Есть такое клеймо – «говнофантастика», к которому следует относиться скорее негативно, при этом учитывая, что примеров в отечественной (да и не только отечественной) литературе множество. Такого рода произведения характерны ограниченными сюжетными вариациями и персонажами, которых сам автор предпочитает называть «архетипическими» главным образом для того, чтобы завуалировать их тривиальность. Считается, что это нравится массовому читателю – и отчасти оно действительно так. «Крепость души моей» — ни разу не говнофантастика; хотя бы потому, что сложно представить себе человека, даже сильно уставшего после смены/офиса/работы водителем в маршрутке, которому это может понравиться. Я так и представляю себе обманутого вкладчика какого-нибудь Гарри Гаррисона, что утомленно открывает на диване книжку в привычно красочной обложке и после первых –дцати страниц если не отшвыривает ее в негодовании, то бессильно опускает на ковер.

Источниками вдохновения для авторов служит, во-первых, современная российская реальность, во-вторых – Святое Писание и всяческие мифы народов мира. Сопрячь подобное возможно, обращение к культурным кодам и мифам – вообще вариант почти беспроигрышный для сколько-нибудь мастеровитого ремесленника. Как из этого сделать почти бессюжетную истерику отрывочных реплик, что то и дело захлебывается цитатами из Заветов – спросите у Олди и Валентинова.

Книга состоит из трех повестей. «Право первородства» — история двух братьев, борцов из Дагестана. Младший когда-то обманул на соревнованиях старшего (пили накануне коньяк – брату наливал коньяк, а себе чай), а теперь, спустя много лет у него умирает жена и рушится бизнес, — как выясняется, его наказывает его ангел-хранитель. В финале старший брат борется с ангелом-хранителем и вроде бы побеждает его, спасая брата. «Девять дней» — история про то, как в некотором русском провинциальном городе снимает новый фильм режиссер (судя по описанию, Альмодовар, но почему-то итальянец), и местный реквизитор случайно сооружает копию Ковчега Завета. Среди ангелов начинается переполох, Ковчег ищут, и помогает его найти простой мальчик Сережа. Однако у ангелов свои интриги, Сереже грозит опасность, и в финале один из ангелов перемещает его во времени назад.

На третью повесть, да простят меня великодушно коллеги, у меня не хватило времени. Судя по первым двум, книга состоит из всех необходимых для хорошо продающейся фантастики штампов: стилистических, идеологических, сюжетных и прочих. Отдельно стоит обратить внимание на то, что повести объединяет тема Ареопагитики, общее и решение этой темы: небесная иерархия представляется аналогом структур МВД-ФСБ-ПРФ.

«А скажите, если позволите, почему вы не так правильно по-русски говорите? .. Разве я неправильно? Не знаю… Я так всю жизнь говорил… мне все равно» («Бесы» Ф. М. Достоевский)

Тот же вопрос мучил меня пока читала «Крепость души моей»: «Скажите, писатели, почему вы не так правильно по-русски пишите?» Ответ нашла, но не в книге, а в тексте номинатора Леонида Шкуровича: «Когда харьковский творческий дуэт Олди (Дмитрий Громов и Олег Ладыжевский) объединяется со своим земляком Андреем Валентиновым, то обязательно жди чего-то необычайного, грандиозного». Вот оно что, авторов даже не двое, а целых трое. Иногда с одним все силы израсходуешь, чтобы его понять, а тут три, и я не сдюжила. Не то, чтобы не дочитала (нет, честно до конца доволоклась, памятник мне при жизни), но грандиозного ничего не обнаружила, хоть убейте, а из необычайного – необычайно пренебрежительное отношение к читателю.

Бывает, автор чего-то недоговаривает, но понятно, что и почему недоговаривает, а «если надо объяснять, то не надо объяснять». А у этих троих даже то, что написано понять нелегко. Хотя кириллица, и слова знакомые, а связи нет. И надо ж такому совпадению случиться, из соседней комнаты телевизор орет: «Надь, ты связь-то держи. При чем тут ..?»

«Для этих авторов написание текста – напряженная работа буквально над каждым абзацем и предложением», — гласит номинация. «Они сделали все, чтобы и читатель напряженно и бессмысленно работал», — добавлю я.

Как писатели соображают на троих, я видела. Но как соображают именно эти, могу только предполагать – один берет на себя сюжет, второй клавиатуру, третий гадает на томике Библии (в кратком изложении) и какой абзац попался, тот и сгодился в качестве «умной» мысли, т.е. третий все время подливает. Могу ошибаться. Тогда поменяйте местами третьего и первого.

В книге три повести, авторство не персонифицировано. Первая «Право первородства» — история из цикла «богатые тоже плачут» с напылением горячих кавказских характеров, элементов вольной борьбы и…предполагаемым человеческим жертвоприношением, т.к. герой забыковал и билет Богу решил вернуть. Появившийся в повести старый учитель хорошо знает Святое писание, постоянно цитирует, для того и появился. В конце мистика – камень горит.

Вторая повесть «Девять дней». За клавиатурой сидел уже не тот, что «Право первородства» настучал. Здесь полная белиберда, спасибо номинатор объяснил: «Сделайте ковчег из дерева ситтим: длина ему два локтя с половиною…» — гласит Ветхий Завет. Сказано — сделано: в старом гараже, мастерской пьяницы-художника. И падут тучи саранчи, хлынет огненный дождь, а трехглазый исполин выйдет на прогулку в городском парке». В повести есть такая отдельно стоящая фраза: «В нашем славном Городе произошла очень интересная история». Не согласна, неинтересная.

Третья – «Заря над Содомом». Тут с сюжетом попроще, чем в «Девяти днях». Пришли два Ангела утром, на заседание горсовета и огласили приговор — предъявляете двенадцать праведников за три дня, иначе всем хана. И началось… далее остановки по всем пунктам.

Жанр повестей определить не берусь. Фантастика? Наверное, но фантазия убогая. Мистика? Разве ж это мистика? Опять обращусь к номинатору, что это? Ответ: «Три истории, где сталкиваются две реальности: нынешняя и ветхозаветная. Мистика? Нет, конфликт двух систем ценностей, двух взглядов на человеческую жизнь». А! Ну теперь все ясно.

Без сопроводительного письма номинатора Леонида Шкуровича, этой рецензии не было бы вовсе.