Денис Гуцко.
«Бета-самец»

Рецензии

Вероника Емелина

Денис Гуцко «Бета-самец»

На кинофестивалях есть приз «за лучшую мужскую роль второго плана». В романе «Бета-самец», как и следует из названия, главный герой – мужчина второго плана. Именно второго, а не лузер, но и не «альфа-самец». Его это место в жизни вполне устраивает. Есть доля в совместном бизнесе с армейским другом («альфа-самец»), а значит, есть деньги, которых ему хватает. Ну и что, что он еще немножко и денщик («и была бы у меня на посылках»), решает бытовые проблемы компаньона, но не решает вопросы бизнеса, его это не угнетает, ему удобно. Нет жены и детей, просто он не хочет. И не стоило бы писать роман с таким главным героем, но влюбились в одну и ту же женщину оба самца, и «альфа» и «бета». И перестанет Саша Топилин быть и самцом, и бета, а появляется просто мужчина, настоящий, которого сам в себе не подозревал.

Вот, собственно, и весь сюжет. Оказалась бы книга из серии «опять плачут богатые», если бы не было в ней удивительной истории жизни отца и матери, и Зиночки, и «Кирпичика», и еще ровным голосом рассказанной ненормальной нормы армейской службы, и тех месяцев на чужой (без спросу) даче, куда надо спрятаться, чтобы перестать быть таким, и тех соседей по даче. А еще в книге есть убийства, нечаянное и преднамеренное, и есть наказание без вины, но нельзя иначе.

Читать интересно не сразу. Сначала думала, что именно мыльный сериал передо мной, но потихоньку затянул меня автор внутрь, не заметила, как стала переживать за них за всех. А почему? Да просто написано хорошо, вот и все. Хорошо написано!

Алексей Евдокимов

Денис Гуцко «Бета-самец»

Интеллигенция и контрреволюция

Название сбивает с толку. «Бета-самец» — роман вовсе не про мужские иерархии. Он – про интеллигентское наследство.

Сюжетная канва – попытка провинциального бизнесмена Саши Топилина, человека номер два в фирме по укладке тротуарной плитки, вырваться из тени приятеля-босса-покровителя Антона, зажить независимо, завести собственное дело – только отвлекает от главного пафоса текста и истинной мотивации героя. Саша, как и положено менеджеру среднего кризисного возраста, мается одиночеством, ощущением бессмысленности жизни и собственной нереализованности, комплексует по поводу вечного статуса ведомого — но, подобно множеству таких менеджеров, пробуждается к настоящей жизни под влиянием нечаянно нагрянувшей любви. Вознамерившись все в жизни поменять, он решает, что главную ошибку совершил тогда, когда пристроился в кильватер Антону, везунчику и мажору, сыну министра областного правительства. Но выясняется, что корень проблемы в ином – в отказе от идеалов своего социального класса.

Книжный мальчик, сын библиотекарши и врача (по совместительству режиссера любительского театра), Саша в начале девяностых бросает художественное училище – ему ясно, что это путь в неудачники, да и таланта особого нет. Цветущая сложность, в духе которой он воспитан, кажется явным анахронизмом – и Саша сначала отправляется хлебнуть настоящей жизни в армию, а потом зарабатывает на жизнь клейкой поддельных кроссовок. Но на самом деле главный его мотив – вырваться из семьи, а главный его невроз – самопожертвование матери, посвятившей всю жизнь уходу за сошедшей с ума отцовской любовницей. В самопожертвовании, в подвижничестве и герою, и автору романа видится проявление интеллигентского идеализма – почерпнутой из книжной классики готовности следовать принципам во вред себе. Соответственно, неготовность к жертвам для Топилина означает отказ от прежних идеалов, будущей профессии, социальной среды. «С интеллигентским пуританством – решено. Закрытая тема. Абсолютизм идеалов и все эти тонкие субстанции, в которых зарождается потребность невозможного… Чур меня, чур».

Но именно этот выбор заводит героя к сорока годам в психологический и экзистенциальный тупик, а обрести в итоге себя и любимую женщину ему удается как раз через самопожертвование – Топилин добровольно идет в тюрьму, взяв на себя убийство, совершенное ее сыном.

От эпохи, когда роман написан, в нем разве что марка односолодового виски, которым напивается герой, да образ эпизодического следователя, вымогающего у него взятку. И по идеологии, и по стилистике «Бета-самец» — стопроцентный критический реализм: про то же и так же писали и в семидесятые годы двадцатого века, и в восьмидесятые годы девятнадцатого. Роман не только повествует о пагубности отказа от интеллигентских традиций, он сам по себе – авторская демонстрация следования этим традициям.

Еще десяток лет назад, когда главными русскими писателями считались Сорокин и Пелевин, когда генетическая линия отечественной разночинской прозы казалась окончательно прерванной, сложно было предположить скорое появление и неожиданное обилие «новых реалистов». Но поколение, родившееся в конце шестидесятых-в первой половине семидесятых – Рубанов, Сенчин, Прилепин, Гуцко – совершило такую же контрреволюцию в российской словесности, как президент Путин в идеологии. Сомнительные – а в литературе так и вовсе отсутствующие – достижения революционных девяностых были решительно отвергнуты ради привычных, проверенных временем стилистик. Социальная проза без формальных выкрутасов – полуторавековой хлеб и крест русских прозаиков – сделалась мейнстримом в эпоху, напрочь, как казалось, отменившую и традиционную интеллигентскую проблематику, и саму отечественную интеллигенцию.

Тут хотелось бы написать про то, что на самом-то деле и интеллигенция жива, и вечные ее вопросы – вечны. Только это ведь неправда. Повсеместный «ренессанс советской античности» (копирайт Леонида Парфенова), проявившийся и в моде на «новый реализм», — свидетельство не живучести и плодотворности советского дискурса, а мертвенности и бесплодности предложенных в постсоветское время альтернатив. Немудрено, что после десяти с лишним лет, проведенных на клубном кокаине и постмодернистских фекалиях, отечественную литературу потянуло на черный хлеб немудрящей социальной прозы – но буханка оказалась черствой. Традиционный реалистический инструментарий плохо применим к нынешней реальности – свидетельство чему скромное количество настоящих литературных удач на этой ниве. Вот и «Бета-самец» — слабый роман: водянистый, многословный, неважно структурированный, с тускловатыми схематическими героями.

Герой романа – представитель поколения, к которому (плюс-минус) принадлежит и большинство «новых реалистов»: это поколение сформировалось еще в старой системе координат, но действовать с самого начала вынуждено было уже в новой, абсолютно иной. В общем-то, все они – все мы – последние советские интеллигенты. В безоценочном смысле этого определения. Но ведь последний – это тот, на которым никто не занимает.

Сложно не согласиться с авторской мыслью о том, что следовать ценностям и принципам своего класса стоит без оглядки на требования времени и законы выживания. Но неизбежные тактические поражения на этом пути не всегда, увы, ведут к стратегическому выигрышу.