У меня есть знакомая-фотограф, она для ресторанных меню овощи фотографирует, фрукты, мясо там, рыбу и рукколу, разумеется. И очень неплохо зарабатывает, квартиру ещё не купила, но сына уже родила, няню имеет и чувствует себя уверенно. Фотографии для меню требуют особых навыков, надо уметь работать с крупными планами, свет выставлять безупречно, объективы правильные выбирать, знать всякие хитрости. Такие фотографии должны делать овощи, фрукты, стейки, сибасов и, конечно, рукколу, сексуальными. Чтобы все хотели эти овощи и стейки. И рукколу, ясное дело, тоже. Так хотели, чтоб, пролистав меню, кошельки свои выворачивали и заказывали, заказывали, заказывали. И ели, ели, ели. И ещё потом ели, даже когда уже сыты. А всё потому, что фотографии ужас какие аппетитные. Настоящее искусство, короче.

Книжка Елены Крюковой “Путь пантеры” мне очень понравилась – с первой строчки сплошное, нескончаемое удовольствие. Будто в одной руке кружка пива с водкой, в другой кусок мяса, перемазанного тортом, через трубочку сосёшь мультивитаминный коктейль, а на коленях сидит перемазанная икрой девица. Я, как любитель такого рода релакса, книгой доволен. А про фотографии из меню я потому вспомнил, что слова и фразы в книге сплошь, как такие фотографии: желанные, сексуальные, в капельках.

После таких книг хочется ввести какие-нибудь экзамены, что-нибудь вроде теста по вождению слов. Написал: «Воздетые пальцы свеч. Грозят времени», — вот так, через точку, про пальцы и свечи, — все, пересдача, прав не выдали, теперь неделю сочинять тексты только в глянцевые журналы, в раздел «прикладная эзотерика». Все понимаю: Елена Крюкова – мастер, арт-критик с музыкальным образованием, лауреат и лонг-листер разных литературных премий, и о ней даже написал Евтушенко: «Последние всплески страсти, кажется, до Крюковой были лишь у Цветаевой. Крюкова – внучка Цветаевского темперамента, запертого в коммуналке». Но не отпирали бы эту коммуналку, а?

Вряд ли нужно всерьез обсуждать, почему «внучка темперамента» — это не комплимент, а констатация неприятного факта. Проза Крюковой вторична и выспренна. То, что приемлемо в стихах, в прозе быстро начинает утомлять. Каждый абзац – «всплеск страсти», это правда, но сколько же можно плескаться, соседей сейчас зальет.

Сюжет? Да ну какая разница, русский мальчик живет с бабушкой, родители у него погибают, бабушка его воспитывает, потом он вырастает, уезжает в Америку изучать звездное небо. А тут и моральный закон подоспел: бабушка умирает, а паренек едет на симпозиум в Мексику и влюбляется в юную мексиканку, дочь колдуньи. Любовь взаимна, они становятся друг для друга праздником, и их любовь расцветает, как магнолия (это не я! Честное слово, это не я сказала!), мертвая бабушка летает вокруг и умиляется. Девушка тоже становится колдуньей, иногда превращается в пантеру, иногда беременеет. Юноша иногда уезжает обратно в Америку, работать, иногда видит вещие сны.

Вся книжка состоит из банальностей, раскрашенных в разные яркие цвета. Женщина – это природа, а мужчина – математика. А смерть – это пробуждение, и она синего цвета, а снег – это саван земли. Даже пересказывать стыдно.

Все разговаривают одними и теми же фразами, разрубленными на мелкие части для нагнетания страстности (ничего нет грустнее женского магического реализма). То и дело что-нибудь вспыхивает или куда-нибудь струится. «По глазам ударило. Желтизна, красное! Юбки взвились. Жар огня». Бесконечное упражнение по русскому языку, герои продираются сквозь словарь синонимов – не плачут, а сотрясаются в плаче, не горят, а пылают, не смеются, а хохочут, не пошли, а побежали, не побежали, а ринулись. Не живут, а сражаются со словами. «Перекинул тощее тело через руку, отогнул, ниже, еще ниже».

Наверное, это должно было выглядеть как чувственный пересказ живописных полотен или дикого танца. Но тут каждое слово не на своем месте, дергается и суетится, как будто русский язык Елены Крюковой страдает синдромом гиперактивности. А страсть, ни на абзац не останавливаясь, все струится и вспыхивает. Плещется. Взвивается. (Никогда больше не буду использовать в тексте предложения из. Одного. Или двух. Слов.)

«Путь пантеры» — это душная, приторная и притворная женская литература. На обложке приведена цитата из писателя Олега Ермакова: «Читая Крюкову, вдруг вспомнил «Андрея Рублева» Тарковского… <…> ее искусство неожиданно напомнило мифологию Блейка». И еще Гессе с какого-то боку приплетен. Вместо этого можно было написать: «Читая Крюкову, я все время думаю о чем-нибудь другом».

Сюжет представляет собой любовную историю: мальчик Ром растет в России, девочка Фелисидад – в Мексике. Ром летит в Америку учиться, однажды, оказавшись в Мехико, знакомится с Фелисидад, они влюбляются друг в друга, после чего Ром время от времени ездит к ней в качестве жениха. В очередной раз во время гуляний Фелисидад забирает с собой местный музыкант и насилует ее. Музыкант умирает, Фелисидад узнает, что беременна, но не знает, от кого. Ром улетает, и, кажется, самолет, на котором он летит, разбивается.

История рассказана в мистическом ключе: Фелисидад – колдунья и умеет когда нужно превращаться в пантеру, Рома сопровождает дух его умершей бабушки, герои вообще много общаются с мертвыми, — мистика, увы, несколько сувенирная.

Текст изобилует неточностями самого разного характера. «На столе возвышалась армада склянок» — действительно ли армады могут возвышаться? Главный герой чем-то болеет, и, судя по тому, что на протяжении всего романа на этом делается упор, факт этот для автора важен – однако сама болезнь так и не названа: «доктор выкрикнул мудреное название болезни», только и всего. «Я люблю ананасы! – А я люблю тебя», – говорят друг другу герои по-испански, но по-испански такой диалог едва ли мог бы состояться, потому что в первом случае работал бы глагол querer, а во втором — amar.

Стиль экзальтированный, как сказали бы злые языки – немного слишком великолепный. Текст полнится инверсиями, риторическими повторами и вопросами, анафорами и прочими приметами возвышенности. Иногда автор, не сдержавшись, начинает говорить стихами: «Девчонки глядели: одна с презреньем напускным, другая – с восхищеньем».