Анну Старобинец википедия характеризует как «одного из немногих русскоязычных авторов, постоянно работающих в жанре «horror fiction»; я у нее, признаться, хоррора особо не замечал, да и в нынешнем ее сборнике, где содержатся шесть рассказов и повесть, его, по-моему, не очень, но фикшн, натурально, есть, и атмосфера нагнетается. Механика ее рассказов довольно очевидна: в каждом из них делается одно радикальное допущение, отсутствующее в реальном мире, — а затем весь остальной, вполне существующий мир, принимается нарастать на это предположение и вращаться вокруг него, вступая (hopefully) с ним в конфликт и каким-то особенным образом высвечивая изъяны в привычной повседневной логике. Так, в первом рассказе, например, в ткань почти обычной жизни введено представление о некоей икаровой железе, которая у мужчин, как можно заключить по контексту, отвечает за «любовь» (в тексте сказано, что она вызывает выброс некоего гормона, но мы-то с вами знаем), и которую в реальности рассказа принято удалять; во втором речь идет о посещении некоего Сити – сколько можно судить, города в европейской части, жутко модного и закрытого, куда надо получать визы и куда все стремятся попасть (и мы с вами название этого города «в нашей реальности» тоже знаем, конечно, особенно с учетом того, что жители Сити терпеть не могут чужаков извне, страдают от понаехов и жалуются на плохую дорогую еду). В третьем посреди Москвы со сценаристом телешоу ведут разговор два странных продюсера… я, впрочем, все перечислять не буду по той простой причине, что в рассказах тут сюжетная интрига составляет существенную часть замысла, и продавать ее будет со стороны рецензента нехорошо; достаточно понимать сам принцип.
Пишет Анна хорошим, внятным, хотя и несколько плакатным языком: он все описывает более-менее точно, но начисто лишен индивидуальности; если бы она работала, как это принято в массовой литературе, «негром» и публиковалась бы под мужским псевдонимом (что, вполне возможно, она и делала, я просто не в курсе), то ни у кого не возникло бы сомнения, что писал это мужчина – а то и не один. Тут, опять-таки, надо понимать, что в данном случае это никакое не нарекание: она очень четко сидит внутри жанра, а внутри жанра так и нужно. Иногда, впрочем, тут возникают какие-то, на мой вкус, языковые проколы и странные наблюдения – например, о том, что у голой разозлившейся женщины «соски стали вдруг маленькими и острыми, как будто собирались меня уколоть» (повествование идет от лица мужчины). Женщине, наверное, виднее, что и как там с сосками и эмоциями, но я как-то нервно сморгнул, признаюсь: подобные наблюдения я привык встречать скорее у мужчин, для которых голая баба – надежный и желанный, хотя и плохо освоенный инструмент познания окружающего мира. Однако, если опять вспомнить, что мы говорим о жанре, в котором «мужской взгляд» – скорее норма, то и это становится логичным: данный пассаж мог быть прямо вставлен в расчете на конкретную аудиторию. В целом, ее книга обретает стандартный жанровый вид довольно быстро – в четырех из шести рассказов повествование ведется от первого мужского лица, обладает неизбежным «психологизмом», то есть постоянной рефлексией героя, и тем своеобразным «мужественным», создающим немного анекдотическое впечатление тоном, который вообще характерен для массовой продукции, с ее намеренными вызывающе-отталкивающими определениями типа «гнойно-желтые груды» . Внешняя «социальность» рассказов ее, видимо, обусловлена ровно тем же самым — а именно фактом, что вся нынешняя фантастика в той или иной степени «социальна», и по-другому там просто нельзя – что называется, «пацаны не поймут».
Соответственно, и претензия к книге, по большому счету, только одна, и она тоже в каком-то смысле «жанровая»: считается, что презрение к фантастическим жанрам со стороны эстетов обусловлено исключительно их снобизмом, что до известной степени правда, но только до известной степени. Основная претензия к фантастике – особенно той, что эксплицитно имеет дело с насущными и сложными вопросами – та же, что и к текстам иных рок-песен: слишком много декларативности. Выстраивать достаточно технически сложную сюжетную и антуражную конструкцию только затем, чтобы быстро отстреляться по «проклятым вопросам» какими-нибудь цитатами из Платона или же доморощенным анализом многим кажется оверкиллом; игнорировать же изобилие в тексте проклятых вопросов, расслабляться и получать удовольствие, выходит далеко не у всех – многие еще по старинке, памятуя о необходимости соразмерять средства с целью, пытаются возражать, что ежели все эти вопросы не важны, то на хрена же их тогда и вообще выписывать, не проще ли на парочку зомби побольше в текст подкинуть? То есть, идея сделать из Платона и Макса Вебера фотообои – не такая уж плохая идея, на самом деле, почему бы и нет, из всех делают, а Платон что, отдельная какая-то цаца? но тогда нужно это тоже как-то обозначить: вот у нас на стене висит Платон, мы этим ничего не хотим сказать, кроме того, что он мужик красивый и бородатый. Фантасты же очень часто мужества это заявить не имеют и, как говорят в сети, на сложных щщах принимаются из Платона городить «философию» – и вот это несоответствие, что называется, избранной стратегии выхлопу – и обеспечивает представление о фантастике как о виде искусства, которому суждены благие порывы, но свершить ничего не дано.
Если же мы все это выведем за скобки – то книга Анны Старобинец будет просто хорошей, увлекательной книжкой массовой литературы. Что, между прочим, без каких-либо скидок очень хорошо.
