Представьте себе:

Чак Паланик укусил Илью Стогова и этот кадавр сел, в 2012 году, переписывать Генри Миллера во Владимира Сорокина с Егором Радовым.

Тоталитарные секты, алкоголизм, отрезанные члены в морге, подростковые неврозы, алкоголизм, намеренное заражение людей смертельным вирусом, фашистские группировки, семейные фрустрации, социальное дно, физическое разложение, фекально-вагинальные обряды геронтофилов, религиозные поиски, ритуальные убийства и самоубийства, алкоголизм.

Бодро, хоть и не свежо. Босховская картинка на люблинский лад.

На первых двадцати страницах герой последовательно сравнивает себя с порноактёром, Христом и Буддой. На последующих двадцати, автор поочерёдно цитирует Селина, Кастанеду и Ницше. И Будду. Казалось бы – испугайся и закрой книгу.

Но нет – стойких ждёт награда. Двести страниц очень живой и жёсткой прозы с диагнозом. С диагнозом, который безнадёжно больной пациент ставит врачам, обществу и самому себе. Безнадёжно больным, разумеется.

Героя зовут Грехов. Грехов, по образованию, филолог. Но работает грузчиком. Коллеги грузчики называют его «Достоевский».

У грузчиков он Достоевский просто потому что «умный, больно».

Но он и у себя Достоевский. Потому что борется с Босхом.

То есть, парень, по Фамилии Грехов борется с помощью Достоевского с Босхом. Густовато, да? Это как Селин, Кастанеда и Ницше, упомянутые через страницу.

Не мешало бы на чём-то сосредоточится.

И когда-нибудь он сосредоточится.

Беседин писатель хороший. Как сказали бы на ресурсе lurkmore.to – писатель книг руками. И однажды Платон Беседин напишет такой роман, который запомнится навсегда.

Так себе произведеньице. Повествование ведется от лица какого-то мудака, который никакой симпатии не вызывает, а по тому все, что с ним по тексту происходит совершенно неинтересно, тем более, что все события фабулы выкопаны указательным пальцем из носа самого автора и слеплены как попало – фашисты, сектанты, какие-то еще глупости вроде описаний каких-то нечистых совокуплений. Во имя свободы! И все это перемежается деревенскими философствованиями. Один отрезанный и съеденный клитор чего стоит! Во имя свободы! Чушь. То есть, ничего гаже и вообразить не возможно, — ни о какой художественности и речи нет. Да и где ей здесь поместиться? Только такие пафосные дураки вроде Шаргунова и могут этим восторгаться, — «Социально симптоматична» — да идите в жопу, молодой человек! Фуфло это, халтура, — в прежние времена за такие «произведения» автору мазали рожу коровьим калом, а не номинировали на литературные премии. А как такое еще называть? Материала у автора нет, у рассказчика нет мотива, да и рассказывать он не умеет, герой – не герой, идеи отвратительны. И вообще, нехрен ковыряться во всяких молодежных «борьбах», потому что они этого не стоят.

Скандальная книга Платона Беседина возмущает, прежде всего, аннотацией, содержащей лишние запятые и специфические речевые обороты; честное слово, лучше бы она содержала обсценную лексику.

Из интервью Беседина можно узнать, что он определяет писателя как «катализатор духовной реакции». Писатель – пророк, необходимый России. Столь же свежими идеями и формулировками полон его роман. С самого начала автор радует открытиями:

«Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Впрочем, есть и другая пословица: «Не суди о человеке по его друзьям – у Иуды они были идеальными».

«В дружбе один всегда раб другого».

«Она о чём-то беспрерывно болтает. Как говорится, девушку нужно слушать. Достаточно один раз удачно вставить что-то вроде «ну и козёл», и она твоя. Когда мы запираемся в туалете бара, я, оставшись без трусов, вновь убеждаюсь, что молчание – самый эффективный способ соблазнения».

Кстати, о девушках. Беседин позиционирует себя как православного писателя. А проза православных нынче должна содержать порнографию или, по меньшей мере, эротику. Во всяком случае, такой вывод можно сделать, прочитав несколько романов из нацбестовского лонга. Беседин – это такой православный Паланик: у него вечно кого-то истязают и матерят. Но замысел его масштабней – послужить катализатором, открыть истину, научить добру. «Книга Греха», открывающаяся эпиграфами из Ницше и Достоевского, весьма учительна. В каждом абзаце скрыта ненавязчивая (а порою и навязчивая) мораль. Секты – это плохо, там режут вены. Резать вены – плохо, попадёшь в ад. Если занимаешься сексом в общественном туалете, можешь подцепить ВИЧ. Общество потребления бездуховно. Не надо пытаться доказать себе, что ты не тварь дрожащая, не надо, подобно николаитам, опускаться на самое дно, чтобы потом воспарить к ангелам господним. А у сатанинского приспешника обязательно должно быть отчество «Аронович» или «Натанович». А уж если он не только аронович, но и гей – без очередной библейской цитаты не обойтись:

«Это обычный гомосексуальный акт. Сейчас стошнит. Я отворачиваюсь от члена Марка Ароновича.

Библия, Левит: “Если кто ляжет с мужчиной, как с женщиной, то оба они сделали мерзость; да будут преданы смерти, кровь их на них”».

Странно, что в финале с небес не падает Христос, дабы разделить людей на овец и козлищ. На ВИЧ-инфицированных и здоровых. На православных и всех остальных.

В целом же автор небезнадёжен, а его уверенность в мессианской роли искусства может оказаться болезнью роста. Беседину по плечу более новые и оригинальные темы.

Вообще не понимаю, зачем пишутся вот такие произведения. «Книгу греха» я переквалифицировала бы в «Записки ипохондрика» — герой упорствует в излишествах: алкогольных, половых и ментальных, при этом детально фиксирует, что в этот момент происходит с его почками, печенью, репродуктивной системой и общим облико морале. Атмосфера саморазрушения напоминает Чарльза Буковски, подозреваю, что его автор и начитался; но у Буковски я не припомню сопутствия популярной медицины. Возможно, перед нами поборник ЗОЖ, который решил сочинить агитку «от противного»; другой цели высказывания мне, пожалуй, не разглядеть.

Старт киевлянина Платона Беседина многообещающ. Он – и добросовестный литкритик, и интересный прозаик, дебютным романом которого стала «Книга Греха» (во втором слове ударение — на первый слог, потому что это прозвище героя).

Уже само название романа предполагает масштабность замысла и немалую смелость, в которой Беседину не откажешь.

Автор вводит нового героя нашего времени (к вопросу о литдискуссиях «в поисках героя»), нового «лишнего». Именно героя, а не загримированного кое-как под него автора, как это у нас часто бывает.

Роман искренний, яростный, с живыми страстями и болями. Плюс — лаконичный, чёткий, жёсткий язык.

Первая книга Беседина уже получила ряд хороших оценок от критиков. На «Нацбест», что интересно, книгу выдвинули сразу двое. Один из них, прекрасный прозаик Ильдар Абузяров, сравнивает роман с «Бойцовским клубом» и «Заводным апельсином». Параллелей можно провести ещё немало – от «Преступления и наказания» (вот и одно из прозвищ героя книги – «Достоевский») до прилепинского – нет, не «Греха», а «Саньки», учитывая, что в романе Беседина действует лидер радикалов по фамилии Яблоков.

Автор, похоже, решил собрать в одном тексте все страсти современности и все людские мерзости, которые только можно представить; в этом смысле название полностью оправданно. Мир, в котором живёт саморазрушающийся Грех, — настоящие Содом и Гоморра. Тут и безумная секта, заражающая человечество страшным вирусом, и фашистская группировка, и убийства, и аборты, и много чего ещё, описанного подробно и натуралистично. Герой во всех этих ужасах участвует, но не совсем: он балансирует на грани между полным адом, кромешной тьмой — и светом, который ему всё-таки виден. А может быть, Грех только с самого низа и способен его увидеть.

Что сотворят с адом внешним и адом внутренним автор и герой – покажет развязка.