Формально тоже фантастика. Сюжет (тоже формально) такой. В Питере живет компания друзей. Хотя друзья – не совсем верное обозначение. Они сами себя зовут стаей, у них есть тотем – белый ворон. Да, у них почти у всех есть любимые и даже семьи, но они остаются за кадром повествования. Им немало лет, но они скорее племя вольных философов (и еще эзотериков, не знаю, входят ли таковые в «философов») и творцов. В это же самое время на Алтае появляется Желтый Зверь, который есть ужас, и приводит к расчеловечиванию (во всех возможных смыслах этого слова) мира. Стая направляется навстречу Зверю, а Зверь – навстречу стае. И вот едут они, едут, потом встречаются. И все. Мир тоже «формально фантастический». Дело в том, что автор очень настойчиво тычет в глаза не-нашими реалиями. И Россия там – Кочевая Русская Империя. И дирижабли – авианесущие крепости – парят над границами под руководством бригад-майоров. И война с Китаем за Монголию начинается. Кроме того, мобильники в книге называют только «болталками», руководителей государств «дУхами» (впрочем, не только их — скажем, синоптиков тоже называют дУхами), а телевизор – волшебным экраном для вызывания дУхов. И еще пьют «живую воду» (но похмелье замечено не было!). Но если отвлечься от этих иномирных деталей, то весь остальной мир оказывается вполне нашим. И все «болталки» и «волшебные экраны» вполне вписываются в некий особый язык компании главных героев.

Именно компания главных героев и является в каком-то смысле смыслом и сюжетом «Ворона белого». Причем нарисована компания очень узнаваемо. Герои ведут летописи, там пишут о своих выступлениях. И я понимаю, что фразу «Гусляр исполняет духоподъёмные песни» могли написать в подобной летописи несколько моих реальных знакомых. Представьте себе компанию людей лет сорока (среди них обязательно один с бородой, а один стриженный наголо), которые музицируют, пишут стихи и философские рассуждения. При этом очень интересные рассуждения о философском смысле консерватизма могут смениться рассуждениями о смене зоострат в далеком прошлом Земли. И о сообществах насекомых и динозавров, от которых нам остались Шива (как воспоминание о пауках) и гусиные таборы (от времен Ящеров, вот это не знаю почему!). («Потому что это Священное Писание человека,— терпеливо, как студиоза на семинаре, вразумил товарища Брахман.— А священные писания членистоногих и ящеров утрачены. Человека прошлые истории не касались, он в это время отсиживался в Эдеме — питомнике Бога»). А еще они пишут книги и могут устроить «Действо «Посев», приуроченное к представлению сочинения Нестора «Пых»», которое заключается в высевании в московскую почву буковок из игры «Эрудит» и поливанием этих буковок привезенной из Питера водой из канала Грибоедова. И еще исполняют те самые духоподъемные песни и изучают верхние и нижние миры (миры дна и покрышки). Я не знаю, как назвать таких людей – то ли слегка хиппующими, то ли немного контркультурными, но они действительно живут в каком-то своем мире. Этот мир по-другому логичен, не так, как наш, но он вполне цельный. И если к нему привыкнуть, то вполне приятственный. (Не удержусь, приведу эпиграф из, как утверждает Крусанов, фаюмского папируса: «Мир безумен. И если ты хочешь сохранить душу в целости — сам стань безумцем. Увидишь — большого вреда это не принесёт, напротив, безумие придётся кстати»).

Очень много в книге философских рассуждений, которые интересны сами по себе, хотя и в какой-то степень локальны. То есть автор немного отвлекается от главной линии повествования и увлекается каким-то конкретным рассуждением, не связанным (во всяком случае, на первый взгляд) с главным рассуждением книги. Один пример – о консерватизме — я уже упоминал. Что такое консерватизм?
«…считается, что революции и вообще перемены как таковые происходят, когда мы (некие абстрактные мы) что-то усиленно предпринимаем, проявляя
свою активность, а если остановить деятельность и ничего не вытворять, то сущее сохранится само собой и уже никуда от нас не денется. Эта иллюзия не только ни на чём не основана, но и внутренне насквозь лжива. Потому что в действительности, для того чтобы сущее сохранилось, необходимы целенаправленная работа, ежедневный труд, непрерывное вращение педалей, и вращение это по сути своей консервативно.»

«Сама идея консерватизма требует непрерывной и неутомимой творческой деятельности для того, чтобы вспомнить, как всё было, чтобы суметь обнаружить, что именно уничтожили силы забвения, силы той дробилки времени, той инерции, которая подтачивает и развоплощает сущее сама собой. Таково положение вещей. В итоге, не вороша пепел избитых штампов, можно определить консерватизм как философию хранителей мира.»

Это я выбрал две цитаты, а там несколько страниц, очень интересное сравнение с индуизмом (консерватизм как философия Вишну).

Главная же идея в книге (в моем понимании, естественно) напомнила мне другую книгу Крусанова – «Мертвый язык». Она – об исчерпывании смыслов мира. И локального мира конкретного человека. И глобального мира. В «Вороне» это выражено, в частности, в идее, что конец света на самом деле уже случился, и мы живем во время разлетающихся обломков мира, но просто этого не замечаем. Но смыслы, исчерпываясь, не уничтожают мир, но перерождают его. В «Мертвом языке» все возвращается к самому началу, к моменту придумывания имен всему сущему. В «Вороне» тоже возвращается к началу, но началу книги. Русские имена заменяются на немецкие, а Белый Ворон на Красного Орла. И уже новые герои начинают проживать свою историю. Наверное, ту же самую. По всей видимости, так оно и будет, но автор не дает никаких намеков на будущее. Почему-то очень хочется сказать, что Крусанов по своей внутренней философии близок к Индуизму, примерно так же, как Пелевин близок к Буддизму (и не только из-за упоминаний Шивы и Вишну), но не уверен, что это так. Скорее паразитное соответствие, случайно возникшее в моем мозгу!

А еще многое из книги хочется вытащить в качестве цитат.
«Это был специальный напиток, рецепт которого держался в строгом секрете,— действие его таково: после второго стакана пьющий слепнет, а после третьего — радуется, что ослеп. В кругах ценителей напиток назывался «пойло мудрых.
И никакого похмелья. Правда, наутро зрение возвращалось, но это было единственное неприятное ощущение.»

«Россия — которая, напомню, кочевая Русская Империя — оставляет за собой право прокочевать от своих юго-восточных границ до Южно-Китайского моря».

«Если художество и ремесло у мастера в разные стороны разбежались, всё — нет уже значения, а есть либо глупая спесь — прислужница тщеславия, либо голый расчёт — пастух барыша. А коли они в одних руках сидят, стало быть, тут и смысл.»

«Отца вашего в контрактах обучали через запрет. Сейчас такие школы тоже есть.
Там возбраняют детям читать литературу. Совсем. Ну, то есть читать разрешается только в форме поощрения. Совершил славное дело, тогда, пожалуйста, можно прочесть пятнадцать страниц Лермонтова. А без этого, без заслуги — ни-ни, по рукам бьют и книги отбирают. Из этих школ, говорят, выпускники, задрав штаны, прямиком бегут в филологи…»

И главное:

«А что вы лично сделали, чтобы конец света состоялся? Неужто пали уже в самую тьму бездны беззакония?»

Уже не первая вещь Павла Васильевича Крусанова ставит меня в тупик. Потому что, с одной стороны, не покидает ощущение, что автор вот уже который раз пишет один и тот же роман – в вариациях. С другой стороны – великолепный язык, живописный и яростный, не позволяет сказать что – мол, жалко, но писатель исписался. Почему вся крусановская витальность ушла в стиль, а в смысле тем и идей романы бегают по кругу – для меня загадка. Напоминает рысистые бега: кони взмылены и прекрасны, драйв присутствует, наездники правят верною рукой… Но все одни и те же. И бегают по кольцу.

Схема везде такая: сообщество друзей (более-менее узнаваемые типажи) – вызов со стороны Зла – путешествие и приключения – мистико-трагическое разрешение истории. Я не знаю, как воспримет роман сторонний читатель, не знакомый с автором и предыдущим корпусом его текстов. Но мне, ей-богу, хочется какого-то прорыва. Пусть что ли на рысаков вскочат деревенские мальчонки и поедут в ночное.

Павел Крусанов такой писатель, которому для описания места, где обитают или кочуют его герои, надо обязательно побывать в нем самому, все обнюхать, ощупать, осмотреть, выяснить, есть ли там жесткокрылые и насколько они беспечны, чтобы не попасться на крючок жуколову.
Да, Крусанов человек основательный, иными словами фундаментальный, отсюда, кстати, и растут лыжи известного в литературе движения под названием «петербургский фундаментализм», ныне, увы, покойного, то есть добровольно распущенного по причинам энтропийного свойства. Фундаментализм держался на взаимной приязни, дружбе его участников, людей творчески абсолютно разных, но вовремя сведенных судьбой в конкретной точке городского пространства. Отсюда и тема дружбы, как категории надмирной и несменяемой, и переходы из книги в книгу узнаваемых по жизни героев.

Энтропия это усталость мира, рассеяние энергии творчества на мертвые дела и поступки, и Крусанов каждым своим романом пытается перебороть Зверя.
«Ворон белый» — новое тому подтверждение.
Главный мотив романа – мотив преодоления смерти – так же в творчестве Крусанова постоянен, взять хотя бы «Мертвый язык», предыдущий его роман.

Великолепная семерка героев, отправившихся в «Вороне белом» на борьбу со зверем из преисподней, этот их великий поход — метафора пути на Голгофу, попрание смерти смертью, как в песнопении пасхального воскресения.

Победить Желтого зверя можно лишь единственным способом – принеся себя ему в жертву. Что последовательно и делает каждый из участников экспедиции.

Интересно, что воскресших героев река времени переносит не куда-нибудь, а в молодую Германию, в то самое утро магов, которое, как известно, кончится ночью длинных ножей. Но они об этом пока не знают.

Сразу вспоминается анекдот, застрявший в памяти со времен студенчества. Про то, как человек просит у золотой рыбки исполнения его заветного желания. Желание простое: управлять судьбами мира. «Без проблем, — отвечает рыбка. – Ложись спать и утром твое желание сбудется». Наутро человек просыпается оттого, что слышит голос своей супруги: «Вставай, Фердинандик, пора в Сараево». Надеюсь, уважаемый автор не обидится на дурака-рецензента за такое легкомысленное сравнение. И последнее: мысли мыслями, мотивы — мотивами, важно как все это выполнено художественно. А выполнена книга отменно. У Крусанова по-другому не получается.

Павел Крусанов написал книгу для «своих». Даже не для круга своих читателей, но для тех шестерых человек, характеры которых списаны для персонажей романа. Это то единственное объяснение, которого заслуживает наличие в книге совершенно ненужных персонажей, событий, действий и пояснений.

Для полноценного действия книге требуется 3 действующих лица – Князь и Гусляр (оба героя — альтер-эго Крусанова) и Брахман (неиллюзорно списанный с Александра Секацкого), все остальные герои участвуют в повествовании исключительно на правах друзей писателя, которых никак не выкинуть из песни. В принципе это текст напоминает «Как я провёл лето» — вполне возможно это просто описание того, как они все вместе съездили в отпуск. Для читателей же история дополнена и улучшена главами о Звере, непонятном аллегорическом или мифическом существе прискакавшем в мир то ли разрушить его, то ли улучшить. Чудовище то «обло озорно стозевно и лаяй» и даже превосходному мастеру слова Крусанову не удаётся толком дать представление, как же оно выглядит, а может, по закону жанра так должно быть страшнее. Сюжет в целом архетипичен до смерти – герои сражаются со Злом. Если бы не великолепный язык Крусанова, читать книгу было бы невозможно, да и незачем. Но изобилующий афоризмами и меткими замечаниями душевный текст радует глаз бедного большого жюри.