Лев Наумов «Шепот забытых букв»
Симпатичный сборник рассказов, который – не знай я, что автор мужчина – поместила бы в раздел «интеллектуальной женской прозы». Это когда не про любовь, а про искусство, творчество, красивый мир вымысла и сказки, волшебные путешествия, превращения и тому подобная «Тысяча и одна ночь» в адаптированном переложении для старших школьников.
Нужно сказать, этому жанру я отдаю дань уважения, а «Тысяча и одна ночь» (правда, в полном издании) вместе со «Сказками народов Океании» в нежном возрасте стали для меня замочной скважиной во взрослый мир эротики. Сколько открытий подарила мне повесть о носильщике и трех женщинах! Но Льва Наумова эта область бытия интересует мало, как и вообще происходящее с живыми людьми. Он живет в мире мифов, слов и книг, исполняя роль хранителя чужих прозрений, выдумок, заветов и прочих бесценных знаний человечества.
Поначалу кажется, что рассказы рассыпаны перед тобой, словно осколки «сурового северного, магического южного, совершенного западного или таинственного восточного эпоса». Вот история странного индийского мальчика, которого не интересовало ничего кроме букв. Он стал великим каллиграфом, перед ним склонились силы природы, и даже волна цунами не решилась уничтожить прекрасное творение его пера. Вот история о духах, суевериях и заложенной в природе человека необходимости верить в сакральное. Вот остроумный, отсылающий и к Диккенсу и к Стивену Кингу рассказ «Магазин Фортуны» — понятно, в этой пражской лавочке собраны всевозможные магические предметы и талисманы. Таинственный владелец с упоением рассказывает о своих сокровищах: «На той полке, в сторону которой вы изволили пренебрежительно махнуть рукой, находится пергамент с «Илиадой». Тот самый, который Александр Македонский клал под подушку, чтобы великий труд Гомера приносил ему победы. А это, — он указал на соседнюю витрину, — перо из шляпы Дон Жуана, даровавшее ему удачу в амурных делах. Вы думаете, что женщины любили его за красоту, мужественность или прочие пустяки? Нет, ему просто везло: ни одна не могла устоять перед ним. Это галстук Жака-Этьенна Монгольфье, младшего из братьев — изобретателей воздухоплавания. Именно из-за сей малозначительной, казалось бы, детали туалета их первый неудачный шар не рухнул на землю, а был счастливо подхвачен внезапным воздушным потоком».
Вот не менее остроумный «Странный анекдот», повествующий о том, что жизнь на земле – научный эксперимент высших существ, которые и сами являются продуктом научного эксперимента. В рассказе «Перерождение» мы переносимся в древнюю Лидию, встречаем царя Ксеркса, а также Герострата, разрушителя храма. В рассказе Tabula rasa следим за процессом превращения первобытного человека в Автора. О разрушительной и неотвратимой силе слова повествуется в рассказе «Война»: «Где-то на земле, под землей, а может быть, и на небесах лежат две Книги. И все, что происходит в этом мире, суть — величайшее противостояние, которое Книги ведут между собой с незапамятных времен».
Все герои озабочены вопросами своей судьбы, предназначения, предначертаний. И даже пес в рассказе «Запах ронина» переживает свое экзистенциальное одиночество, о чем и сообщает нам.
Кажется, что Лев Наумов вместе с героем рассказа «Роман» задумал вместить в один небольшой сборник все 32 бродячих сюжета мировой литературы. И даже не скрывает своего намерения: «Этот Роман, согласно авторскому замыслу, должен вмещать в себя ключевые события всех эпох и цивилизаций. Самые разные характеры найдут в нем отражение и заиграют новыми красками, а также раскроются с неожиданных сторон, поскольку те люди, которые жили в разное время и на противоположных сторонах земного шара, на страницах Романа будут тесно связаны».
Но, как мне показалось, полнее всего идеи автора обнаруживают себя в рассказе «Сонет», который начинается с предначертанной свыше встречи. И это не сретенье двух святых, любовников или друзей, а встреча некоего Юноши и Сонета. Как разлученный с подругой возлюбленный, или рыцарь в поисках священного Грааля герой рассказа обречен всю свою жизнь разыскивать первоисточник прекрасного стихотворения, которое навечно проникло в его сердце даже в искаженном переводе и случайном пересказе. Когда поиски прекрасного произведения исчерпаны, из жизни уходит смысл и Юноша, успевший стать стариком, умирает.
«В надежном замке, где прекрасное сопровождало меня, я чувствовал себя намного комфортнее, чем в современном высшем обществе, полном балов, устриц и промискуитета», — как бы сообщает нам автор устами героя новеллы «Аскет». И, собственно, путь хранителя тайного знания – вполне достойная и почетная миссия. Конечно, есть одна загвоздка, и над ней ломает голову герой именно этого рассказа – как понять, что это именно твой путь, а ты – именно тот избранный, один из 36 праведников, на которых покоится благополучие мира?
Как быть, если путь, миссию, предначертание человек выбирает себе сам, не дожидаясь указаний свыше? А вдруг он ошибся с выбором, и промысел судьбы готовил его к чему-то совсем иному?
Сказка ложь, да в ней намек – не устает напоминать нам автор, и с ним вроде как не поспоришь. Есть одна особенность прозы Льва Наумова, которая не умаляет ее достоинств, но немного подрывает доверие к тексту. Во время чтения не оставляет ощущение, словно раскрыл журнал «Иностранная литература» и знакомишься с недавно переведенными рассказами уже известного на родине, но пока незнакомого русскому читателю австралийского, латиноамериканского или, например, норвежского писателя. Хотя этот писатель может жить и в США – не случайно же герой рассказа «Сонет» находит вожделенный ключ к разгадке в библиотеке штата Коннектикут. Впрочем, этот иностранный автор, конечно, как и мы, воспитывался на сказках Андерсена и Оскара Уайльда, Ирвинга и Сельмы Лагерлеф, с упоением погружался в миры Гомера и отдал дань слепому архивариусу всех сказок мира, Хорхе Луису Борхесу.
Снимая шляпу перед начитанностью автора, все же хочется воскликнуть вслед за одним из его героев: «Мне и прежде доводилось посещать монастырские книгохранилища»!
В сборник, сопровожденный предисловиями маститых учителей – Юрия Арабова и Дмитрия Быкова – вошли еще три пьесы автора. Но драматургия требует отдельного исследования и особого подхода, поэтому здесь мы завершим дозволенные речи.