Всякое видали, но чтобы номинировать дипломную работу, — очумели. Впрочем, может это и диссертация? Как это рецензировать? Работа добросовестная, — исследование проведено тщательно и умело. Есть замечание по введению: в чем актуальность работы? Вот этот аспект аргументирован недостаточно, а в остальном работу можно рекомендовать к защите. Пусть только укажет руководителя. А если это не диссертация, то тогда вообще все непонятно, — что это такое? Предположим, что в такой форме автор предлагает нам свое прочтение рассказа Солженицина, тогда к чему стилизация под филологическое исследование? Взяла бы и сделала свой рассказ по мотивам памятника, раз уж такая склонность к постмодернизму, — было бы хоть смешно. А что за мотив у номинатора? А вот пойдите и спросите, впрочем, правды от него не добьетесь, — лукавый он, и подлинных намерений его никто не отыщет. Но текст полезный, хотя и никаким бесселлером не станет, — сами знаете почему, — тема ебли совершенно не раскрыта. Мало того, даже не обозначена, а какой без нее бестселлер? Конечно, Солженицин занимает особое место в русской литературе прошлого века, — он по настоящему антисоветский писатель по тому, что реальность его произведений повторяет реальность совдепа во всей кошмарности. Натурализм? Пусть натурализм, но этот натурализм противопоставляется лжи и клевете социалистического реализма, к русле которого кормились ублюдки, составлявшие тогдашний союз писателей СССР, — корпорацию милых интеллигентных подонков и не менее высоко духовных стукачей. А что до, обнаруженных автором, неточностей лексического, этнографического и исторического плана, то они, как нам кажется, ничего в «Матренином дворе» не портят и в глаза не бросаются. Рассказчик у Солженицина запросто может быть невнимателен к каким-то деталям, — у него свои скрытые задачи повествования, и он, по законам конспирологии, может намеренно что-то искажать, чтобы его не вычислили, потому ни портрета, ни фамилии, — поднять воротники, — за нами следят две бабы в штацком!

Ирина Моисеева. Синдром Солженицына: Опыт художественного комментария к произведению А.И. Солженицына «Матрёнин двор»

Жанровая неопределённость, очевидно, присуща не только объекту описания И. Моисеевой. Само её произведение тоже трудно отнести к какому-то определённому жанру. Обычно в таких случаях выручает название «эссе», но назвать так рецензируемое произведение мешает его объём. В некоторых местах оно напоминает литературоведческое исследование, в некоторых – публицистику. Тщательное исследование текста, мельчайших деталей — автор проделал огромный труд по анализу и каталогизации солженицынского текста. Автор стремится опровергнуть стереотипы, сложившиеся вокруг «Матрёнина двора». В текст инкорпорировано огромное количество вспомогательного материала — выписки, цитаты, информация энциклопедического характера, картинки и фотографии (изба, русская печь, соха, обряды водосвятия и освящения куличей на Пасху, золотая звезда Героя Социалистического труда, животные, птицы, насекомые, план дома, карта местности), таблицы с информацией о ячневой крупе, маргарине, комбижире, рыбных консервах, ведомость с трудоднями, схема плацкартного вагона, подробный реестр всех цветовых и звуковых наименований в рассказе с цветными иллюстрациями, наглядно представляющими цветовую палитру Солженицына с преобладанием чёрного цвета. Строгому учёту подверглись и литературные реминисценции (исчерпывающий перечень имён), после чего делается вывод о «недостатке литературной самостоятельности» и «ученической старательности Солженицына в этом рассказе». Автор делает смелые выводы медицинского характера: «Весьма вероятно, что в организме Матрены Васильевны имелись какие-то гормональные нарушения, провоцирующие гендерную дезориентацию» или «симптоматика и картина приступов явно указывают на желчнокаменную болезнь». Приводятся обширные цитаты из произведений Бунина, Тургенева, Астафьева, Белова, подробные выписки из законов и постановлений, описание шести чинов святости, пространные рассуждения на темы истории и права, сопоставление текста с цитатами из В.Я. Проппа. Автор хочет быть точным и принципиальным, отсюда скрупулёзность, если не занудность в описаниях, подсчётах, аргументации. Несколько раз ловит автор Солженицына на неточности, приблизительности (хотя где это предписано, чтобы а ХУДОЖЕСТВЕННОМ произведении автор обязательно был точным). Критический пафос по отношению к повествователю доходит даже до того, что высказываются предположения о том, что он является шпионом, по замыслу И. Моисеевой, многое в поведении повествователя говорит о лживости, скрытности, лукавстве, лицемерии, властолюбии, высокомерии, скаредности, даже склонности к классическому доносительству. Отношения, между хозяйкой и постояльцем названы отношениями барина и батрачки. Пафос осуждения постояльца, его иждивенчества, неточности и неверности того, что он говорит – сомнению подвергается абсолютно всё. То есть обвинить в лицемерии повествователя можно, а ему обвинить в том же крестьян – нельзя, это предвзятость, нельзя даже использовать оценочную лексику. И совсем уже неожиданно и парадоксально приходит И. Моисеева к выводу о русофобии героя повести «как об одной из составляющих гамму чувств повествователя». Не совсем понятно, при чём здесь национальный аспект. Типа реакции на любую критику — «А, так ты родину не любишь!» Так же странно обвинять его в доносительстве по поводу приписок на торфоразработках и в школьной отчётности. Никого из живших в тогдашней обстановке постоянной лжи и фальши этим не удивишь, как и воспоминаниями о прохладном отношении к подневольному труду. В вину повествователю ставится и подчёркивание физического уродства в портретных характеристиках, и описываемые с неприязнью странные для горожанина действия и поступки, типа ритуального плача на похоронах. Сделанные автором выводы тоже не слишком убедительны. Напрасно делает И. Моисеева вывод о нравственной ущербности персонажей, Солженицын показывает, что его герой в деревне человек временный, на всё смотрит со стороны, как пришелец. Или, рассуждая по поводу преодоления Солженицыным «инерционной семантики» окказионализма немоглухой (вместо глухонемой) и «переносе смыслового акцента с немоты на глухоту», И. Моисеева трактует это как «умаление человеческого». Суммируя всё сказанное, автор делает вывод о том, что антисоветизм авторской позиции в повести выражен «лишь на грамматическом уровне, не подлежащем полицейскому преследованию». И более того – «претензии к советской власти только сигнальные огни этого вызова мировому злу, по сути, перед нами взыскующие вопросы Создателю, иными словами — богоборчество». Дальше – больше: вывод о богоборчестве переходит в мистические рассуждения о проклятиях, запретной горнице, Бабе Яге, двойничестве, подмене, жертвенности, обречённости, причем в чертах повествователя обнаруживаются черты оборотня, насыщающегося энергией смерти. Неопределёнными остаются цели автора, заключающего свои многоэтажные построения словами: «перед нами глубоко законспирированное фэнтези». Вот так: ни много, ни мало – ФЭНТЕЗИ. Это Солженицын-то!!! «Матрёнин двор»!!! Честно говоря, неубедительно. И более того… Зная о том, что Ирина Моисеева – прекрасный поэт, понимаешь, какую непосильную задачу перед собой она поставила: запретить себе мыслить художественно, и это оказалось выше её сил. Художественности нет, а псевдонаучность осталась. И юмора нет, а он-то как раз смог бы смягчить абсурдность ситуации. Зачем поэт начал говорить на чуждом ему языке? Ведь изложи он свою фантастическую конструкцию поэтическим языком, всё было бы не столь печально.