Ирина Богатырева «Товарищ Анна»
Метла как оружие пролетариата.
Простоватый парень, понаехавший поступать в столицу из Ульяновска, живет в общаге, подрабатывает в пекарне у армян и с места в карьер влюбляется в первую попавшуюся у него на пути резкую своенравную москвичку. Тут выясняется, что девица является активисткой движения под названием «Союз мыслящей патриотической молодежи» и – не без умысла идейно перековать лоховатого провинциала в «мыслящего патриота» — приводит его в штаб-квартиру к своим соратникам (которая располагается, разумеется, в подвале). Подвал сильно напоминает (исключительно – по описаниям) штаб НБП на Фурштадтской в начале нулевых (только тот был отнюдь не в подвале), а деятельность московских «борцов» выглядит как жесткая пародия на леваков и вызывает гомерический смех. Молодые люди, в основном, заседают на конспиративных собраниях своей партячейки, хором исполняя революционные песни: «Марсельезу», «Интернационал» и «Смело, товарищи, в ногу», изучают труды классиков марксизма-ленинизма. Никакой особой деятельности они не ведут – кажется, большинство из них даже «нигде не работает и не учится». Это называется «реконструкция советского прошлого» — эдакая ретролакировка социалистической истории, романтизация революции; по своей сути это мало чем отличается от ролевых игр всяких толкиенистов или «родноверов», хотя люди искренне верят, что они – буревестники грядущей неминуемой революции и молодые штурманы будущей бури. Руководит всем этим балаганом малоимущий учитель истории, который тоже вроде бы не у дел.
Любителям поржать можно предложить прочитать сцену встречи Нового года: все участники партячейки нарядились кто во что горазд, но строго в соответствии с концептуальным дресс-кодом. Кто разночинцем, кто лавочником, кто горничной, а кто и «мелким дворянином». Парня же, которого «товарищ Анна» притащила с собой, нарядили дореволюционным дворником, напялив на него огромный брезентовый фартук и дав в руки швабру (за неимением метлы). Все «борцы» при этом сидят вокруг начищенного пузатого самовара и грызут сушки (кроме нашего героя, который догадался принести с собой бухло). Ни о каком радостном веселье при этом не может быть и речи – а речи, напротив, здесь звучат совсем другие:
– Товарищи! – сказал он громким, крепким голосом. – Жизнь вокруг тяжелая, и будет еще тяжелей. Нас ждут борьба и невзгоды. Но никто не обещал нам, что правда настанет, как говорится, в одночасье. Нас ждет много работы…
И так далее.
Любовная «коллизия» главных героев заканчивается идейно-сексуальным разрывом, а произведение заканчивается «мистически», то есть ничем. Подобная манера ставить точку в повести, «реконструированной» по типу соцреализма (то есть по-простецки реалистичной) выдает не тонкий художественный ход, а неумение уверенно забить гвоздь, то есть убедительно завершить свое повествование. Отсюда и какие-то псевдогаллюцинации у парня (который практически не пьет и вообще – из простой рабочей семьи, а не торчок и псих), зловещий образ царевны-лебедя – вот кто, оказывается, постоянно пиздил деньги и ноутбуки у всей общаги. Действительно, надо же на кого-то свалить. Вот плохо это, неправильно: кашу, коль уж заварилась, надо своими силами расхлебывать, рабоче-крестьянскими, безо всяких там декадентских привидений и прочих ужасов.