В этом сезоне Нацбеста явно прослеживается склонность авторов к малой форме. Среди номинированных работ очень много сборников рассказов и повестей. Вот и «Чувство вины» Снегирёва – это несколько рассказов, не объединённых общим сюжетом или героями.

Главные персонажи историй Снегирева – это современны молодые люди, отягощённые разного рода проблемами. У одного дед оказался НКВДшником, а сам парень думает, что он прожженный интеллигент. У другого соседи – евреи (а может, и нет). У третьего – папа известный переводчик и бабник. В общем, маленькая жизнь маленьких людей в современном мире и их комплекс вины. Почему-то по большей части проблемы этих персонажей либо раздуты, либо просто надуманы. И вот уже нквдэшное прошлое разрушает настоящее, жена беременеет от другого, чтобы сделать для мужа как лучше, а евреем оказываешься ты сам и твой брат. Есть ситуация, в которой живёт человек, он о ней что-то думает, как-то существует, может, сходит с ума, может, старается исправить или просто, пустив всё на самотёк, пережить, а Александр Снегирёв всё это старается тщательно зафиксировать, обложить синтепоном и сохранить в коробке на антресолях, как хрупкую вещь. Правда, ценность этой вещи под большим вопросом.

Это сборник рассказов.

И вот тут нужно остановиться. Потому что, не очень понятно, как назвать то, о чём эти рассказы, имеющие, без сомнения, общую тематику.

Назвать предмет повествования интеллигенцией нельзя, за неимением такого класса. Назвать креаклами – грубо, некрасиво. Назвать буржуазией – нечестно.

Хотя, люди, о которых говорится в рассказах Снегирёва, по нынешним меркам, весьма интеллигентны, креативны и придерживаются вполне буржуазного образа жизни.

Нужно, наверное, сказать, что это рассказы о тех самых пяти процентах населения России, которые ментально живут где-то между Голландией и Румынией. То есть, это обо всех потенциальных читателях книг Снегирёва.

И вот, Снегирёв показывает нам нас. Но видим мы не зеркало, а рыльце. С пяточком и в пушку.

В этой книге собраны некоторые – самые заметные – комплексы и уродства современных горожан. Это такая кунсткамера белой ленточки. Хотя и не только белой. И георгиевской и трёхцветной.

Почему мы жалкие, смешные и бессмысленные? Самоуверенность, гордыня, карикатурная юдофобия, положительная ненависть (они там все убийцы-нквдшники, поэтому, их нужно убивать), бестолковый патриотизм, виктимность, блуд, блуд, блуд и бесконечное самооправдание.

Герои Снегирёва переодеваются в НКВДшную форму и ломают себе руки на дыбе, чтобы отомстить за репрессированных родственников, кричат «слава россии» и кидают зиги на майямском пляже, топят угги в крещенской проруби и изменяют жёнам в туалете «Солянки». (На самом деле, не «Солянки», а там, куда они пошли после «Солянки», но так понятней).

И всё это очень смешно. Очень. Но смех этот – не лекарство, как не лекарство ироничные майки на Болотной или остроумные стихи Быкова и, даже, Емелина.

Как не лекарство художник, вообще. Книга Снегирёва же не просто не лекарство, она даже не диагноз. Она – боль. Но боль, такая как от долгой щекотки. Смешно. Невыносимо смешно. Вот, заходишься так, что уже опасно. Самому себя рассмешить щекоткой, как известно, нельзя. А вот от посторонней щекотки можно и помереть.

Книга хорошая. Остроумная и умелая. Вот описание силовиков, ненавидимых героем первой новеллы:

«Полиэтиленовые глаза, мягкие туши, поросшие светлой шерстью, жаркая прелость под мышками, в паху, катышки между пальцами ног. Папилломки, шрамики бледные аппендиксные. Разговелись, в прорубь нырнули, водочки хряпнули, проперделись». И так далее – там много».

А вот, страдания неудачливого художника:

«Курице показалось, что она издевается над ним, упрекает в лени. А он, художник, не обязан матрасы выкидывать.

Курица схватил матрас, поволок к двери…»

И так далее.

Господи, как же стыдно.

Жаль, замысел не романный. Книга, так и остаётся сборником рассказов, про себя.

Всякая книжка Снегирева для нас уже событие. Да, такие ощущения. Наверно, потому что для него будто и нет никакой столичной моды на изображение в своих произведениях ужасов тиранического режима наглых иногородних властителей, ни абсурда действительности, ни психоделической эмиграции, чем живет и кормится нынешняя интеллектуальная элита первопрестольной вроде жирняги Быкова, бестелесняги Пелевина, певцов-реаниматоров совдепа типа Прохановых и разных истеричных дамочек, копающихся в результатах собственного стула в поисках какого-нибудь антисемитизма или великорусского шовинизма, с острым желанием быть испанками. Но не суть, а дело в том, что у Снегирева совершенно отчетливо прослеживается главная традиция настоящей русской литературы – действие происходит не вне, а внутри героя, и не в языке – как теперь модно выражаться. К языку же его произведений претензий нет, и, что, может, самое приятное, нет претензий на красоту и пышность слога, — Снегиреву как автору вообще совершенно чужда рисовка и лицемерие. Этот автор будто и не москвич вовсе. Но не за это, мы дадим ему ТРИ балла, а за его уникальное неформальное отношение к прозе.