Предисловие к этой книжке написал телекомментатор и пресс-атташе сборной России по футболу Илья Казаков. Там есть такие строки:

«Как каждый порядочный человек, я люблю перечитывать Довлатова. Любая его книга мало того, что талантлива, так еще и удобна – взял не глядя томик из собрания сочинений, открыл как получилось – и с головой ушел в чтение».

Беспокойство тут же поселяется в душе. Но читаю дальше:

«Мне казалось, что Довлатов единственный. Он действительно единственный, но нашелся человек, способный вызвать у меня точно такие же ощущения, что и Сергей Донатович. Его книга сейчас в ваших руках. Его зовут Андрей Меркин».

Понятно, что Илья Казаков, как это часто бывает в дружеском кругу, «хватил лишнего» и слегка перехвалил чем-то симпатичного ему автора. Но иначе как медвежьей услугой это не назовешь. Потому что после такого представления перед мысленным взором читателя неизбежно предстает усталый Довлатов в клетчатой рубашке, который сидит на краешке заваленного бумагами казенного стола в очередной газетной редакции, берет не глядя томик Меркина, открывает как получилось, и читает:

«Тут и произошла эта удивительная история с гандонами. Гандоны Баковского резинового завода были толстые, как резинка на трусах у поварихи из пионерского лагеря, а рвались также быстро, как протекала первая палка у четырнадцатилетнего юнца. В год Олимпиады в аптеках Москвы появились индийские гандоны. Тоненькие и со смазкой, в золото-серебряной упаковке – они приятно ласкали глаз и хуй. Но достать их было непросто».

«Конечно, и я про гандоны писал, чего уж скрывать, – думает Сергей Донатович. – Но не так же, дорогие товарищи! Совсем другое я имел в виду».

И дальше читает удрученный будущий классик:

«Своё погонялово она получила благодаря огромной и, не побоюсь этого слова, необъятной, как слон, жопе. Однажды старший брат моего товарища, лет двадцати, придя за братом в школу, увидел завуча. – Вот кого хорошо в жопу ебать! – воскликнул непререкаемый в наших глазах авторитет. По малолетству мы не поняли истинного смысла этой фразы и были в лёгком недоумении. Лишь с годами до нас дошла вся глубина мысли и полнота чувств старшего брата».

«Ну уж, это совсем не в какие ворота! – коротко ругнувшись про себя, думает Довлатов. – Конечно, и я мечтал о свободе слова, жаждал освободиться от оков цензуры. Но разве же я мог предугадать, чем это обернется?».

Дальше листает книгу Сергей Донатович, потирая висок. Вот авторский герой в овощном магазине удачно смог купить последний свежий огурец под носом у знаменитого футболиста Газзаева.

«Когда уже уходил, то прямо мне в спину Газзаев достаточно громко сказал:

– Пидарас!

Я моментально повернулся и ответил ему на весь магазин:

– Сам пидарас!!!

Через много лет «кони» вывесили этот баннер на своём секторе».

«Верьте, и мне хотелось называть людей и вещи своими именами, дорогие господа и товарищи! – восклицает про себя Довлатов. – Но не в овощном магазине. Отнюдь не там!».

Огорченный, будущий любимец миллионов российских и зарубежных читателей, решает выпить и закусить бутербродом с колбасой. Но в голове как назло вертится прилипшая метафора из чужой книжки:

«Кусок хлеба толстый, как девственная плева, а колбаска тоненькая-тоненькая, как советский гандон баковского завода резиновых изделий».

«Доколе!? – восклицает потрясенный Довлатов. – Доколе каждый второй облысевший фарцовщик, колбасный эмигрант, собиратель застольных баек и бородатых анекдотов, будет сравнивать себя со мной?!»

Отбросил книгу и подумал: наверное, Андрей Меркин очень любит рассказывать анекдоты. Но не умеет.

Вышел и хлопнул дверью.