Андрей Левкин «Вена. Операционная система»
Псевдо-нон-фикшн. Повествование идет от имени небольшого наблюдательного вертолетика, кружащего по австрийской столице. Думает он по-русски, но думает как беспилотник. Язык вертолетика скуден, но, кажется, что это такая продуманная аскеза, и первые две-три страницы раздражения нет.
Развитая форма этого хлипкого беспилотника, зависающего над веточками, парапетами, объявлениями о продаже недвижимости – это всевидящее авторское око, как представлял его Владимир Набоков, но никогда он в него не разовьется.
Потом это уже не вертолетик, а какой-то паршивый пиарщик или политтехнолог с аналитическими наклонностями. Он знает, как сильна постмодернистская зараза – только начни, и тут же все, кончено, сам не заметил, как перешел на дискурсивный базар. Проблема в том, что герой романа стоит перед выбором: постылый дискурсивный базар или мучительный дискурсивный целибат. Потому что мир вокруг – это всего лишь набор кодов, знаковых положений и вся энергия уходит на освобождение от них. Другая безысходная оппозиция – собственно герой книги и его тушка (авторское слово-паразит), под конец они слипаются как слотердайковская сфера (сам герой) и жалкий череночек (его тушка). Здесь, конечно, и явная отсылка к детсадовскому анекдоту про человека, который пострадал от передозировки пилюль, увеличивающих тестикулы.
Иногда герой прозревает берег с правильно расположенными вещами (который, правда, видится ему скорее электророзеткой или usb-портом), но искать его подробности бросается в собственную подмышку. Поначалу политтехнологический вертолетик даже вызывает симпатию, но потом распускается и скатывается к интонациям токующего тетерева-солипсиста.
Вена в данном случае – постмодернистский ад с принудительно перекрытой дискурсивной трубой. Это такое упражнение — он ходит по Вене, покуривает, попивает, подумывает перебраться сюда, присматривает квартирку в таком месте, где меньше природы (а понятно почему, верно?), находит удовольствие в измененном из-за ОРВИ состоянии, не чувствует запахов из-за того, что заложен нос, сравнивает себя с Веной, сравнивает себя с носовой слизью, функционирует.
Всем известно, что если писатель пишет по-немецки, то он, скорее всего, отменный «prick-roller». Левкин пишет по-русски, но ему удается проникнуться этой особенностью, мотает он неровно, но уверенно, колечко за колечком.