Андрей Левкин.
«Вена, операционная система»

Рецензии

Сергей Рутинов

Андрей Левкин «Вена. Операционная система»

Псевдо-нон-фикшн. Повествование идет от имени небольшого наблюдательного вертолетика, кружащего по австрийской столице. Думает он по-русски, но думает как беспилотник. Язык вертолетика скуден, но, кажется, что это такая продуманная аскеза, и первые две-три страницы раздражения нет.

Развитая форма этого хлипкого беспилотника, зависающего над веточками, парапетами, объявлениями о продаже недвижимости – это всевидящее авторское око, как представлял его Владимир Набоков, но никогда он в него не разовьется.

Потом это уже не вертолетик, а какой-то паршивый пиарщик или политтехнолог с аналитическими наклонностями. Он знает, как сильна постмодернистская зараза – только начни, и тут же все, кончено, сам не заметил, как перешел на дискурсивный базар. Проблема в том, что герой романа стоит перед выбором: постылый дискурсивный базар или мучительный дискурсивный целибат. Потому что мир вокруг – это всего лишь набор кодов, знаковых положений и вся энергия уходит на освобождение от них. Другая безысходная оппозиция – собственно герой книги и его тушка (авторское слово-паразит), под конец они слипаются как слотердайковская сфера (сам герой) и жалкий череночек (его тушка). Здесь, конечно, и явная отсылка к детсадовскому анекдоту про человека, который пострадал от передозировки пилюль, увеличивающих тестикулы.

Иногда герой прозревает берег с правильно расположенными вещами (который, правда, видится ему скорее электророзеткой или usb-портом), но искать его подробности бросается в собственную подмышку. Поначалу политтехнологический вертолетик даже вызывает симпатию, но потом распускается и скатывается к интонациям токующего тетерева-солипсиста.

Вена в данном случае – постмодернистский ад с принудительно перекрытой дискурсивной трубой. Это такое упражнение — он ходит по Вене, покуривает, попивает, подумывает перебраться сюда, присматривает квартирку в таком месте, где меньше природы (а понятно почему, верно?), находит удовольствие в измененном из-за ОРВИ состоянии, не чувствует запахов из-за того, что заложен нос, сравнивает себя с Веной, сравнивает себя с носовой слизью, функционирует.

Всем известно, что если писатель пишет по-немецки, то он, скорее всего, отменный «prick-roller». Левкин пишет по-русски, но ему удается проникнуться этой особенностью, мотает он неровно, но уверенно, колечко за колечком.

Павел Крусанов

Андрей Левкин «Вена. Операционная система»

Аннотация утверждает, что эту книгу можно использовать как путеводитель по Вене. И автор, вроде бы, тоже говорит что-то подобное (хотел процитировать, и не смог отыскать страницу, но точно не померещилось), однако не настаивает. И правильно делает. Какой это к черту путеводитель – те перемещения, которые предлагает нам Андрей Левкин, происходят по большей части не в пространстве города Вены (снаружи и внутри его каменной духовности), а в сознании пишущего, то есть в сравнительно небольшой полусфере (впрочем, Левкин крупноголов), которую занимает его бугристый мозг. В каком-то смысле, значит, это тоже путеводитель, но а) все-таки не по Вене, и б) он никуда – в смысле физического перемещения – не ведет. Левкину совершенно не важно, каким поводом воспользоваться, чтобы заманить читателя в лабиринт собственной головы. В данном случае этот повод – одряхлевшая Вена, из которой ушли избыток жизни и то количество/качество событий, которое гарантирует городу мифическое измерение и делает его имперской столицей.

Короче, вот как автор характеризует состояние рассказчика:

«То есть меня в этой диспозиции можно тогда расценить как попавшего в некую дырку, в которой обходишься без внутренних возмущений, а эмоции, которые снаружи, меня там не найдут.

А когда тебя не касается соборное возбуждение, то все спокойней и логичней. ‹…› Просто какое-то материализовавшееся отсутствие. Как теперь с этим жить, если в этой точке все чувственные – социально-чувственные – процессы замерли навсегда? Но это не беда, потому что ощущение было приятным. Как из жары в нормальную погоду».

Вот в этой самой точке, где все чувственные процессы замерли, и вращается, фигурально выражаясь, веретено, на которое наматывается нить повествования о том, что думает рассказчик, что ощущает, и как отзывается в нем то пространство (Вена), которое он фрагментарно высвечивает то внутренним, то внешним взглядом. И поскольку он в Вене не первый раз, а, кажется, третий, то появляется возможность наложить старинные рефлексии на свежие и отрефлексировать получившийся бутерброд еще раз. Для Левкина – обычная история.

Надо сказать, мне нравится, как пишет Левкин. Его словечки, интонации, обманчиво небрежный строй речи непринужденны и без заигрываний озорны («…по праздникам поют и пляшут маленькие девочки, а родители глядят на них, ощущая чувства», или «…надо сделать из себя такую точку, которая может соваться куда угодно, но такую маленькую, что к ней сложно чему-либо прилипнуть»). Ему вообще нет до читателя дела, что читатель (особенно тот, который привык, чтобы его обхаживали и до него нисходили) Левкину не прощает. Вот и на меня порой смотрят с недоумением, когда я признаюсь, что испытываю неподдельный интерес к его текстам. Думают – разыгрываю. А я не разыгрываю. Как его, интерес, не испытывать, когда с разгона наезжаешь на фразу: «Потеплело уже так, что свитер стал быть лишним». Когда без контекста, то выглядит косявчато, а если ты уже знаешь, что предыдущие полторы страницы рассказчик «ощущал чувства» и думал мысли по поводу справочника «Времена немецкого глагола» («Victory», СПб, 2007), то совсем другое дело – как на трамплине подскочил и ненадолго оказался в невесомости.

Когда захожу в «Дом книги», непременно беру в руки двухтомник Андрея Левкина, такой светло-бежевый, запаянный в целлофан, издательство ОГИ. Лет пять уже беру. Смотрю на фотографию, вспоминаю, каким он был в восемьдесят восьмом (я в первый раз его тогда увидел) – улыбчивый сероглазый блондин с веселым взглядом и острым словом за щекой. Вежливый и независимый. С демонстрационного экземпляра целлофан содран и можно полистать. Всякий раз думаю: надо купить. Но всякий раз ставлю назад: во-первых, все, что в этот двухтомник вошло, у меня уже есть в других изданиях, а во-вторых, дорого – почти восемьсот рублей. И все-таки надо купить. Его герметичный «Черный воздух», его рассказы рижского и петербургского периода – это те вещи, без которых русская литература будет не полной.

В Вену я, прочитав книгу Левкина, не поеду. Ну, то есть так, чтобы специально, заразившись этим вот его рассказом. А в голову Левкина непременно залезу еще раз, когда он предоставит такую возможность под каким-то иным предлогом. Там интересно, хоть и не просто, хоть порой и буксуешь. Он ведь, когда пишет, не думает, чтобы мне сделать легко. Но покатушки по грязям – это круче, чем гнать, зевая, по прямому, как онемевшая струна, столбовому фривею.

Впрочем, кому как.

P.S. Вдруг посмотрел на титул и в очередной раз помянул недобрым словом номинаторов – книга 2012 года, а стало быть, вообще не должна в этом сезоне на премии рассматриваться. Но вот прочитал же…