Читаешь эти рассказы и будто тебе по щекам надавали, будто перед тобой труп ребёнка бухнули, будто все твои грехи тебе под ноги вывалили. Я, кажется, понимаю, почему Сенчина не любят, он без всякого кокетства пишет. Читателя не жалеет, не уважает и сюсюкаться с читателем не желает. Вот герой попадает в вытрезвитель, где, в общем-то незлые, дяденьки и тётеньки милиционеры за ночь нарабатывают себе очки на века в аду. А за дверями весна, обычная жизнь, кайф. Вот старики-родители пишут сыну в столицу из деревни. Как в списке вещдоков идут пункты нищеты, безнадёги, голода и всякого человеческого несчастья, ужас которого в полной мере ощущается только по прочтении. А так вроде всё нормально. Вот первая любовь, прекрасная девушка-гордячка, овладеть которой герою удаётся лишь приняв участие в её изнасиловании в компании ещё троих. У каждого один подход, наш герой, последний в очереди. А рядом, за кустами, трамваи звенят. Жизнь, как жизнь. Люди, как люди. Губин Евгений Сергеевич, музыкальный педагог, возвращается домой и обнаруживает свою нищую квартирку ограбленной. Свитер чёрный вынесли, кухонный комбайн «Золушка». Толокнов Николай Сергеевич, милиционер, в свободное время любит из коряг человечков мастерить и не одобряет бомбардировки Сербии, но когда прикажут с усердием держит оцепление вокруг американского посольства. Сенчин – врач «скорой», выезжающий на приступы, удары, ранения, сотрясения, смерти. Упрекать Сенчина в бесчувственности, цинизме всё равно, что упрекать в цинизме врача «скорой» констатировавшего смерть вашей матери. Читать Сенчина ужасно больно, потому что он пишет именно о смерти матери, нашей России, той, в которой мы родились и которая умерла. Теперь живёт Россия другая, а та, прежняя Россия навсегда осталась в нашем детстве. И только врач «скорой» может понимать, что смысла у жизни нет, есть только дуновение ветерка, только желание узнать имя девушки, поджидающей мужа, на скамейке. Лариса.

«Приговор российской жизни» — так кто-то пишет на спинке обложки. А вот хрен ему! Нет никакой российской жизни и не следует это повторять. Можно, конечно, гонять чернуху с серьезным видом сколько угодно, если больше нечего, но не следует это выдавать за какую-то уникальную прозу. Рассказы Сенчина отдают спекуляцией уже потому, что они очень серьезны, — без тени иронии. Вот, мол, какие чудовища живут в России, вот какие дураки! Да он какой-то русофоб, ей-богу! Нет, конечно, нам могут возражать в том плане, что не важно о чем, а важно – как. А где этот как? Никакого особого мастерства рассказчика мы тут не обнаружили. И не надо его поощрять, — ведь очевидно же, что ему приходится весь палец в ноздрю засовывать, чтобы накопать шариков на каждый рассказ. Почему ему никто не сказал, что главным в прозе всегда была не ситуация, а внутренняя жизнь героя? Может автор и не подозревает, что этот феномен вообще на свете существует, вот и ползают его персонажи в темноте на карачках, и он среди них. Да, юность, разумеется, не самый сладкий период жизни, но ведь за простыми холостяцкими нуждами существует, возможно, что-то еще, — что выходит за пределы двухмерного перемещения. Боимся, что это все от элементарного невежества, -чукча не читатель, чукча писатель. Вспомните хоть Бунина, хоть Шукшина, у которого, кстати, герои не герои, а простые селяне или мещане, или рабочие, или вообще никто. Так это же проза! Интересно, почему Василий Маркович чувствовал ответственность автора, Роману Сенчину и в голову такое не приходит? Может потому, что первый – писатель, а другой – нет? Скорее всего. Потому что простое перечисление каких-то человеческих и общественных глупостей и порочностей ничего не стоит. Ведь очень просто сваливать человеческие неудобства существования на определенное время, политику, жидов, кого-то еще, а хоть что-то самому предпринять для помощи этим жертвам несправедливости мало кому приходит в голову. Вот Шукшин ощущал в этом потребность. Так что не надо дурную чернуху номинировать в национальные бестселлеры, — это вам не буккер, где премируют исключительно симпатичных оргкомитету авторов, а оценивают их произведения.

Книга Романа Сенчина «Изобилие» — это сборник коротких рассказов, написанных в 90—е годы прошлого века. Словосочетание «лихие 90—е» стало уже штампом, за которым известно что стоит: шоковая терапия, безработица, вымирание, бандитизм. Писано—переписано о том времени уже достаточно, и все как—то в одном ключе — продали Россию, гопота пьет, олигархи народ грабят! Поэтому книжку я открыла без энтузиазма, ожидая уныния и тоски, которые давно уже не трогают сердце. Оказалось, ошибалась. Читать Сенчина нужно с водкой — пить то на радостях, то с горя, пить и пьяно петь, пить и пьяно плакать. Потому что каждый рассказ — это чистая (не в смысле «светлая», а в значении «без примесей», «не паленая», «без обмана») эмоция. (А ради чего еще покупает читатель книгу, как не ради того, чтоб пережить острые эмоции?). На трезвую голову больно читать рассказы «Будни войны» и «Под сопкой» — рвет сердце. Пугает «Таможня», отвращает «Мясо». Зато читая «Изобилие» невозможно не смеяться. Слог Сенчина скупой, без завитушек и туманов. Но какая поразительная точность языка героев! Речевые характеристики персонажей—забулдыг, гопников, милиционеров, поэтов и солдат, невероятно узнаваемые и достоверные, но это не журналистская запись речи с диктофона, а очень точно переосмысленный и воссозданный писателем образ языка 90—х. К сожалению, многим рассказам не хватает концовки. Они— рассказы, обрываются, хотя до полной завершенности, до литературного шедевра не хватает, порой всего одного предложения, одной фразы, этакого последнего камня, брошенного в воду. И потому часто «тянут» скорее на зарисовки, чем новеллы. Но я готова была простить Роману эту незавершенность, которая искупается болезненной, страшной, мучительной, отвратительной честностью. Многие формальные огрехи (я все о том же отсутствии концовок у некоторых рассказов) можно простить автору за фразу «Ты чист, свеж, всеми любим. Одного стараешься не учитывать — тебя везут убивать» или «Я сигареты отечественные люблю, привык к ним с детства». И уже было замахнулась на восторги: вот, новая правда в лице Сенчина к нам пришла! Диплом ему, букет и денежную премию, искренне собиралась я сообщить в секретариат премии «Нацбест». И тут, на свою беду, дошла до последнего рассказа, который называется «Первая девушка». И оказалось, не впрок мне пошла Сенчинская водка, как всегда поутру, наступило хмурое осознание — рано обрадовалась: возможно, не знает или не хочет знать Роман, для чего пишет? Перечитать бы ему для начала «Преступление и наказание» что ли… Прочувствовать банальные слова об ответственности писателя, его роли (звучит пошло от назидательности, но по—другому донести не могу). Что хотел Сенчин—писатель сказать, описывая групповое изнасилование? Тут он не первый (еще на школьной скамье мы изучали «Тихий Дон» Шолохова), подобная тема популярна у многих авторов, в том числе женщин, и ничего в этом плохого нет. Нет тем запретных, все зависти от исполнения: Набоков писал о педофиле, Сорокин — о капрофилах,Лимонов — про оральный секс с негром. И мощно писали, дерзко! И все три перечисленные автора и книги — в числе моих любимых. Вопрос: но для чего взялся за этот непростой сюжет конкретный писатель Роман Сенчин? Кажется, автор и сам не объяснит. Сенчинудоказать мне, читателю, что он талантлив и зорок в раскрытии темы изнасилования не удалось. Более того, этот рассказ (по моему сугубо личному мнению, конечно) сильный провал писателя. Если бы не «Первая девушка» книжку «Изобилие» оценила бы я на пять баллов из пяти.Ну прямо хоть вырывай этот злосчастный рассказ! Да только из песни слов не выкинешь…

Это книга не о только и не столько о той жизни, какова она была в 90-е и какова теперь, сколько о том, какими она сделала людей.

Сенчин умеет скупыми средствам, немногоcловно раскрыть перед читателем пустоту и безнадежность жизни своих героев – обычных людей с улицы, когда нет жизни духовной, нет ее стержня, когда единственный выход и утешение — извечно русский «горькая», а единственная попытка бегства от этой жизни лишь во сне.

И все же чего-то в этой прозе мне лично не хватает. «Большого дыхания», наверное.

Сборник старых рассказов 90-х годов. Вообще, писатель должен иметь мужество уничтожать свои старые произведения. А некоторые – и новые. Данные рассказы написаны юношей дай бог пятнадцатилетним, эдаким наивным максималистом, к тому же слабо обращающимся со словом. Называется сборник «Изобилие» – по одному из рассказов, кстати, абсолютно нечитабельному, занудному, растянутому с каких-то фигов на три страницы. Читать настолько скучно, что волей-неволей пролистываешь, поскольку все это – перечисление того, что теперь лежит на полках. Ну, лежит, дальше что? В конце предполагается мощный финал, где бабушка просит на хлебушек, но боже мой, до чего же это все банальнейше и наивно. Вообще, если уж называть по какому-нибудь рассказу, то лучше бы назвать «Мясо». «Мясо» – это такой рассказ в духе Сорокина, адаптированного для детских садов.

В ранних рассказах Сенчин еще пытается изобретать какой-то стиль. Впоследствии, как мы знаем, он от любого стиля отказался вовсе, и правильно сделал. Лучше уж никак, чем плохо. А по сути – все тот же Роман Сенчин, ненавидящий все и всех, включая себя. Если бы он был талантлив, из этой ненависти можно было сделать хорошую литературу.