В этом романе или, лучше сказать, в этих записках, написанных от лица молодой девушки, герои в основном трахаются, принимают вещества, вырубаются, приходят в себя и начинают по новой. По степени инопланетности описываемых существ книга несколько напоминает фильм Волошина «Нирвана», притом что повесть вполне может быть, как принято говорить, основана на реальных событиях.

События, кстати, происходят в основном в Киеве с вкраплениями Одессы, Крыма и Гоа: когда героиня (повествователь) бросает взгляд на то, «какое нынче тысячелетье на дворе», в фокус повествования попадают точные зарисовки, свидетельствующие о литературном мастерстве:

«Осень была теплой. Ветра и ливней не было, только тёплые густые туманы. Вечерами вокруг фонарей висели нимбы из светящейся взвеси мелких капель. В один из таких вечеров я встретилась со знакомым спортсменом из маленькой горной республики. Мы не виделись пару лет и за это время он из такого себе атлетического греческого юноши начал обаклажаниваться — появились залысины, а кожа из смуглой стала слегка синеватой. Тестостерон делал свое дело».

Главной темой, однако, является эротическая утопия, напоминающая своей жесткостью и одновременно искусственностью маркиза де Сада, Захер-Мазоха, Эммануэль Арсан и Жоржа Батая. Законы этого причудливого жанра требуют быть по ту сторону добра и зла и одновременно по ту сторону психологии (психологизма) — автор старается строго следовать этим законам. В отстраненно-исследовательском, а порой и чисто позитивистском ключе рассматриваются дистрибуция эроса (точнее, либидо) и циркуляция наркотика: эти два потока то и дело сливаются друг с другом, но все же не доходят до полного тождества. Распределение эроса оказывается более ровным и, так сказать, гомогенным: различия полов не существенны, каждый может трахать каждого, каких-либо привилегированных или, наоборот, запретных способов не существует. Опять же, ничто не является поводом для переживаний или оценочных суждений, как говорится, ничего личного…

Кругооборот наркотика более разнородный и, так сказать, витиеватый: колеса отдельно, грибы отдельно, дорожка сама по себе, ну а просто курнуть (дунуть) можно в паузах, хотя при соответствующем антураже тоже вставляет.

В определенные моменты, когда круговорот медиаторов и процедура их обмена на секс приостанавливаются, проявляются и другие свидетельства внутреннего мира: то Кастанеда, то сама Юлия Тимошенко, то Павел Пепперштейн, как раз оказавшийся в Киеве после того как была прочитана его «Мифогенная любовь каст». И опять же, внезапные формулировки, радующие глаз читателя:

«Украина — страна, где магия такая же важная часть повседневности, как кулинария, политика и поиски виноватых. Бытовая магия плотно вплетена в ткань украинской реальности. Так плотно, что порой даже перестаёшь замечать сопутствие магического обряда практически любому важному делу. В самых неожиданных местах вдруг можно обнаружить сплетенные верёвочки, пряди волос с иголками, косточки и шкурки, с помощью которых наводят порчу. Когда я работала в психиатрической лечебнице в приёмном покое, в кабинете отдыха решили поменять диванчик. Когда диванчик отодвинули, внутри оказался выложенный землёй крест с забитыми в него гвоздями — медсестра поробыла врачу».

Надо признать, что повествование по-своему завораживает, перипетии круговоротов обладают неким гипнотическим и, отчасти, мистическим действием, быть может, именно благодаря несоответствию описываемых событий ровному эмоциональному тону повествователя. Доведенный до высшей точки пофигизм выравнивает «красавицу и чудовище» (Красавица — главный мужской или условно мужской персонаж). Но это же на мой взгляд и ослабляет воздействие текста: все герои-персонажи оказываются словно на одно лицо, психологический рисунок (проработка) практически отсутствует, в осадок выпадают слишком преднамеренная эпатажность и явная схематичность.

ЛАСКОВЫЙ АД ЛИЗЫ ГОТФРИК

Голова у всех людей, хоть и работает по-разному, но устроена одинаково. Поэтому поначалу туда сами собой заплывают, как щепки, всякие примитивные неправильные мысли. Банальные сравнения, непрошеный параллелизм – каждому свое, в меру его разумения. Другое дело, как с этим бороться – позволить им плыть дальше по волнам воображения или отогнать поскорее куда подальше. Я стараюсь с этим бороться: писателей и художников нечего сравнивать друг с другом – это голимо и местечково, каким бы очевидным и комплиментарным, по чьему-либо мнению, эти сравнения ни были. Получается не всегда: чуть было не поддалась искушению назвать Лизу Готфрик нашей Лидией Ланч: не просто так же, наверное, потрепанная книжка «Парадоксия», которую больше 10 лет назад у меня кто-то наглухо зачитал, вновь появилась перед носом буквально на днях – одна малознакомая дама вдруг вынула ее из сумки, прямо как фокусник, и вручила мне без лишних слов в книжном магазине «Фаренгейт» на Маяковского 25. Это и материализацией-то нельзя назвать в полной мере, так как налицо самый что ни на есть типичный эффект ЛСД – в плане как бы случайных, но обескураживающих совпадений (о чем подробно описывается в специальной литературе).

Однако я быстро отогнала от себя эту дикую и недостойную мысль. Лиза Готфрик, в отличие от Лидии Ланч, настоящая писательница со своим сформированным неподражаемым стилем, непринужденным и ироничным, и в то же время очень европейским, несмотря на вкрапления живой нестерильной фонетики и лексики. Сравнение некоторыми критиками стиля Л. Готфрик с битнической литературой мне также кажется поверхностным и олдскульным: оно идет чисто по формальным признакам – уж раз там есть и секс, и наркотики – то все понятно, мол, откуда уши растут: из Берроуза с Гинзбергом, вот откуда! Или кто там еще был? Т. Вулф, например, тоже что-то про кислоту писал. Но нежное соцветие Лизиных рассказов меньше всего сопоставимо с лохматой американской литературой 60-х – это полное непопадание. Что поделать, если человечество ничего нового, кроме секса и наркотиков в плане познания себя и своей телесности с тех пор не изобрело? Только дискурс, что называется, сильно изменился.

Герои Л. Готфрик – дети новых технологий в эпоху заката постиндустриальной культуры – изнеженные и сказочно красивые – живут подобно персонажам романтических комиксов среди себе подобных – благо отступились хищные монстры социалистического коллективного бестиария – все эти трудовые коллективы с их режимным распорядком и тотальной слежкой, вузовская принудиловка, общаги и путяги. Свой закрытый от грубой действительности мир они расширяют посредством различных психоактивных веществ, заполучить которые можно легким движением руки, были бы деньги, – такое впечатление, что все эти круглые, кислые и быстрые сыпятся, как из рога изобилия, прямо из чата. Иногда, правда, требуется совсем незначительные усилия – в плане обмена взаимными сексуальными услугами с малознакомыми и незнакомыми – но это всегда происходит к обоюдному удовольствию, а потому является не обременительной нагрузкой, а дополнительными бонусами прекрасного существования. Дело происходит в эпоху интенсивного виртуального общения, но до эры соцсетей, о чем сейчас некоторые ветераны движения вспоминают с некоторой ностальгией. При этом Л. Готфрик никакая не enfant terrible и не девушка-вамп, а существо по сути нежное и домашнее. Речь, собственно, о взаимоотношениях. «Красавица» – это ее, можно сказать, МЧ – эгоистичный, не столько самовлюбленный, сколько подверженный болезненному нарциссизму. А нарциссизм, как показывает психиатрическая практика и утверждают некоторые авторы, входит в синдром психотического расстройства личности по истероидно-эпилептоидному типу, нередко сопровождаемому гиперкинезами (нервными тиками и навязчивыми движениями), а также циклотимическими колебаниями – резкими перепадами настроения от елейного и ласкового до сахарной приторности к холодно-отчужденному – до абсолютно непробиваемой черствости и равнодушия. Поведение и повадки Эдуарда (именно так зовут Красавицу) предположительному диагнозу соответствует один в один. Неоднократно упоминается, например, его характерный жест – навязчивое паразитарное движение («потрогал себя за горло»); настроение у него неустойчивое – то ластится и нежничает, то становится совсем как чужой. По описанию клиническая картина, что называется, как по учебнику. Осталось только подтвердить наши наблюдения картиной электрической активности коры головного мозга. Можно предполагать, что в записи возможны диффузные изменения в левой височной доле, наряду с ирритацией стволовых структур, что может свидетельствовать об эпилептической активности определенных зон коры; при световой и респираторной нагрузке эпи-активность может несколько возрастать. Длительные отношения с таким человеком затруднительны по той причине, что подобные типы не способны испытывать глубокую привязанность, эгоцентричны и неблагодарны. Социально эти люди, как правило, хорошо адаптированы, нередко целеустремленны и педантичны; опыт совместной жизни с ними, как правило, является травматичным, но для человека незаурядного может способствовать в плане компенсации творческому импульсу, что, собственно, и произошло в данном случае.

Книгу Л. Готфрик читаешь, будто плывешь на лодочке, как и ее героиня во сне, устав от бессмысленной утомительной ебли в начале с двумя хачами, а потом с будущим героем ее романа в самом начале отношений: «снилось, что прошла тысяча лет и на месте, где был район — разлив воды, а я плаваю от дома к дому на лодочке. Иногда я подплываю к окнам и вплываю внутрь домов, а там скольжу по комнатам. Комната шла за комнатой, заброшенные жилища пугали, но при этом вызывали особый интерес». Действие происходит в декорациях сказочно красивого Киева – он то весь в дымке тополиного пуха, то в сияющих закатных облаках, то сверкает огнями с высоты окон многоэтажек, открывая дивный вид внизу, каштаны, фонтаны, райская погода, магические ритуалы: «Украина – страна, где магия такая же важная часть повседневности, как кулинария, политика и поиски виноватых»; «магия – легкое усилие, дающее непропорционально большой результат»; «от встречи с прекрасным мне становилось щекотно, как от лезвия». Удивительно красивая книга: какая там Лидия Ланч, пусть даже и в молодости, косноязычная и неповоротливая, а главное – до неловкости несимпатичная в зрелом возрасте. Лет десять назад у нас в Питере в Red Club был ее концерт. Лидия, толстая и неопрятная, в мятой цыганистой юбке «бохо» была похожа на пожилую еврейскую подругу дяди Коли Галю Блюмкину, фтизиатра, и бухала конину «Дагвино» из горла прямо на сцене, тряся своей жирной жопой. Вот точно так же, как и внешне нельзя сравнить этих двух писательниц, так же и тексты их нельзя даже рядом поставить. Наличие наркотиков и секса там и там никаких оснований для этого не дают. Почему бы, кстати, не признать наконец, что эти «страшные» слова – секс, алкоголь и наркотики, скромно говоря, за более чем полвека жизни в литературе разных народов имеют право претендовать на свое место в картотеке вечных тем, раз уж воображение так быстро откликается, услужливо подсовывая нам на выбор десятки авторов, давно являющихся классиками этого дела?

Ядовитая наркотическая образность, урбанистическая конструктивистская графика, стимпанковские конструкции домашнего агрокомплекса, транс, индустриальный нойз, исходящий из компрессора посреди кухонной гидропоники, трипы и визуалы – все сливается в одно простое прекрасное существование, modus vivendi той разумной части поколения, которая стремится как можно жестче и травматичней прожить свою короткую и бесперспективную молодость. Кроме того, это единственная книга из нацбестовского потока этого года, где, в отличие от всех остальных без исключения, ничуть не раздражают вставленные туда стихотворные цитаты и целые стихи.

И ЧУДОВИЩЕ

Чудовище находит свой старый компьютер, включает, смотрит в монитор, вспоминает молодость. Недалекое прошлое — несколько лет назад. Киев, конец нулевых, ранняя осень. Чудовище знакомится с Красавицей. Красавице Чудовище кажется несколько жирным, но оба молоды, полны сил, и природа берет свое – происходит совокупление. Красавица и Чудовище разбегаются каждый/каждое по своим делам. У Чудовища остается приятное послевкусие – у Красавицы толстый, длинный и твердый, — всё, как любит Чудовище. Красавица существо модное – читает Кастанеду и стучит по клавишам компьютера, работает «тружеником кода». Свободное от работы время Красавица посвящает компьютерным играм, стимуляции личностного роста и размышлениям о своей красоте. Чудовище живет свою жизнь иначе – широко и отважно; например непосредственно перед первым сексом с Красавицей оно отдается компании кавказцев «Зверьки были жесткие, но скучные». Кавказцам Чудовище вручает себя безвозмездно, но так великодушно оно поступает не со всеми. Большинство половых партнеров (и партнерш) вынуждены оплачивать услуги Чудовища. Оплачивают они все как один долларами, местной валюте (гривнам) Чудовище благоразумно не доверяет. Между соитиями Чудовище развлекает себя различными веществами; шишки, кокос, кетамин, грибы, алкоголь и пр. Вскоре происходит следующая встреча Чудовища с Красавицей. На этой встрече Чудовище выясняет, что Красавица ,как и большинство красавиц, не блещет (едва мерцает) умом, и при всех своих внешних недостатках оно (Чудовище) имеет огромное интеллектуальное преимущество. Чудовищу это нравится, оно решает, что будет пользоваться Красавицей регулярно, для закрепления успеха едет к подруге и там при помощи мармелада совершает приворотное колдовство.

Это «краткое содержание первых двух серий». Далее на долю героев выпадают не менее сложные испытания, не буду все здесь описывать, их много. Есть смешные главы, есть гадкие, а есть одновременно и гадкие и смешные . Есть очень красивые моменты — «Ветра и ливней не было, только тёплые густые туманы. Вечерами вокруг фонарей висели нимбы из светящейся взвеси мелких капель», а есть невыносимо пошлые — «Мрамор метро хорошо охладил мою разгорячённость.», а некоторые фразы с первого прочтения и не поймешь «Красавица яростно мочился в анриал», имеется в виду – играл в компьютерную игру. Очень много сюсюкающих женских словечек «вебочка_простыночки_змейки_диванчик_веревочки_нежнюльки_гостишка» и т.п., но самый ад и израиль в этом ряду, конечно, — «собрания Толстого и Достика». Достик, бля. Интересно, почему тогда не «Толстик и Достик» ?

Еще немного удивляет, что герои почти никак не меняются за два (или три?) описываемых года.

Но это всё придирки, положено же в рецензии до чего-то доебаться. В целом повесть веселая и увлекательная.

Ну и еще немного процитируем , предпоследний абзац Красавицы «Создавая повесть я хотела, чтобы Красавица получилась повестью о поколении, которому посчастливилось пожить в настоящей свободе, когда доступ к информации уже был, а полного контроля ещё не было. Мир без чипов, вольготная жизнь, которой больше не будет. Ещё Красавица — повесть об интернете до того, как в нём стало слишком много людей, до того, что все уткнулись в свои гаджеты. Это повесть о напрасной юности, которая не повторится никогда, но тем и прекрасна. Повесть о Киеве, о моём любимом Киеве, который даёт мне силы и вдохновение. Ну и конечно же о красоте и ебле, и о том, какая красота ебаться.»

Киева в повести почти нет, что такое настоящая свобода, я не вполне понимаю, а вот юности и ебли там действительно очень много. И еще немало Лимонова (хотя куда без него в такой теме), повесть буквально напичкана приветами классику, но самый главный омаж – это имя главной героини, она несмотря на имеющийся огромный хуй является стосорокашестипроцентной женщиной — её зовут Эдуард.