Николай Свечин, мастер ретродетектива

Ретродетектив – не совсем российское изобретение. На Западе исторические детективы начали писать еще в 1940-е – 1950-е гг., и сейчас романов, где сыщики распутывают древнеегипетские, древнеримские, средневековые или викторианские преступления, наберется уже на целую библиотеку (самый известный, конечно, «Имя розы» У. Эко). Однако у российского ретродетектива, запущенного в 1990-е гг. Юзефовичем и Акуниным, есть своя специфика. Он более социален и всегда неявно обращен к современной проблематике. Он более философичен и, как вся отечественная словесность, не может пройти мимо «вечных вопросов», особенно этических. Он обычно стилизован «под старину» не только в речах героев, но и в слове повествователя; причем часто можно обнаружить и литературный источник стилизации. Но главная отличительная черта отечественного ретродетектива – это ностальгическое отношение к «уютному» прошлому, которого, как правило, лишены западные костюмные драмы. Если у русского ретродетектива есть собственное лицо, то у него есть и хорошие шансы отделиться в сознании публики от исторического детектива и быть принятым в мире как российское ноу-хау, подняв тем самым акции русской литературы.

Однако пока что российских авторов ретродетективов можно пересчитать по пальцам.

Во-первых, это беллетрист приятный во всех отношениях. У Б. Акунина есть и умно сконструированный герой, и легкость в сюжетах необыкновенная, и глубокие знания эпохи, да не одной. Акунин протеичен, он владеет искусством стилизации, он может представить вам хоть Достоевского, хоть Диккенса, хоть Лескова, хоть Льва Овалова, – да что там говорить, все и так читали. Правда, по крайней мере один недостаток у него есть – излишний дидактизм, но успеху это не мешает, и сейчас уже нет никаких сомнений, что со временем Акунин добьется мирового признания и станет таким же классиком массовой литературы, как Дюма или Конан Дойль.

Во-вторых, просто приятный беллетрист. Пишет остроумно, но к самодостаточной игре цитатами не прибегает, точен в деталях, но не имеет претензий на создание собственного мира; сюжеты вроде бы остры и остроумны, но с течением времени, увы, забываются, зато герои, напротив, отличаются психологической достоверностью и превосходно запоминаются, отчего и принято говорить, что автор стоит ближе к большой литературе, чем к массовой. Это, понятно, Леонид Юзефович.

В-третьих, есть Антон Чиж(ъ), на которого долго возлагали надежды критики и издатели, а зря. Последний его роман «Смерть мужьям!», вышедший недавно в «Эксмо» без всякой редактуры, показывает, что на самом деле Чиж не умеет связать двух слов и пишет вот так: «Любопытный посетитель участка, да хоть мы с вами, не посмели бы беспокоить столь важное занятие без существенного повода». Кроме того, этот автор обладает, мягко говоря, нездоровой фантазией. История о том, как чеховский профессор Серебряков и нигилистка породили гермафродита и подсадили на древнеиндийский абсолютный наркотик «сому» пол-Петербурга, в том числе батюшку Гапона, отчего и приключилась революция 1905 года, – это уже, воля ваша, далеко за гранью забавного, приятного и просто разумного.

Далее следуют те, кто опубликовал один-два любопытных текста и от кого публика ждет продолжения («Старосветские убийцы» В. Введенского; два романа В. Бабенко и Д. Клугера о Ленине-сыщике). Кроме того, есть авторы, которые пишут (писали) просто детективы, но в исторических декорациях (Э. Хруцкий) и те, для кого ретродетектив – это что-то вроде специи, добавленной для вкуса и остроты в исторический роман (Д. Трускиновская). Кроме них, есть еще нехороший писатель Бушков, о котором надо говорить отдельно. И наконец, есть примазавшиеся халтурщики, которые не заслуживают никакого внимания (Арсаньев, Лавров, Карпущенко и пр.), включая сюда и «дамскую» прозу (В. Вербинина и т. п.).

И есть еще Николай Свечин. Пожалуй, самый недооцененный автор из этой области. Пишет уже давно, на «Озоне» выставлены четыре его книги, отзывы читателей в сети сплошь восторженные, а критика пока не замечает.

Книги Свечина – это синтез собственно ретродетектива и популярного краеведения. Можно назвать этот поджанр «регионалистским ретродетективом» (и аллитерация получится хорошая). Действие всегда происходит в родном автору Нижнем Новгороде и его окрестностях. Большинство историй, насколько я понимаю, взяты из жизни (то есть из документов), и поэтому в фабульном отношении Свечин не очень выразителен. Герметического сюжета и ложных версий здесь, как правило, нет: злодей обнаруживается сразу, и дальше его надо только уличить (в терминах теории детектива, автор пишет не «whodunit», а «howcatchem»).

В рассказах из сборника «Хроники сыска» чувствуется некое единство, и если присмотреться, замечаешь, что матрица тут – «Место встречи изменить нельзя». Начальник сыскной полиции Алексей Благово постоянно использует жегловские методы – и дело не ограничивается подсовыванием кошелька Косте Сапрыкину. Благово может, например, отравить свидетельницу – не до смерти, а только чтобы та напугалась, решила, что это сделал преступник, которого она покрывает, и изменила показания. И зачастую кто-нибудь из сыскных выступает в роли засланного в банду Володи Шарапова: балансирует на краю гибели, но с помощью силы, хитрости и верных товарищей благополучно выбирается на волю.

Супергероя нет: незаурядные дедуктивные, физические и актерские способности по-братски распределены между троицей сыщиков (Благово, Лыков, Титус). Как и другие ретродетективщики, Свечин постоянно, хотя и ненавязчиво, кивает на современные (они же вечные) российские проблемы: тотальная коррупция, наркомания среди подростков, темнота и жестокость народа, правовой нигилизм; крупные сообщества граждан, которые живут не по законам, а по бандитским понятиям, и т. д. Полицианты, как им и полагается, по мере сил превращают этот хаос в космос.

Язык старательно стилизован. Попадаются, правда, иногда перлы почти колядинские: «Государю писал! Без толку. Получил благоволение за ответственную гражданскую позицию…», но таких явных ляпов совсем мало. Зато мелких блох филолог наберет здесь целую пригоршню. Слово «оне» никак не может относиться к братьям Ярмонкиным, поскольку обозначает лиц женского пола. Слово «кружало» – народно-поэтическое, давно устаревшее, и в XIX веке его могли использовать разве что былинники, но никак не крестьяне в повседневной речи, и т. д.

Атмосфера – приятная. Видные собой господа с фамилиями вроде Петрово-Соловово и даже (не вру!) Голенищев-Кутузов-Толстой, – степенно пьют шустовский и закусывают мороженой хурмой.

Однако главное свойство писателя Свечина, его козырь и его ахиллесова пята, – это дотошность. Информации читатель получит столько, сколько сможет унести, и это стремление втиснуть в текст как больше сведений энциклопедического характера вызывает даже отторжение. Ладно бы автор ограничивался примечаниями вроде «Штоф ( 1,23 л ), полуштоф ( 0,615 л ), косушка ( 0,307 л ) и шкалик ( 0,0615 л )». Беда в том, что герои Свечина то и дело становятся в профессорскую позу и принимаются вещать, словно с кафедры:

«Офени – очень закрытое сообщество, со своими обычаями, даже со своим языком, непонятным постороннему. Язык этот, кстати, намного превосходит по сложности “байковую музыку” уголовных – в нем более тысячи слов. Имеются даже внутренние наречия: галисовский, мотройский и ряд других. Сами себя офени считают ни больше ни меньше, как особым народом под названием “масыки”, жившим в IX веке. Настоящие офени происходят исключительно из четырех уездов Владимирской губернии: Ковровского, Вязниковского, Суздальского и отчасти Судогского…».

То, что рассказывают герои и автор, очень интересно. Читатель узнает, сколько лошадей «потреблял» один кавалерийский полк и сколько таких полков было в российской армии, как составлялся послужной список офицера, что такое солдатская чайная, получит сведения о винтовках и разрывных пулях, о специальностях в преступном мире, о способах краж и ограблений, о ядах и наркотиках, об отравлении перепелами и грибом капринусом, не говоря уж об истории Нижнего с его ярмарками, миллионщиками, промышленными селами, рабочими казармами, раскольниками и т. д. Однако эта наложенная на фикшн толстенная энциклопедия давит своим весом на сюжет, тормозит действие, а вместо иллюзии реальности частенько создает иллюзию присутствия на лекции. Нет у Свечина акунинской легкости, композиционного чутья, полета. Зато есть основательность, порядок, сила, уверенность знающего свое дело человека. И потому нет сомнений, что он найдет своих – таких же основательных – читателей, и «Хроники сыска» переиздадут тиражом уже не 1000 экземпляров.