Владимир Холодов «Экстрим для избранных»
Не хотел я читать Холодова. Не любит Холодов Окуджаву, он об этом в ЖЖ писал. А я — люблю. И вообще я за красных, а не за белых, как бы ни выгибала свой лебединый стан гениальная истеричка Цветаева. И комиссары в пыльных шлемах мне дороже и интереснее, чем белой акации гроздья душистые в исполнении поручика Голицына и корнета Оболенского порознь или дуэтом. Но — распечатал, с экрана я не могу читать, и пустился в утомительный тур по страницам повести. Почему утомительный? Потому. Не обнаружил я в этой прозе «ни корней, ни кроны», как сказал однажды (совсем по другому поводу) писатель Павел Крусанов. Ствол есть, то есть сюжет, все вроде бы хорошо, логично, правильно, даже умно. И позиция у автора правильная. Только вот художника за всем этим не видно, а без художника художественное произведение убоговато, если говорить мягко. Фамилия главного героя — Веспидяев. Как с такой фамилий жить? Но герой живет. И живет неплохо, особенно после дьявольского подарка. Умер герой в метро, хватил его в вагоне кондратий, и попал он в некое место, где его посещают мертвые — девочка, которую он вожделел при жизни, и отец, Веспидяев-старший, лётчик, разбившийся в самолете. Лучше бы он в то место не попадал, потому что страницы повести, где описаны разговоры мертвых, мертвее, чем сами мертвые. Вот примеры: «Глаза ее были полны надежды и апеллировали к разуму». «От распущенных волос пахло степью». «Сдерживала она мои, все более бурные ласки» (кстати, в этом межмирье герой свою вожделенную все-таки поимел). «Я понимаю, тебе все надоело, наскучило, ты пресытился и мною, и этим странным местом… Но ведь это только первый этап, своего рода предбанник: все лучшее и главное у нас впереди, верь мне». Когда я, читатель, дошел до слова «предбанник», у меня щелкнуло в голове. То есть это пока предбанник. Баня и парилка для меня, читателя, впереди. Стою стоя, как говорил персонаж одного небезызвестного автора, держусь за шайку. Ну на кой мне, подумал я, париться не по своей воле. И хотел уже не читать дальше. Но по старой пионерской привычке пересилил собственное малодушие. Отказался он, герой повести, от баньки небесной и вернулся на землю грешную. И, конечно, оттянулся по полной, пустился Рас… пардон, Веспидяев во все тяжкие. Единственное, что героя смущало, это голоса с того света, звучавшие в нем тогда, когда он предавался блуду. «В самый критический момент я неизбежно слышал: “Ты никогда не будешь счастлив”». Это неземная суженая героя (как позже выяснилось, не суженая, а бес) ревновала его к другим. Секса в повести много. Хорошо это или плохо, не мне судить. Образец? Пожалуйста, образец: «И тут внутри у нее что-то сжалось, потом завибрировало, и моя плоть понемногу стала наливаться прежней силой. Потом начался процесс, который в поисках аналогий можно сравнить разве что с работой мощной помпы или вакуумного насоса. Впрочем, словами эти ощущения все равно не передать. Мне было не просто хорошо и приятно, — я летал, я потерял ощущение времени и собственного тела, лишь плоть мою распирало все больше и больше, и я стал понимать, наконец, что или я немедленно кончу, или она разорвется внутри на части, подобно гранате РГД-5». Еще в повести много шума, крови и прочей маеты и стрельбы. Это правильно, это возбуждает читателя. Герой всех естественно побеждает, делается богатым (он же искушаемый по сюжету, т. е. должен поиметь всё и вся). Путешествует. Что ему еще остается, когда сюжет сдулся, как шарик, — только сентиментальное путешествие. Поссать в Альпах на мир с горы, осудить Шекспира и Бродского, поговорить о евреях (остроумно, тут я не спорю)… Потом герой вспоминает, что надо бы продолжить свой род, и в поисках достойной невесты объезжает матушку Россию. Находит. В поле. Она косит траву и похожа на одну известную теннисистку (не помню фамилию). Отец — чекист. За проходимца дочь свою не отдаст. И на трассу, как это делает вся провинциальная Россия, дочь родную не пустит. И вообще она девица невинная («Уж не знаю, как там у них в деревне воспитывают девочек, но она не знала самых элементарных вещей: такие слова, как овуляция и опасный период были для нее китайской грамотой»). Герой женится. Но — с потомством облом. Сперматозоиды у героя мертвые. Помните: «Ты никогда не будешь счастлив»? Тут-то панночка с того света и поставила в его паспорт клеймо, типа «К деторождению не способен». Не панночка, конечно, а бес, ибо бес глаголет разными голосами. Герой страдает, переходит на героин, мучает супругу, желает самоубиться. Сбегает от жены, конечно же — на Мальдивы, живет с «богатыми и довольно зрелыми» лесбиянками, «которых мир тоже отторгал». Кстати, интересный момент — философический, к Холодову отношения не имеющий. К пидорам российское общество относится традиционно плохо. Я сам подпишусь под приговором о смертной казни в отношении этих жопников, как их всегда называли в старой России. Но лесбиянки — это другое. Другая эстетика. Чёт — нечет, перед и зад, не знаю, как объяснить правильно. Надо бы у Коровина Сережи спросить, у него был лесбиянский роман «Прощание с телом». Снова путешествует герой повести, надо же ему чем-нибудь заниматься. Философствует — о космополитизме и национализме в частности. Конец повести безумный. Или гениальный, не знаю. Герой кончает все-таки с жизнью счеты, бросается с подъемного крана, но рождается заново от Катеньки, юной своей жены, повторяя великую евангельскую метафору — непорочное зачатие. Несколько слов о юморе. Он у автора есть. Вот образчик: «Мне хотелось, чтобы в спальню меня проводила не румяная мисс Крыжополь с косой до жопы, а приглянувшаяся мне карелочка». Про косу, кстати, несколькими абзацами выше я уже написал, поэтому простите за невольный повтор. У себя в ЖЖ, между прочим, юмор Холодова тоньше, чем в приведенном примере. Здесь он толстый, а потому не смешной. Самое главное оправдание у меня, читателя, перед другими будущими читателями сочинения Холодова, — то, что я все-таки отыскал в герое близкую мне пружину. Герой повести любит ос, осы Веспидяева успокаивают. Меня, правда, больше успокаивают не эти стебельчатобрюхие перепончатокрылые насекомые, а другие — мухи це-це. Они успокаивают надежнее.