё движение несут очарование прямоты, избыток кислорода. Кое-что я думал потом исправить – отобрать бутылочку элегантного пива прямо из рук […] но разве это не выдает в тебе живого человека на месте идиллической богини?»

Подобная напыщенная ванильная поэтика составляет содержание постов худосочных барышень, завсегдатаев модных нынче хипстерятников, они сидят в каком-нибудь антикафе с блюдечком «печенек» или капкейков и тычут ухоженным пальчиком в свои айпэды. «Тебе к лицу царственные декорации, именно дворцовые залы, картинные галереи», – мечтательно могла бы думать вслух одна, отлучась в сортир культурного кластера и любуясь собой перед уклеенным сердечками зеркалом – «Нет, ты, разумеется, не старомодная барышня – со своей тягой к танцполам после порции абсента […] в твоём неслыханно точно построенном лице (ведь благородство – это античная ассоциация) есть что-то художественно цепкое…»

Таких постов, не отличимых друг от друга стилистически и по содержанию, можно начитаться до изнеможения в разных хипстерских пабликах. Различить их авторов можно разве что по фотографиям, да и то не всегда – сейчас у определенной части модников хорошим тоном считается добиваться эффекта «съемки против света», чтобы было не видно, кто это и что он делает. Вернемся к герою повествования, чтобы добавить, что летит он то ли на собственных крыльях ангела, то ли в самолете в Екатеринбург, периодически называя его то Твойбург, то Прекраснобург, и допуская, если понадобится, варианты Еленобург и Олебург, который раскинулся под крылом самолета и о чем-то «поет как Айги», как орал один обкуренный товарищ на вечере Г. Айги. Следующий рассказ называется «Сознание переселяется» и, возможно, именно здесь мы найдем разгадку всей шарады, как писал поэт Лермонтов в пьесе «Маскарад».

«Мне […]казалось, что до сих пор идут мои кровные мысли, я даже чувствовал, как работают сосудики в головном мозге, как сладко и легко мне дышится. Я всё еще восторгался своим сегодняшним открытием, как стал замечать, что меня грубо перебивают. Это поначалу было похоже на собственный мой внутренний голос (подумать только – внутренний голос, когда я внутри другого)», – изумляется герой, – «но потом я понял, что это голос для меня совершенно посторонний». Акустический трип сменяется тактильным, ему на смену приходят неприятные визуалы: «я сам невольно задержался за острый краешек пасты, лежащей на ворсе зубной щетки, и с брезгливым ужасом рассмотрел его лицо в зеркале […] мелкие черты грызуна с красноватыми веками и ноздрями, с самодовольством каждой морщинки – тонкой и заострённой, будто лицо исцарапано тщеславием. Не было никаких следов мира, пригодного для жизни. Мне казалось, что я обречён».

Налицо, собственно, описание бэдтрипа в ДОБе, но сам трипрепорт весьма посредственный: такого тоже можно начитаться не меньше, чем ванильных постов в девичьих аккаунтах: чуть ли не каждый второй после знакомства с изобретениями Шульгина норовит сообщить окружению о своих «открытиях чудных», и пишут все, как правило, одно и то же. Что для постов в пабликах по интересам вполне простительно, а для интеллектуальной литературы является пошлыми штампами.

Риторику не облаченных в приемлемую для восприятия форму «странностей» автор эксплуатирует на полную катушку и в самом большом по размеру рассказе «Marche funèbre», где одного и того же дяденьку в каждом предложении он называет по-разному, то Андрей Викторович, то Аркадий Васильевич, то Александр Вениаминович, то Ардальон Вольфович, то Армен Владиславович, и это далеко не все. Это, было бы, конечно, прикольно, если бы рассказ не был таким длинным и занудным. Относительно удачным показался рассказ «Ликвидация предприятия». Человек в кризисном состоянии, осознав бессмысленность существования и жизни вообще, едет в поезде, хочет выйти на ходу, приближается вплотную к смерти, возвращается в вагон, ничего не происходит, но бесперспективность, ужас и смертельный холод никуда не денешь, и об этом никому нельзя рассказать, потому что это никому не интересно. Но один хороший рассказ не в состоянии вытянуть всю книгу (как и не изменит эта скромная похвала общий тон моей рецензии) из трясины невнятности, ложной глубокомысленности, а главное – вторичности. Польза от такой книги вполне сопоставима с ценностью поста с подборкой «музыки для релаксации» в контактовском паблике типа «Позитив :-)», который может очаровать разве что домохозяйку с «богатым внутренним миром».

Денис Епифанцев

Леонид Немцев «Фантомная нежность»

С автором сборника рассказов «Фантомная нежность» случилась довольно дурацкая история.

С одной стороны это такая воздушная проза о волшебном. Волшебном не в смысле сказочном или архаичном, а в смысле иррациональном. Герой (рассказчик) то путешествует в параллельные гораздо лучше нашей обустроенные реальности, то обнаруживает след другого себя гораздо более счастливого и греется в его счастье украдкой, то просто переселяется в чужое тело, чтобы подглядывать за происходящим и т.д.

Местами это смесь Борхеса с Олегом Ройем в пропорциях один к двум.

И в целом это довольно милая городская, буржуазная проза (во всех хороших смыслах этих слов). Это как если бы дети русского среднего класса отучившись в Лондоне вернулись в Россию и ходили бы на бизнес-ланчи, были бы русскими европейцами, влюблялись бы и летали друг к другу бизнес-классом и т.д.

И в рамках такого развития событий – это была бы проза которую лайфстайл журналы описывают как «голос поколения», а серьезные сытые литературные критики называют «многообещающей».

Еще раз – это тихая, уютная, симпатичная, волшебная, не претендующая на что-то большое (и тем еще более симпатичная) проза.

И проблема этого текста в том, что еще два года назад он был бы уместен, а теперь в нынешних политических событиях все эти рассказы про мелкое житье людей заполняющих бизнес-центры – даже как примета времени неловок.

Ни сам текст, его качество, его ум, юмор и чувство ритма – не меняются. Меняются только внешние обстоятельства и все. Говорить не о чем.

Ксения Венглинская

Леонид Немцев «Фантомная нежность»

Вторая номинация этого совершенно неизвестного столицам автора на Нацбест. Нынешняя вещь – сборник рассказов – более удачная для первого знакомства, чем роман «Две Юлии», при этом Немцев так и не научился щекотать читателя, а нынешний избалованный (или даже развращенный) читатель этого не прощает. Между тем язык этого автора изыскан, точен и тонок безо всякой позы, и волшебство он ищет и находит не в Италии или отвлеченной литературной местности, а в провинциальных городках и типовых квартирах, где солнечные пятна на паркете «елочкой» или ритм привокзальных тополей складываются в фантастические сюжетные узоры. Первая новелла написана на совершенно трубадурский сюжет – о любви, которая не сбылась. Надо сказать, вся волжская генерация прозаиков – от уже знаменитого Дениса Осокина до прискорбно не замечаемого Леонида Немцева при всей разности отмечена, во-первых, погруженностью в еще один или несколько языков, помимо русского – будь то галломания Немцева или увлеченность Осокина татарским и финно-угорскими языками, во-вторых – особенной лирикой; иными словами, это взрослые такие мужчины-интеллектуалы, которые не устают писать о любви. Причем о любви они пишут даже тогда, когда действие происходит в загробном мире. Волга впадает в Каспийское море, да; а Беатриче встречается с Данте даже тогда, когда ее зовут, например, Лена или Айгуль.