Главный конфликт «Красного света» – вневременная война Гитлера со Сталиным. Кантор по типу дарования напоминает Горина. Тот же крепкий, свободный ум, та же бурная фантазия и любовь к историческим параллелям. Он мог бы написать великое произведение. Но этого не сделал.

Сын философа и внук драматурга, причем испанского, он составил роман по принципу лоскутного одеяла – куски водевилей и исторических хроник пестреют заплатками на гигантском философском трактате. Причем автор, который может писать весьма живо, впадает в занудство, утопает в мелких фактах, каждую мысль повторяет многократно.

Начинается «Красный свет» увлекательно – на ужине у французского посла, где присутствует вся российская оппозиционная быдлоэлита, невзрачный серенький человечек начинает защищать Сталина. Сцена описана забавно, и когда выясняется, что это следователь, который пришел, чтобы разведать, кто из присутствующих убил водителя-татарина, становится еще смешней. Думаю, всякий читатель, не только я, захочет узнать, что же было дальше. Но тут вдруг начинается история из военного времени, какие-то переплетенные семьи, подробные разъяснения, что есть демократия. Читатель надеется, что это необходимое отступление. Но и здесь все резко обрывается, и новый рассказ, на радость покойному Шкловскому, предлагавшему оттягивать развязку, уже ведет старый приспешник Гитлера. Он рисует обаятельный портрет фюрера. И намекает, причем, в кои-то веки мягко, что он Мефистофель. К нему приходят демократы из первой новеллы и просят, чтобы он дал доказательства преступной связи Гитлера и Сталина. А он забрасывает их воспоминаниями, цифрами, фамилиями – издевается. Притом дает художественные характеристики: «Аркадий Аладьев, брюнет с некогда пышной шевелюрой, отхлынувшей ото лба далеко назад, подобно русским войскам в первый год германского вторжения. Волосяной покров отступал в беспорядке, обнажив возвышенность лба, темя, виски – но прочно закрепился на затылке и за ушами»

Периодически действие снова переносится в Москву, где свирепствует серенький следователь. Его жертвой становится модный колумнист – еврей. К этому времени нездоровый антисемитизм Кантора иссякает, и он приходит к исконному: ах, мы, евреи, за все страдаем. Вот и ладно. Хорошо и нормально, когда еврей возмущается действиями нацистов и прямо, без фокусов, говорит об этом. Можно понять и меня (правильный вариант моей фамилии ЧупрЫна), когда я, читая о том, что украинские гестаповцы брали деток за ноги и убивали головой о дерево, и в этом якобы проявлялась запорожская вольница, возмущаюсь: «запорожцы – военная аристократия, а не кучка беглых рабов. Что за «вольница»!» Или если господин Абузяров выразит недоумение, с чего вдруг татарин-водитель оказывал сексуальные услуги и при этом был лидером национально-освободительного движения.

Но никому нельзя пренебрегать художественными законами. Хороший детектив, полноценное эпическое полотно и добросовестный трактат можно написать только по отдельности. Это одна из истин, объединяющих человечество.

Приступая к рецензии на новый роман Максима Кантора, заранее чувствуешь себя маленьким и почему-то блохастым. «Такой человек, такой человек», как говорила цыганка в известном романе. У него собор Св.Доминика в Брюсселе только что картину купил, и она теперь будет навеки в соборе висеть, а тут рецензию писать на роман «Красный свет». Я должен заметить, что чрезвычайно уважаю Максима Карловича, считаю его умнейшим из современников, пишущих на русском языке. Да, я могу не соглашаться с его идеями. Я даже признаюсь, что в свое время не дочитал «Учебник рисования», который пер на себе в Норильск — но зато заставил прочесть два полупудовых тома всех знакомых. Если бы существовал фан-клуб Максима Кантора, я бы написал заявление о вступлении в него. В свое время биографию Максима Кантора опубликуют в известной серии «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия», и тут ни капли иронии — он действительно этого достоин.

Но вот что сказать про «Красный свет», его новый роман… Иногда мне кажется, что по четным дням Максим Кантор представляет себя Ильфом-и-Петровым, а по нечетным — Степаном Верховенским, идеалистом из романа «Бесы». У Кантора как-то замечательно сочетается железобетонная прямолинейность советского фельетониста с витиеватым стилем просвещенного мыслителя. Вот и «Красный свет» начинается со сцены во французском посольстве, куда собираются все типы современной российской жизни. Типы эти автору крайне несимпатичны, и он расстреливает их в упор из своего сатирического пулемета. Поправляет прицел, вкладывает новую ленту, переходит в другой зал — и веером от живота, на двадцати страницах подряд. А, да это сатира, предвкушает читатель, но быстро обламывается: повествование совершает кульбит и выбрасывает его без парашюта в пространство исторического романа, где действие происходит во время второй мировой. Едва успевает отдышаться наш читатель, как к нему на краешек скамейки присаживается (в следующей главе) гитлеровский чиновник и начинает длинную-длинную речь. Читатель трясет контуженной головой, смутно понимая, что, наверно, Максим Кантор прочел роман Литтела «Благоволительницы» и захотел сделать не хуже, но тут — вспышка, красный свет — и его уносит, бедного, в следующие слои романной стратосферы.

Какое-то время еще держишься за гриву романа, но с каждым разом все слабее и слабее — парадоксальные просверки авторского гения постепенно начинают утомлять. А желание Кантора в очередной раз разобраться со всеми либеральными демонами (желание понятное, хотя и, на мой взгляд, несколько избыточное) напоминает проект другого гениального писателя, нобелевского лауреата, в свое время тоже ради того, чтобы рассказать всю правду о русской революции, написавшего эпопею с прилагательным «красный» в названии. Тот о революции, Кантор о либерализме (или не только о нем? Еще о Сталине, Гитлере и гнилой сущности современной буржуазии? ох…). В одном из интервью Кантор подчеркивает, что «Красный свет» выстроен, как поэма Данте, терцинами («постоянно повторяется связка из трех глав, первая из которых — о современности, вторая — о мировой войне, показанной через судьбы советских людей, третья — Вторая мировая и современность глазами гитлеровского чиновника. И каждая терцина рифмуется со следующей. Эти три линии пересекаются между собой постоянно, герои переходят из одного повествования в другое»). Если бы не прочел об этом, не смог бы оценить все композиционное совершенство.

В целом же послевкусие после «Красного света» у меня примерно такое же как после «Учебника рисования». Огромный романище, который читаешь-читаешь, пытаясь удержать в памяти всех персонажей, потом запутываешься и начинаешь перелистывать в поисках блестящих авторских отступлений-размышлений. В «Учебнике» это были маленькие эссе о живописи, в «Красном свете» — «цыганочки с выходом» на самые разные темы, про социологию там есть, про философию. Похоже на статусы в фейсбуке самого Кантора, которые я уже давно и прилежно копирую в отдельный файл.

Максим Кантор, еще раз с удовольствием это повторю — один из лучших российских публицистов. Но я буду последним негодяем, и да покарает меня его антилиберальная муза, если скажу, что дочитав «Красный свет», я открыл для себя что-то принципиально новое, получил некие новые знания по отечественной истории XX века. Все аргументы и доводы, которые приводит пламенный Кантор, звучали уже много раз. «Красный свет» напоминает не то публицистическую фреску, не то гигантский фельетон, не то безбрежные путешествия по историческим эпохам, которые понятно (историю мы читали) чем закончатся для героев. Мне стыдно признаться, что новый роман Максима Кантора мне, его давнему поклоннику, показался слишком чрезмерным и глобальным для такого ничтожного читателя, как ваш покорный слуга.

Очень любопытно смотреть, как автор с первых страниц буквально дает всем по сусалам; здоровая злость – частый спутник искренности. К счастью, роман Кантора этим не исчерпывается, хоть и напоминает (не только объемом) сочинения эпохи Просвещения, когда даже второстепенный герой на время получал трибуну… нет, плацдарм, для развертывания орудий. Роман, в центре которого – войны XX века, закономерно напоминает карту боевых действий. У автора честная и весьма симпатичная точка отсчета, хоть и есть риск запутаться во множестве сюжетных линий, но я так и представляю его на какой-нибудь огневой точке, и батальоны просят огня, и вызываю огонь на себя.