Роман написан вычурным языком, причем местами настолько подчеркнуто «народным», что даже не смешно. Словно автор решил писать не прозу, а рассказать этакую прибаутку на 200 страниц убористого текста. Садись, дружок, поближе, я тебе сейчас поведаю сказку о том, как на Руси православные девушки живут. Главную героиню зовут, конечно, Марфой, и во вступлении автор подробно рассказывает, что Марфе снится (подряд идет двадцать абзацев с зачином «и когда Марфа засыпает»). Автор, что называется, словечка в простоте не скажет. Вместо того, чтобы написать, скажем, «машина с открытым верхом» пишет «машина с верхом открытым» — типа, вот такой я весельчак-балагур.

А вместо того, чтобы написать, что город, в котором происходит действие, вымышлен, пускается в такие вот многословные рассуждения: «Церковь Святого Иеронима, к которой в службе своей принадлежен был отец Георгий, слыла самым крупным приходом в районе Города, имя которого упоминать здесь смысла нет, не в целях ложных конспирации либо же кокетства, но лишь в силу несущественности оного, не знаем мы, воистину не знаем, как этот Город назывался и даже предполагать того не хотим, как он называться мог бы, не хотим исключительно в силу лености своей, на которую теперь имеем полное право, поскольку нет ничего зазорного в той лени, которая предотвращает нас от придумывания имён несущественным для истории деталям в несуществующем повествовании». И после еще три страницы размыщлений о том, почему не следует обозначать точно место действия, персонажей, их поступков — и все это с длинными периодами, и с многозначительными отступлениями — так и видится, как автор, пытаясь интриговать читателя, причмокивает и закатывает глаза.

Уговаривая тем не менее читателя потерпеть — сейчас, вот-вот, все начнется: «И ещё, что стоит сказать нашему нетерпеливому негодующему читателю, чтобы он ещё потерпел немного, поскольку терпение есть самая величайшая добродетель, которую только можно испытать в себе при встрече с этой и подобной этой историями, каковые, впрочем, нам не встречались доселе; так вот, стоит сказать то, что могло бы требовать отлагательств или вовсе умолчания, если бы то, о чём мы говорим случилось бы раз за всё время или два хотя бы, так нет, мы хотим предупредить о намеренном повторении спутывания и прерывания всей истории этой, в которой прерываемся мы не для того, чтобы ввести некоторый элемент, который мог бы поспособствовать дальнейшему лучшему пониманию происходящего и выстроить гладкую историю, которую можно затем было бы друзьям пересказать, не специально, конечно, а по поводу лишь, и то, когда другим вовсе не подвернётся случая какой-нибудь анекдот вставить или случай из вчерашней своей жизни, так вот, мы прерываемся не для того, чтобы сгладить то, что мы говорим в линию или параллели, а для того лишь, что так всё и складывается; например, день длинный, а вон поди припомни, что ты весь день думал, и ведь в любом случае можешь быть уверен, что не падал без сознания и вроде бы был при уме своём, и думал о чём-то, что-то примечал, откладывал, анализировал, а тут вот раз, подытоживаешь, и впечатление такое складывается, что все подуманное к вечеру можно уложить в ход трехминутного размышления, а куда делось всё остальное время непонятно» — милосердно обрываю, потому что там еще втрое больше, и на две страницы, и решительно непонятно, то ли автор клинический идиот, то ли он над нами издевается, а если все-таки издевается, почему считает это смешным (видимо, все же клиника).

«Отче наш» — роман о православии, о современной православной девушке Марфе, оказавшейся на чужбине, где ее искушают злые бесы (и клинический авторский стиль). Своеобразная для подобной литературы манера изложения — с употреблением неведомых среднему читателю слов и словечек из православного, как можно догадаться, обихода, с поминанием всех святынь с прописных букв, с пустопорожними и многословными рассуждениями «о божественном», да с непередаваемой смесью натужного юмора и занудства. Потрясающе. Даже православные фундаменталисты, думаю, возьмутся читать эту книгу разве что в качестве тяжкого послушания. За грехи. Иных способов найти читателей для романа «Отче наш» я, милостивый Боже, не вижу.

Молодой учёный Михаил Богатов написал монолитный роман о духовном с многозначительным эпиграфом из Седаковой. Безусловно, книга окупит расходы на издание. Вот рецепт национально-православного бестселлера:

а) назовите героев не иначе, как Мария, Марфа, Лазарь, Иисус, наконец;

б) поменьше диалогов – чрез автора вещает сам глас божий, не почётно отвлекать читателя болтовнёй никчёмных мирян;

в) на протяжении главы рассказывайте, как спала Марфа (Магдалина, Рахиль), это поможет читателю понять, что вы знакомы с техникой потока сознания и способны написать длинное, очень длинное предложение, — это признак высокой эрудиции, читатель немедленно зауважает вас;

г) не забывайте о юродской интонации: бормотание с эдакой ухмылочкой даст читателю понять, что вы хотя и невыразимо духовны, но не лишены смирения и самоиронии, да и вообще в доску свой, ёлы-палы;

д) добавьте немного порнографии, это канонично (см. Кучерская);

е) короче, пишите вот так: «И даже если и не существовал никогда Бог, то это обстоятельство вовсе не отменяет тайны исповеди, поскольку не Бог эту тайну устанавливал, но Церковь, и, коли уж на то пошло, для атеистов, с которыми нам тоже тут же придется расстаться, так вот, атеистам можно сказать, что не Богу служил отец Георгий, а в Церкви; здесь-то уж должна быть понята разница, а точнее то, что никакой разницы-то как раз и нет, потому что, к примеру, работник конторы служит в конторе, но от этого отнюдь еще не решено кому или, точнее, чему он в ней служит; если же кто-то желает избежать подобных измышлений и сослаться на замену слова служба словом работа как на более корректное словоупотребление, специально для них мы скажем, что, например, после работы можно не работать, а вот после службы вообще не бывает; служитель Церкви служит всегда, даже если многие считают его бездельником, будто он вообще не знает, что такое настоящая работа, так вот, служит он всегда, заботится о тех заблудших и ищущих душах, которые обращаются в прозрении своем и в помощи, а тем паче беспокоится также и о тех, которые вообще никуда не обращаются, почитая себя уже спасенными или же, что никакого спасения вовсе и не существует, а потому…», — и ещё страниц на четыреста в этом роде.

Продавать в церковных лавках с пометкой: «Для страдающих бессонницей», — и через год автор купит на гонорары машину.

Мне трудно даются книги со столь плотной философско-биографической базой. В романе Михаила Богатова речь идет о вечных, без иронии, ценностях – о сексуальном желании и о Боге, что на самом деле связано. Для иллюстрации этой мысли автор вводит в роман девушек-близнецов, соперничающих за внимание главного героя: почти святую и почти блудницу (тоже, на самом деле, зачастую параллели). Если подумать, хороший материал для кино, но у меня в голове в этой связи все равно скорее возникает какой-нибудь Альмодовар, а вовсе не русская провинция с ее бесконечными рефлексиями.