Елена Костюкович.
«Цвингер»

Рецензии

Аглая Топорова

Елена Костюкович «Цвингер»

Я даже не знаю, как про такие книги пишут. И мне очень жаль, что почти девяносто процентов нацбестовских книг сопоставимого качества. Открываешь, читаешь страницу и реально впадаешь в ступор. Это не по-русски написано, это неизвестно о чем написано, это непонятно зачем написано. Я тут отругала Непогодина и Беленькую. Но их-то шедевры хотя бы можно прочитать. А вот с таким что делать?

Я знаю, что Елена Костюкович хорошая переводчица и, по слухам, даже хороший человек, однако то, что она выдает в виде художественной прозы, невозможно прочитать. Никак. При всем, как говорится, отношении.

Зачем это выдвинули на Нацбест? Кто так поиздевался над нашими вкусом и сознанием?

Вероника Емелина

Елена Костюкович «Цвингер»

«Без трудностей стиля этот большой проблемный роман не расцвел бы. Что поделать!.. Задачи можно решать, а с проблемой нужно жить», — сказал Владимир Маканин по поводу романа «Цвингер».

«Трудности стиля» это то, что бросается в глаза буквально с первой фразы семисот пятидесяти страничного текста: «Перед тем как Виктору Зиману выслали по факсу отрубленную голову его ассистентки Мирей, он сидел в «Ирохе» во Франкфурте с Бэром и ел темпуру. Была среда. Началась эта катавасия в субботу, перед ярмаркой, в миланской квартире Виктора, где все было похоже на всегда». («Простите, кто на ком стоял?», — спросил бы профессор Преображенский). Далее весь роман написан в таком «стиле», без которого «роман не расцвел бы», но с которым его вовсе не надо.

Честным читателем я была пятьдесят две страницы, затем превратилась в читателя по диагонали. И по диагонали корявый русский язык резал слух (глаз). Я предположила, что роман изначально был написан на итальянском языке, а нам представлен уже в дурном переводе. Или же наоборот, написан на таком русском, который подготовлен для перевода «на запад». Содержание текста только укрепило мое предположение о запланированной дальнейшей судьбе «Цвингера».

Сюжет: внук, Виктор Зиман (живет в Милане, работает литературным агентом), занят поиском архива своего деда Семена Жалусского, который в 1945 году нашел спрятанные немцами сокровища Цвингера. В свое время этот архив Жалусского был конфискован гебистами.

Какого мяса, жил, сосудов, крови и кожи можно нарастить на такой скелет – дело писателя. Елена Костюкович решила смешать коктейль из диссидентских штампов, истертых за частотой употребления до бледных оттисков. Тут и мальчик, выживший под трупами в расстрельной яме, и мама, погибшая в автомобильной катастрофе, устроенной КГБ («его мама потеряла жизнь, пойдя наперерез советской системе»), и закрытый доклад Хрущева «О культе личности и его последствиях», и самиздат на папиросной бумаге, и тотальная прослушка, и принудительная психушка, и лагеря, и похороны Высоцкого, и даже олимпийские объекты задействованы (немцы построили, а наши плитку отдирали, чтобы под нее жучков насовать). Я и десятой доли не перечислила, но уверяю вас, если вы что-то вспомните из классики и модерна «инакомыслия», то в романе «Цвингер» все найдется.

И все это на русском языке, да не по-русски. Какой уж тут Нацбест.

Мне казалось, что и «западу» ужасы СССР и России оскомину набили, но раз роман издан (очень качественно издан), и явно подготовлен к переводу, то не иссякла еще жила для получения грантов под эту тему. Возможно, там и получит роман Елены Костюкович какую-нибудь премию.

Но есть и другое мнение о книге.

Людмила Улицкая: «Роман «Цвингер» интригует: в нем и детективная история, и нетривиальная любовная линия, и ожившее прошлое, которое не заканчивается в пределах одного поколения. Елена Костюкович несколько лет назад издала лучшую из известных книг о еде «Еда. Итальянское счастье». А теперь – роман».

О еде, говорите? Что-то я проголодалась. Литературный голод. Похоже, уже знаю, какой книгой из списка Нацбеста я его утолю.

Алексей Евдокимов

Елена Костюкович «Цвингер»

При всем многообразии своей переводчицкой, писательской, культуртрегерской, преподавательской деятельности Елена Костюкович для русского читателя – в первую очередь, конечно, автор русских переводов всех романов Умберто Эко. Эдакая эманация божества современного постмодернизма в «русскочитающем» мире. Понятно, что когда она представила первый свой прозаический опыт в жанре фикшн, главный вопрос был: насколько это похоже на НЕГО?

Новость первая, хорошая – не очень похоже.

То есть, разумеется, общего масса – и в тематике, и в технологии, и в интонации. Не говоря уже о прямых приветах, рассыпанных по тексту щедрой постмодернистской рукой – вместе с десятками раскавыченных цитат, намеков, подмигиваний, подколок, шпилек и воздушных поцелуев. Причем заимствования не скрываются. Жанр (формальный) — интеллектуальный триллер со стилизациями; главный герой – сотрудник архивного агентства, миланский интеллигент-гуманитарий левых взглядов; схема построения – пространные разнородные «флэшбеки» (Великая Отечественная, московский Фестиваль молодежи и студентов 1957-го, парижские баррикады 1968-го, Олимпиада-80 и т. п.), вставленные в рамку детектива, чьей действие занимает одну неделю в октябре 2005-го. «Откуда?» — спрашивал герой стругацких «Отягощенных злом» у своего ученика, ввернув в речь цитату. Ответ: «Маятник Фуко». И даже разбивка на главы – строго по дням, как в «Имени Розы».

И все-таки сходства эти – внешние. А по сути, по основному содержанию, пафосу, эмоциональной тональности история тут не просто сугубо русско-советская, но и во многом очень личная для автора. Это история трех поколений киевских евреев Жалусских-Зиманов: дед, Семен Жалусский, весной 1945-го первым обнаруживает спрятанные нацистами сокровища Цвингера, знаменитого дрезденского музейного комплекса; внук, Виктор Зиман, миланский космополит, осенью 2005-го ищет следы конфискованного в свое время кагэбэшниками дедовского архива. В образе Семена более чем прозрачно выведен писатель Леонид Волынский, дед Елена Костюкович, действительно спасавший в 1945-м шедевры Дрезденской галереи и написавший об этом автобиографическую повесть «Семь дней». А Виктору, эмигранту, русскому итальянцу, литературно-архивному агенту и завсегдатаю международный книжных ярмарок Елена Александровна доверила немалую часть своего собственного биографического багажа и профессионального опыта.

В итоге «Цвингер» оказался обладателем уникального «стартового капитала»: тут и свидетельства о Холокосте (вся родня Жалусских погибла в Бабьем Яру), и военные мемуары, и документальный детектив про “Monuments Men”, и диссидентские хроники, и эмигрантские байки, и издательские анекдоты, и чернуха из жизни постсоветских гастарбайтеров в Италии… Из материала, имевшегося в распоряжении автора, можно было соорудить и историко-искусствоведческий квест, и интеллигентский детектив про погоню за архивами, и степенную семейную сагу, и сатиру на современные издательские нравы – ну или любой рецептуры коктейль из перечисленных жанров (она это и попыталась сделать – все сразу). Учитывая родословную автора, ее биографический и профессиональный «бэкграунд», учитывая, в конце концов, ее очевидную всем литературную ролевую модель, результат мог – и даже должен был – оказаться не просто крайне интересным, а уникальным для отечественной словесности: в которой по-прежнему так мало умного остросюжетного чтива.

Так вот, новость вторая, плохая – не оказался.

Отчего – понятно. В обилии и разнообразии исходного материала возможностей таилось столько же, сколько опасностей, а амбициозное стремление сыграть разом на территории всех жанров, обернулось, как это нередко бывает, проигрышем повсюду. Лучшее, что есть в романе – семейное ретро: Киев в первые дни войны, Дрезден – в последние, истории Жалусского-старшего, его жены и его лучшего друга – Виктора Некрасова, погибшего как Галич. Худшее – «современный» детектив с молдавскими бандитами, московскими олигархами, западными издателями и литагентами: линия Зимана-младшего, авторского альтер-эго. Беда в том, что именно эта линия играет роль «хребта», несущей конструкции в большом (750 страниц) прихотливом, сложносоставном романе. Хребет, однако, непрочен: слишком уж явно автор осознает легковесность избранного жанра, слишком спешит показать, насколько не всерьез она к нему относится, слишком откровенно пренебрегает логикой, достоверностью, драматургией. Триллер оборачивается глуповатым водевилем (с примесью и вовсе какой-то болливудской мелодрамы про тайны отцовства), каркас обрушивается под тяжестью «навешанных» на него прочих сюжетов и жанров. Итоговое впечатление эклектики усиливается любовью автора к кокетливым словообразовательным упражнениям, синтаксической гимнастике, стилистическому жонгляжу. (Как ни парадоксально, текст профессионального редактора и общепризнанного корифея переводчицкого дела местами напоминает неотредактированный подстрочник. Ну например: «Начинает быть видно в два раза пронзительней в глубину пейзажа. Свет уже не отражается, слепя, от предметов, а мягко их проходит насквозь и высвечивает контуры их. Оливы на глазах темнеют с каждой минутой. На кочеврягих стволах олив отчетливо различается мох, а во мху не успевшие улечься спать насекомцы, их детва, муравей, несущий к себе по месту проживания тлю, и в животике тли – драгоценное для потомства муравья молозиво.» Это на каком языке?..)

Неудача обидная, но не удивительная. Странно одно: уж про сочетаемость «низких» и «высоких» жанров, про совмещение детективной формы и энциклопедического содержания если кто и должен знать больше постоянной переводчицы и главного русского специалиста по Эко – то разве что сам Эко. Однако между теорией и практикой существует немалый зазор (есть на эту тему старый, мудрый и неприличный анекдот), и не всякому удается преуспеть на обоих поприщах так же, как итальянскому патриарху.