Андрей Рубанов.
«Боги богов»

Рецензии

Виктор Папков

Андрей Рубанов «Боги богов»

В прошлом году Андрей Рубанов попал в шорт-лист Нацбеста с произведением, в котором не было ни капли фантастики, «Психоделом». В этот раз, правда, пока еще в лонг-листе, у него чистейшей воды фантастика (даже еще фантастичнее, чем у Анны Старобинец). Главный герой – Марат — космический пилот, но пилот-преступник. Он угоняет космические яхты. В итоге попадается, так что произведение начинается с момента нахождения героя в пересыльной тюрьме на Девятом Марсе. Срок у него небольшой, его уже готовы отправить куда-то на место отбывания наказания. Но везущий его на каторгу корабль захватывает легендарный вор Жилец. И делает Марата соучастником этого захвата. Насильно. Марат ему нужен как пилот, корабль отправляется в дальнюю систему, на неотмеченную на картах планету. При посадке корабль разбивается, Жилец ломает позвоночник, остается обездвиженным. Медицинская капсула корабля может его подлечить, но не может сделать операцию. Планета обитаема, там живут гуманоидные дикари эпохи неолита. И там герой, под советами Жильца начинает строить цивилизацию, в которой земляне становятся владыками и богами. Строят, убивая и насилуя, но также и объединяя, и дав местным письменность, медные орудия и т.д. А в мире этой книги контакты с другими цивилизациями запрещены. В конце их все-таки находят земляне и возвращают местных к их исходному состоянию.

В романе одна сюжетная линия и практически линейное развитие сюжета, иногда перебиваемое воспоминаниями Марата. Но вот идей (в том числе и фантдопущений) – много. Попробую хотя бы перечислить некоторые.

1) Пилоты в мире Рубанова сильно отличаются от наших пилотов. Человечество перешло на путь развития биоинженерии. Корабли, как и вообще вся техника, от утюга до систем жизнеобеспечения зданий, не строятся из металла, а выращиваются. Это не механизмы, а биомы. Органы у этих биомов опять-таки не механические, а биологические – от нервных узлов до надпочечников. Так что «техника» мира Рубанова испытывает эмоции, и для того, чтобы она работала, ее надо уговаривать, приручать (примерно как домашних животных). И космический корабль, и утюг. А уговорить может только тот, кто эту технику любит. Сложнее всего добиваться взаимности с космическими кораблями. Так что хороший пилот тот, кто очень хорошо понимает корабль, кто любит его (отсюда, кстати, вытекает внутренний конфликт у героя, цивилизация аборигенов любви не понимает). Из интересных следствий – у пилотов обычно не очень складываются отношения с женщинами: «Женщина любит семьдесят часов, а корабль – всегда». А еще женщины не могут быть пилотами. Они не могут установить контакт с кораблем. Да и наладить что-то менее сложное не смогут. Запрет на работу женщин с биомами в этом мире чуть ли не абсолютный. Это объясняют в книге женской сущностью биомов, но мне почему-то кажется, что Рубанов имел в виду совсем другое. Например, сущность самих женщин и их отношение к любви.

В общем, очень хорошо продуманная концепция развития мира. И весьма и весьма интересная.

2) Концепция «ФЦО», которую исповедует Жилец. Концепция ненасытности, потому что «Фцо» – это искаженное русское «всё». Можно вспомнить выбегалловского кадавра из «Понедельника начинается в субботу». Тот должен был схватить все, до чего он смог дотянуться, и закуклиться. Но если бы он исповедовал «Фцо», то закукливаться бы не стал. Все, до чего сможешь дотянуться, — это еще далеко не «Фцо». Надо постоянно продолжать тянуться дальше и дальше. Жилец много говорит в книге о том, что такое «фцо» и где его найти:
«– Пирамиду до неба? И чтобы площадь вмещала сто тысяч папуасов?
– Идиот, – спокойно произнес Отец. – Сто тысяч пирамид
и сто тысяч площадей – вот Фцо.»
Или вот еще:
«А Великий Отец только ухмылялся. «Фцо повсюду, – цедил
он. – Фцо есть везде, где ты не один, где рядом с тобой пребывает кто-то еще.
Найди кого-то другого, второго, ближнего, мужчину или женщину, старика или ребенка, – неважно; главное, чтобы рядом была еще хотя бы одна живая душа – из нее возьмешь Фцо»

3)Если уж сказали про «Фцо», то надо сказать и про противоположную концепцию «Ыыцз» (первое сдвоенное Ы надо произносить с обязательной улыбкой).
««Ыыцз» означало – охотиться, есть, пить, спать, дышать, плодить детей, смеяться, петь, стучать в бубен, мечтать – иначе говоря, радоваться. Наслаждаться.»
«Когда самец, наевшись свежего мяса и запив его перебродившим соком тыквы, отползал от семейного костра чуть в сторону, где трава помягче, ложился на спину и устремлял взгляд в небо, он восклицал «ыыцз!», и все понимали, что жить ему хорошо, парень счастлив, и от соседнего костра кто-нибудь из приятелей мог подхватить возглас, и от третьего костра, и от пятого. Хорошо, брат! Очень хорошо. Лучше не бывает.»
Замечательная философия, на самом деле полностью противоречащая всякому развитию. Цивилизация у дикарей начинает развиваться только после воцарения Жильца (и Марата как его подручного) со своим «Фцо». Нет ненасытности — нет и развития.
Впрочем, есть еще и женская философия «ахо».

4) А еще в мире Рубанова есть КЭР – служба контроля за экспансией разума. Явная полемика с Комконом Стругацких. Никакого прогрессорства быть не может. Оно запрещено и контактов боятся, потому что контакт не может привести ни к чему хорошему. Аналогом Странников мира Полдня выступает «Дальняя родня». И артефакты – действующие артефакты – эта Дальняя родня оставляет. Марату объясняют:
«С чего ты взял, что Дальняя Родня посылает нам подарки?
Современная наука исходит из того, что контакт – это самая большая беда, которая может произойти с разумной цивилизацией. Это хуже ядерной войны. Это абсолютное зло. Катастрофа. Если владелец ракеты видит владельца каменного топора – он должен немедленно развернуться и уйти, ничего не трогая и не меняя. Не вручая даров. Не оставляя следов. Всякий контакт сильного со слабым ведет к гибели слабого. Даже если сильный пришел с добрыми намерениями. В двадцатом веке на Старой Земле целые народы вымирали от контакта, хотя, заметь, всё происходило в пределах одной-единственной планеты… К дикарям приходили со знаниями, науками, ремеслами, а они не брали ничего, кроме алкоголя и винтовок, и вырождались за считанные десятилетия…»
Интересно, что и Жилец, несмотря на всё своё Фцо (а правильнее сказать, именно распространяя Фцо на все цивилизации), контакта боится: « Если Родня в тысячу раз круче, чем мы, значит, она в тысячу раз кровожаднее. Атлас и Кабель – это не дары, братишка. Какие, к черту, дары, с какой стати нам что-то дарить? Они не идиоты, эти родственнички. Они очень дальновидные ребятки… »

5) А из боязни контактов следует и идея контрпрогрессорства. Если уж контакт случается, то последствия такого контакта активно устраняют. Разбирают построенную пирамиду. Прекращают выплавку меди и собирают все медные изделия. В том числе и произведения искусства. Выбивают из голов знания об алфавите. Даже через тысячи лет никакая находка не должна навести на мысль о случившемся контакте. «Загиж» — это скульптор- «погиб, а теперь Марат разбил обе его статуи – свою и Отца, – и великолепный гений оказался вычеркнут из истории. Зачищен. В тот момент Марат понял: зачистка ноосферы – дело не менее жестокое, чем, например, массовое убийство.»
Кстати, человеческие историки, предлагают методы похлеще методов КЭР (КЭР на них не идет):
«Из каждой семьи насильно уводится один ребенок, все арестованные помещаются в особый лагерь и возвращаются матерям только в обмен на медные предметы. С матерями пожестче, советовал профессор, деликатно покашливая. Хочешь вернуть сына – принеси три ножа. Ищи где хочешь. Старая технология, дикарская, но эффективная…»

6) Как соотносятся между собой власть и любовь? Марат приходит к туземцам, пытаясь наладить взаимовыгодный обмен, но у него ничего не получается. Более того, туземцы пытаются убить Марата. И только когда он убивает – возникает какое-то сотрудничество. А любовь к власти появляется только после того, как Жилец начинает проводить регулярные публичные казни с наматыванием кишок, да время от времени врываться в дома и убивать просто так, и насиловать женщин. Наверное, это не совсем привычная нам любовь, да и не у всех она появляется (в конце Жильца преследует группа местных, потерявших жен). Но во всяком случае, власть утверждается и цивилизация получает развитие.
Тема любви и власти возникает и в других местах книги. Космисты (космизм – это религия пилотов) говорят так:
«Если тебе дарят любовь, то дарят и власть. Кто любит, тот готов подчиняться, уступать, отдавать и жертвовать. Если ты жив, значит, Вселенная любит тебя и дарит тебе власть над собой. Береги любовь того, кто дарит ее тебе, и не впадай в искушение властью.»

Еще многое можно упомянуть, тот же космизм и крещение пустотой. Книга перенасыщена идеями. Пожалуй, из каждой такой идеи можно было бы сделать отдельный роман. На самом деле лично мне слишком большое количество идей скорее мешало. У меня осталось впечатление, что автор наметил много тем, но ни одну из этих тем не довел до конца. Осталось впечатление рыхлости и незавершенности. При этом сейчас мне очень трудно как-то проанализировать это чувство. Просто потому, что для этого надо немного подождать, пока первые впечатления от книги улягутся в голове. А сейчас я нахожусь, скорее, в режиме, когда хочется успеть прочитать побольше (Как медведь: коплю интеллектуальный жир, а потом завалюсь в интеллектуальную спячку и буду переваривать!). То ли изменения, произошедшие в конце с Маратом (после посещения чувствилища), показаны смазанно (сразу КЭР прилетает). А именно в этот момент хочется какого-то синтеза всего вышеперечисленного. То ли действительно я немного «переел», и мысли просто не успели уложиться в голове

Но книга интересная. И надеюсь, она преодолеет сословные литературные привилегии, дойдет и до тех, кто читает массовую фантастическую литературу. Не буду утверждать, что «Боги богов» — шедевр, но прочитать его стоит.

PS. Эх, не удержусь еще от одной цитаты:
«выражение «шузуу», произнесенное с одним зажмуренным глазом, означало «таково мое мнение», если же оба глаза были вытаращены, то же самое слово переводилось как «таково мое мнение, а будешь спорить – я убью тебя.»
Вот как бы научиться помечать ИМХО в постах двумя вытаращенными глазами?!!

Алексей Колобродов

Андрей Рубанов «Боги богов»

Демарш космических негодяев

Писатель лимоновского типа, умеющий творить отличную прозу из собственной биографии, Андрей Рубанов одержим известным соблазном состояться в качестве беллетриста.

В «нацбестовском» списке сошлись романы Андрея Рубанова «Боги Богов» и Snuff Виктора Пелевина. Подобно кровным братьям из индийского кинематографа, разлученным на множество лет.

Ранее, впрочем, близость у романистов отмечалась, скорее, феноменологическая, по принципу «они были первыми». Ну, пионерско-миссионерские заслуги Виктора Олеговича многочисленны и общеизвестны, а вот Рубанов, великолепным романом «Сажайте и вырастет» возродил в нулевые почтенную традицию русской тюремной прозы, которая, пройдя через штрихпунктиры довлатовской «Зоны» и высоцкого городского романса, поиссякла и переместилась в мемуарное русло. Даже тюремно-лагерная трилогия Эдуарда Лимонова (заочной учёбы у которого Рубанов не скрывает) – «В плену у метвецов», «По тюрьмам», «Торжество метафизики» — ближе к нон-фикшн: жесткий социальный очерк в миксе с дневником революционера.

Перекличка (очень мягко говоря) двух романов из семейства фентэзи-экшн — обескураживает. Грядущее в координатах дальних миллениумом, секс-игрушки и буйство биотехнологий, многабукф и многасекса, с межрасовым и межвидовым оттенком. Техноязычество (пелевинский культ Маниту прописан более тщательно, чем у Рубанова религия Пустоты с молениями Крови Космоса). Притча о природе власти на примере русского блатного мира по лекалам воровского закона. Пилоты и пилотки, производственная их жизнь, и даже что-то похожее на snuff`ы (порноролики военной хроники) фигурирует и у Рубанова. Оба романа шибко кинематографичны – Snuff, естественно, по-голливудски и спилберговски, «Боги Богов», будучи экранизированы, напоминали бы, думаю, детско-советское фантастическое кино 70-80-х, которое, в отсутствие у нас фильмов ужасов, щекотало подростковые нервы. В нем бывали хороши сандтреки.

В общем, игра в «найди десять сходств» рискует затянуться надолго.

Плагиат, между тем, исключен. Визионерство (во всяком случае, у Рубанова), думаю, тоже. В «Богах богов» писатель Рубанов – слишком архитектор, несколько даже бравирующий чертежами и глазомером, рулетка и карандаш за ухом, в романе – от хронологических разрывов до открытого финала – все подогнано и просчитано.
Возможно, одна из разгадок нестранного сближенья в общем стругацком корне. Название «Боги Богов» (кстати, не особо мотивированное фабулой) прямо отсылает к «Трудно быть богом», а имя главного героя – Марат – легко рифмуется с Руматой

Российская фантастика – жанр, по вине его авторов и адептов, сам по себе неполноценный. Плюс – он так и не вышел из пробирки, оставленной братьями-алхимиками. Советская власть кончилась, а Стругацкие остались – этот нехитрый сюжет обернулся тем, что Советская власть если где и осталась, так у Стругацких – эдакая литературная Беларусь.

Рожденная тогдашними правилами эзопова феня братского тандема универсальна и неконкретна, может применяться ко всему и на любом свете. Ускользает от окончательных дефиниций, какие бы системы трактовок, проверок, многоярусных контролей не изобретались. Это как с джинсами, которые тогда же приобретались у фарцы – пользуйся самыми продвинутыми критериями отделить фирмУ от самопала, всё равно втюхают фуфло. Другая аналогия – водка с рук при сухом законе – можно и взболтнуть, наблюдая змейку, и разглядеть на донышке черный след конвейерной копоти, и этикетку колупнуть, а риск потравиться всё равно велик.

Всё это, впрочем, относится больше к направлению, нежели к рубановскому роману. Который сделан вполне качественно, сюжетно, крепко и занимательно, с деталями и немножечком психологии, убедительно, хотя и по-школьному, продуманной космогонией. Написанный точным и простым, хотя вовсе не стёртым языком. К тому же Андрея можно понять – писатель лимоновского типа, умеющий творить отличную прозу из собственной биографии, он одержим известным соблазном состояться в качестве беллетриста. И социального утописта – построившего свой ковчег, планету, остров – всё же «Остров Крым» был и остается для Рубанова настольной книгой.

Однако, как говорят опытные дамы, красоту не замажешь – межгалактическая дольчевита богатых бездельников далекого будущего копирует нынешний гламур, увиденный цепким, но посторонним взором. Сквозь картинку юности Марата (пилотская академия, молодые искания, о, моя свежесть) проглядывает электростальский опыт советского юноши Рубанова, отношения главного героя со старым легендарным вором Жильцом прямо проецируются на хорошо знакомый писателю тюремный быт, с его конфликтами и тёрками…

Криминальная, так сказать, линия – вообще самая сильная в романе: полнокровный вор Жилец забавно оппонирует принятому в последние годы (в кино и сериальном мыле) шаблону изображения князей преступного мира как сухоньких туберкулезников, главное в которых воля, а не сила… Хороши у Рубанова и попутные находки, вроде жаргонного словечка «фцо», восходящего не только к старорусскому «всё», но и к аббревиатуре ФСО.
Реалистическую криминальную линию дополняет романтическая – о любви пилота к машине. Особенно, когда машина живая – в процессе долгой биотехнологической революции пилотируемые корабли превратились в «биомы» с десятком сердец, центнерами мозга, сплетениями нервных узлов, и отношения у пилота с кораблем – не столько производственные, сколько любовные. Первым делом самолеты, ну а девушки – потом. Здесь даже не Пелевин или, скажем, Проханов (устроивший свою атаку клонов в трип-романах «Политолог» и «Теплоход “Иосиф Бродский”»), а другой классик на ту же букву с его индустриальным мистицизмом и оживляющей любовью к механизмам… «Больше Майн-Рида любил я Брэма»: космические преступники, старый и молодой, попадая на Золотую Планету, ставят перед своим автором жуль-верновскую (с заходом в Толкиена – «пчеловолки») задачу каталогизировать ее флору и фауну. Ясно, что акцентируются вещества, обладающие наркотическим эффектом.

Я уже говорил, рецензируя Пелевина: Snuff – роман для юношества. «Боги богов» — хорошее подростковое чтение в гораздо большей степени (в том, что автор удобряет текст собственным взрослым опытом – ничего страшного). Рубанов всячески стремится избежать антиутопии – ибо задачу перед собой ставит чисто литературную, а не мировоззренческую. Обрекая, конечно, тем самым книжку на вторичность – но не весь же писательский век талантивому и плодовитому романисту заниматься фенономенологией. Андрей Рубанов, в отличие от Пелевина, не сделался классиком в молодом возрасте, и соответствовать каждой следующей буквой подобному статусу не обязан.