Уже освоенный ранее В. Г. Сорокиным жанр альтернативной истории, казалось бы, исчерпан. Но «Теллурия» вновь возвращает читателя в «если-мир». Раньше сорокинская «другая» история выстраивалась в привычном виде, посредством описания от лица участника событий («День опричника»). Но этого автору показалось недостаточно, мир рисовался неполным, в его описании еще присутствует возможность влияния случая на ход мировой истории, выглядывает этакий нос Клеопатры, поэтому (позволю себе такое предположение), он достраивает картину при помощи цикла рассказов «Сахарный Кремль». Сложно спорить с тем, что ранние рассказы В. Г. Сорокина гармонически точны и гораздо более сильны, чем некоторые его романы. В «Теллурии» автору удалось преодолеть проблему большого нарратива, составив роман из пятидесяти малых, стилистически и сюжетно цельных историй. Каждая из этих микроисторий – это абсолютно локальная, индивидуализированная реальность. Пятьдесят голосов не составляют хора. Объединяет это множество реальностей вполне сценическое единство времени. О единстве места говорить сложно, так как ничего кроме раздробленности, разобщенности во вселенной «Теллурии» нет. Развалены государства. Разрушены социальные связи до такой степени, что отличия между людьми разных слоев общества (если этот хаос можно объединить в общество) выражается уже в физических признаках, например, в росте – маленькие, средние и большие люди. Масштаб катастрофы достигает таких пределов, что стирается грань между людьми и животными: в одной из глав повествование ведется от лица кентавра, в другой же – вполне человечными оказываются взгляды двух псов, беседующих у костра, в котелке над которым варится ужин из головы и руки татарина.
Смесь языков, на которой говорят некоторые персонажи – одно из следствий разрушения границ. Но это множество соотнесено еще и с речевым своеобразием каждой главы, которое сложно не заметить: то это императив агит-листовки, то с изяществом стилизованное просторечие, а то, и вовсе, – набор афоризмов. Это своеобразие, безусловно, является следствием полижанровости романа, в котором можно найти все – от молитвы до скетча. О количестве литературных аллюзий говорить и вовсе неприлично… Роман буквально распадается на тонкие нити (будь то цитата из Б. Л. Пастернака или полет главы государства с журавлями), но эти нити сплетаются в узоры на большом ковре – вселенной «Теллурии».
Мир романа замкнут, но дисперсен. Поэтому «Теллурия» – это своего рода энциклопедия сорокинского человека, его культурного наследия с одной стороны, и физиологии – с другой; со всеми его страстями, страхами; его прошлым, настоящим, но без будущего, которое если и возможно, то только в галлюцинации под воздействием теллурового гвоздя, вбитого в череп умелыми руками плотника.
