Пепперштейн остается верен себе — «Пражская ночь» это все те же русские народные галюцинации. Попросту говоря, Пепперштейн единственный из наших соотечественников смог распространить современное искусство на литературу. И оценивать «Пражскую ночь» — также, как и «МЛК», и «Военные рассказы», и «Весну» — имеет смысл не по законам литературы, а по законам современного искусства. Считывать образы не словестные, а сразу — масштабно — смысловые. В общем, Пепперштейн — это тот случай, когда уже не так важно, пишет человек книжки, рисует тушью картинки или появляется на три секунды в экранизации пелевинского романа. Пепперштейн — персонаж. И главное, что происходит в «Пражской ночи» — да, он осознает свою, с позволения сказать, культурную значимость. И это, конечно, товар на продажу — именно такой Пепперштейн, каким его привыкли видеть: немного глюков, немного советского наследия, немного уважительного глумления над русской классикой — всего по чуть-чуть. Русский киллер – потомок Короленко, минутное явление Курского из «Свастики и Пентагона», только Дона с Дунаевым и Колобка с Лисонькой не хватает для полной красоты. Да, это парад-алле всего того, что считается почерком Пепперштейна. И поэтому появляется подозрение, что современный художник наигрался с литертурой, выжал из нее все, что можно. И по-честному, на этом надо заканчивать свою писательскую карьеру и переходить на какие-то новые уровни. Например, кино снимать — точно получится, даже спорить как-то глупо.

С литературным творчеством Пепперштейна я стал знакомиться недавно. «Свастику и пентагон» прочитал, некоторые из «Военных рассказов» и потому обратил внимание на «Пражскую ночь». Я не буду тут критику разводить, анализ там и прочее. Скажу о том, что считаю Пепперштейновой удачей. Он умеет создать атмосферу. Любой из его текстов возьмите, сразу погрузитесь в ласковый весенний мир, где дует майский ветерок, где пахнет сиренью, где качаются качели в старых двориках, бельё сушится, тополиный пух летит комками. И девчонки в этом мире шастают не мясные, нафаршированные стразами, словно щука гречкой, а воздушные, прелестные, точно нимфы с картин Боттичелли (простите за тривиальное сравнение, впрочем, сам Пепперштейн к нему тоже прибегает на страницах «Пражской ночи»). 19 октября 1910 года за девять дней до ухода из Ясной Поляны Лев Николаевич сказал Софье Андреевне буквально следующее: «Сегодня я понял то, за что любят Достоевского, у него есть прекрасные мысли». Переиначивая графа Т, могу сказать, что у Пепперштейна тоже есть прекрасные мысли. «Люблю, чтобы стихи были как девочка со спичками» — вот такие слова есть в «Пражской ночи». Пепперштейн чувствует Москву. В «Пражской ночи» есть удивительно точное описание настроения Москвы, уродуемой бесконечными сносами и реконструкциями. «…я увидел, что домик этот окружён новым забором из гофрированной стали и на нежных лицах нимф появился испуг, да и весь домик смотрел из-за забора как арестованный. Да, его приговорили. Приговорили к смерти и волшебные деревья, составляющие его магическую свиту: огромный билборд, возвышающийся над стальным забором, изображал новое здание, которому предстояло вскоре здесь возвыситься…». Герой «Пражской ночи» очень любит этот домик и убивает богача, барыгу, хозяйственного строителя, ради того, чтобы спасти домик от сноса. Герой оплакивает Москву поруганную, разгромленную глупым хозяйственником, которого тоже мечтает пристрелить однажды. Это не бунт русского против инородца, бедняка против капиталиста, клерка против системы, это бунт эльфа, чей сад растоптали деловитые гоблины. Путь эльфа, который берётся за меч и убивает не за чистоту крови, не за место у кормушки, не за кусок гнилого пирога и освобождение от кредитов, а за цветы, деревья и старые дворики, которые уничтожает тупой студёнистый упырь в кепке. Уже один этот помысел важен. Бойтесь барыги и хапуги, трепещите ненасытные девелоперы, ибо вымышленный художник, нажавший на курок на страницах книги, однажды обретёт плоть, воплотившись в беспощадного мстителя за красоту.

Вот такая вот пизда меховая Личная психоделия Пепперштейна на этот раз выразилась в забавном трипе, посвященном новому герою с легендарной литературно-музыкальной фамилией Короленко. Его почему-то зовут Илья, он является внуком писателя Владимира Галактионовича Короленко, который написал «Дети подземелья» и «Слепой музыкант». Действие происходит в Праге в наше время. «В Прагу я прибыл по делу: мне поручили убийство человека по фамилии Орлов», — сухо сообщает Илья Короленко, который является профессиональным киллером высокого полета: он убивает любой вверенный ему объект с ювелирной (здесь – «медицинской») точностью, приравнивая правильный выстрел к «инъекции» — так что жертва даже и не успеет сказать «О-ёй». Быть застреленным рукой Короленко – высокая честь и одно удовольствие – не каждому заказнику выпадает такое везение. Повезло этому Орлову: правда, не особенно понятно, кто он такой – речь здесь не о нем. Это просто завязка драмы. Какова же развязка – узнаете сами. Прочитайте роман – почему надо все знать на халяву? «Наши» танки вошли в Прагу весной 1968 г. – кто этого не знает? У Пепперштейна про эти танки заставит вспомнить яркий эпизод. На афтер-пати после конференции, посвященной пражским событиям, в гостях у мультимиллиардера, 11-летняя индианка, бесясь с товарищами, подавилась игрушечным танком – ее тут же спас от смерти один из гостей – швейцарский врач, который сразу же совершил пацифистский поступок: сгрыз этот танк зубами и выплюнул, тем самым символически выражая свой протест против тоталитарной экспансии. Там, впрочем, достаточно всякого квази-политического и прочего пепперштейновского стебалова, переходящего в трип-репорты на грани фола – любителям специфических фантазий есть чем и глаз порадовать, и над чем поржать. Происходит мирный майский вечер, но на террасе пражского кафе возникает напряжение: там сидит не только киллер Короленко и ничего не подозревающий объект, но еще и появились откуда-то два каких-то подонка: это сразу видно – порядочные люди так не выглядят. Не вдаваясь в детали, у одного – дреды до жопы и четырехколесный растабайк, а другой на первый взгляд хоть похож на порядочного человека – в приличном офисном костюмчике, чисто выбрит и в правильных ботах, в отличие от того босяка в шлепанцах на босу ногу, — но это, я вас уверяю, только на первый взгляд. На самом деле это не так. Вы знаете, вот от этого приличного молодого человека, — кто бы мог подумать – воняет, как от бомжа, каким-то говном: прямо-таки рвотный порошок какой-то! А вот другой – тот, что – тьфу – на нормального человека не похож, — так вы не поверите – благоухает ароматом Пако Раббан. Ничего случайного здесь нет: вы еще самого главного не знаете. Эти двое – это два брата, состоящие друг с другом в интимных отношениях. Более того: там не только порочный гомосексуальный секс: они любят друг друга. Они – любовники! И, самое главное, — они киллеры новой формации (в отличие от Короленко, который по сравнению с ними несмотря на всю медицинскую точность своего выстрела – уже олдскул). Неужели вы думаете после этого, что новый роман Пепперштейна может быть не интересен? Кем это надо быть после этого? В заключение приведу еще одну цитату из речи одного грузина, который в 1968 г. был одним из советских танкистов, вошедших в Прагу. А теперь выступил на том самом афтер-пати, где девочка танком подавилась. «Дарагие друзья! От всего сердца хочу сказат спасибо харошим людям, где честный человек хочет сказат: нэт войне! Ни за что войне! Зачем такие дела: туда-сюда, убиват, насиловат, грабит нехарашо … мы сюда приехали на танках свобода подавлят – мы ничего не знали, да … и вдруг вижу: катенок, маленький такой, по дороге бегает туда-сюда. Я думаю: ах ты, чтоб его, твою мать, — взял его и на бронь обратно вскочил. Он туда-сюда – замурликал. А потом вдруг рука моя в зубы схватил и держит, блядь. Я говорю, такой-сякой, в сраку тебя ебат, мама твоя ебат, а он палец отгрыз нахуй совсем … только этот котенок сражаться за всю их сраную страну один на битву вышел. Убил меня совсем, пизда меховая…» Важный момент: книгу пришлось прочесть в рукописи. На какой странице ни открой – цитировать можно методом тыка практически с любой строчки – перед вами, не сомневайтесь, будет качественный образец великолепного текста, и вам не будет досадно, ни уж, тем более, скучно. Вы сразу поймете, с кем имеете дело. Я вам скажу – сегодня русская литература – это Павел Пепперштейн, а не всякие другие посторонние лица, кто выдает себя за русских писателей. Читая его (равно как и эту рецензию), совершенно невозможно понять – издевается автор, или нет. Вот такая вот пизда меховая, понимаете.

Когда сталкиваешься с современным искусством — например, с грудой гвоздей, человеком-собакой, перевернутой милицейской машиной — самое страшное, что может с тобой произойти — это обознаться. Ты говоришь — это хулиганство, а умные говорят — ты что, это искусство. Ты говоришь — это мазня, а умные говорят — это новый метод. Поскольку признаваться в собственной глупости не приятно, для глупых единственным ориентиром становятся оценки умных. Пепперштейн — из той области, куда глупым лучше не лезть. Потому что король, очевидно, голый — но умные видят его одетым. Я вижу — голым.

Герой опуса «Пражская ночь» – убийца с богатой духовной жизнью. Он, к сожалению, не маньяк, а то нынче модно любоваться всякими Декстерами, и мы по началу обрадовались перспективе захватывающего повествования о приключениях, фатальных страстях и пристрастиях безжалостного истребителя пороков. Но увы, — не случилось, — ничего захватывающего. Со здоровым детским цинизмом герой, от лица которого ведется повествование, хвастается своими выдающимися свойствами орлиного взора, твердой руки и прочего, например, о том, что он еще и поэт. Фабула такова: герой отправляется в город Прагу, чтобы там ухлопать некого негодяя по фамилии Орлов. Разумеется, наш киллер большой эстет и интеллектуал, — он прекрасно знает историю города, любуется городскими пейзажами, выполняет, между прочим, задание, знакомится с некой прекрасной радикальной американкой, осуществляет спонтанный секс с ней в винной кладовой, что становится известным ее буржуазному отцу, который делает герою интересное предложение. Все это очень живописно и в милых интерьерах и ландшафтах, но далее интерьер и пейзаж приобретают какой-то готический характер, — ощущается приближение чего-то необычного. И точно, — следует сцена оккультного шабаша, в течение которой являются то образы языческих и христианских небожителей, то звучат обличительные речи об истории Европы , то пророчества ее незавидной судьбы. Смысл перечисленного темен, — очевидно, доступен исключительно посвященным. А далее наступает развязка истории, в которой, кстати, не случилось завязки: два громилы выбрасывают героя с какого-то высокого этажа гостиницы, но он прямиком возносится непосредственно к подножию престола Господня, очевидно, окончив свое земное существование.

Впечатление текст производит путанное, стишки – слабенькие, истины – банальные, герой малосимпатичен, тема ебли раскрыта недостаточно, короче, никаким бестселлером тут не пахнет и, мало того, сия рукопись едва ли найдет издателя.

При всем глубоком уважении к Пепперштейну, новый роман никак не зацепил. Набор клише и литературных воспоминаний. Читаешь и мысленно штампуешь: елизаровщина, пелевенщина, сорокинщина. Все это было, причем не только в помыслах, но и в исполнении. Эти поэтично настроенные киллеры навязли в зубах, как фильмы всех тех, кто подражал Тарантино. И хотя я не боюсь избитых сюжетов, ощущение от прочитанного одно – вторично.

Прочитать можно, но не нужно. Когда пишущий хочет поделиться переполняемым с окружающими, перед ним стоят некоторые вопросы, определяющие суть написуемого:

1. Зачем?;
2. О чем?;
3. Для кого?;
4. Для какого возраста?;

Мне было не интересно самолюбование «наемного убийцы, киллера высочайшего класса», по совместительству «поэта», свалившего все в одну кучу плохим слогом – ото всех понемногу.

1. Очень трогательные воспоминания автора о «ощущении, уже один раз испытанное мной в семилетнем возрасте – в день, когда я впервые увидел море.» «Синее явление колоссального объема влаги произвело в моем теле потрясение на микроуровне (?), и тело выбрало в ответ простейшее действие: мне захотелось ОТЛИТЬ.». Ребенок пошел в кусты «и там обнаружился пятачок хвойной земли: здесь «уже ссали, пахло мочой и цветами», и рассеянно развлекаясь, я стал ссать на эту руку …».
Высокий слог! Но зачем?

2. «Творог.» «Я наклонился к чемоданчику, полуобняв труп Орлова, и жадно втянул аромат. Такой, в общем-то, странный, изначальный, растерянный …».

Вот не поняла, аромат творога или трупа был изначален и растерян?

3. И наконец!!!
«Я поднял беспалую руку в благословляющем жесте, и пять тонких струек крови, словно пять изогнутых когтей, пролились на город из моих отрезанных пальцев.

С легким стрекотом многочисленные крылья распустились у меня за спиной, и я продолжил свое воспарение, возвращаясь к престолу того Единого и Единственного Бога, которому я служу».

«Записки сумасшедшего» из «Палаты № 6»

«Пражскую ночь» вовсю уже хвалят в сети. «Декорации Майринка», «интеллектуальный триллер»… Но это просто смешно. Может, интеллектуальность заключается в многостраничном пересказе доклада о сексе и революции? В смешении в кучу всех культур и историй? Или в не менее многостраничном перечислении языческих богов, где их имена оказываются основами всех современных слов и понятий? Игра в слова увлекательная штука, но, как правило, только для играющего. Наблюдать за этим скучно. В целом это такой Сорокин, адаптированный для детских садов и школ – эпизод с чемоданом, набитым творогом, внутри которого спрятана бомба – ну полный Сорокин. Я-то, грешным делом, думала, что на него мода уже прошла, ан нет. От текста исходит мутная мрачноть и некоторый запашок. Грязненькая книжка. По сюжету полная бессвязица, язык местами поражает воображение. «Секс наш был таким, как если бы Христос расхохотался, а боги-олимпийцы расплакались». Изумительная метафора, а теперь объясните, что она означает? Зачем герой внук Короленко? Зачем он обладает феноменальной меткостью? Зачем сочиняет стишки? И можно было бы разобрать по косточкам, да не стоит оно того. Нет, не триллер и не интеллектуальный.