Игорь Клех.
«Хроники 1999 года»

Рецензии

Наташа Романова

Игорь Клех «Хроники 1999 года»

Главный герой книги не время, а язык.«Главный герой здесь – время» Павел Басинский «- У меня такое впечатление, что в России едва наберется тысячи полторы человек, способных внятно излагать свои мысли! — Да что ты, даже в Москве таких от силы человек 15!» Такими репликами перекинулись автор книги и редактор толстого журнала, ушедший в глянец в те смутные годы. В этой книге практически отсутствуют диалоги, она написана в жанре ретро-повестования безупречным интеллигентным языком опытного эссеиста – в традициях лучшей советско «московской» прозы (так же постно), хотя речь там, как вы понимаете, идет о глубоко постсоветском периоде. Довольно обширный глубокий срез чужой частной жизни на изломе тысячелетия интересен не чередой знаковых событий вроде ухода Ельцина в отставку или военных действий в Сербии, а деталями именно частной жизни человека родом из Львова, но долго живущего в Москве на съемной квартире вполне себе литературными заработками, а не ворочающим мешки, разгружая вагоны или торгуя батарейками и трениками на Черкизоне, то и дело попадая под раздачу местной крыши. Так как всех этих физиологических очерков про непосильный физический труд понаехавших в Москву писателей и их убогую жизнь по общагам на дне праздника жизни мы уже достаточно начитались. А вот про сносную жизнь литератора и писателя, а не среднестатистического среднего класса (то есть всяких мещан и мелких буржуев) пока не очень. Не считая В. Курицына «Weekly». Тем более, что срез этой частной жизни выполнен тщательно, хотя и без заметных усилий, и достойным литературным языком – то есть И. Клех, бесспорно, входит в эти «от силы 15 человек в Москве», кто умеет внятно излагать свои мысли. Это не рассказ «о времени и о себе», как пишут об этой книге разные критики (по-видимому, все они – если не приятели, то уж всяко хорошие знакомые автора), а именно о себе, а также о смерти. Смерть матери совпала со смертью тысячелетия, отец умер через девять лет после этого. Обе они описаны с предельной глубиной резкости – документально и беспощадно – без обычного родственного ханжества и пафоса. «Вид молодого похотливого язычка в беззубой ротовой яме» умирающего отца, который перед смертью превратился в монстра – это та деталь, которую не скоро забудешь, хоть и очень хотелось бы, как мне в 13 лет хотелось забыть рассказ «Смерть Ивана Ильича», а вот поди ж ты – так и не удалось. Про язык у Клеха есть еще, но уже про собственный: как стоматолог вырвал из его пасти «все, кроме языка» (прямо как Набокову в романе «Пнин») – это единственное место в книге, которое вызвало у меня смех. Все остальное не вызвало никакого желания смеяться: автор пишет о серьезных вещах, а кому позубоскалить – тому точно не сюда. «Главный герой здесь – время», пишет Павел Басинский из «Нового Мира». Нет, главный герой здесь – не время, а язык!

Григорий Охотин

Игорь Клех «Хроники 1999 года»

Повесть-штамп Первое, что замечаешь в повести Клеха — огромное обилие штампов, штампов и мыслительных, и чисто языковых. «Горбатого могила исправит», «где стол был явств, там гроб стоит» — подобные отчерчивающие одну байку от другой точки встречаются, если приглядеться, чуть ли не на каждой странице. Почтение к автору и тот факт, что повествование идет от первого лица, заставляют думать, что подобный способ изложения служит какой-то конкретной цели, например, характеризации героя. Но проблема, возможно, только моя, в том, что подтверждения этой гипотезы в тексте нет — штампованность текста и мышления героя присутствует, а чему оно служит — остается не понятным. Эти штампы проникают в текст очень разными гранями. Например, сперва описав провинциальную жизнь родителей как вполне идилическую, автор не забывает добавить: «Мои старосветские помещики…». Буквально через пару страниц, заметив в Карпатах надпись «Тут був Кефир», автор пишет целый абзац-штамп, который, позвольте, привести полностью: «Кто ты, Кефир? И почему «Кефир»? За какую доблесть или оплошность получил ты свое прозвище? Побывал ли ты на киевском Майдане через пять лет и расписался ли так же на колоннах Почтамта? Сам-то ты употребляешь с бодуна просроченный кефир, завезенный к вам клятыми москалями и радянской властью? Нет ответа» Что это? Зачем? Нет ответа. И в этой безответственности нет ничего интригующего. Она просто заполняет собой страницу за страницей. Впрочем, возможно, это и есть подлинная задача — не только этих штампов, но и большей части текста. Книга называется «Хроники 1999 года», и, как бы, повестует о том, как бывший львовянин вписывается в московскую журналистско-литературную жизнь — на фоне политических и экономических событий. В хронике проскальзывает много правдивых историй и описаний реальных персонажей, правда, сам подбор событий и лиц отвечает скорее художественной необходимости, нежели хроникерской — литературно-тусовычные события, описываемые в книге, в реальности относятся далеко не только к 1999 году и XX веку. Но с художественной точки зрения это не важно: автор создает с помощью заурядного героя с заурядной судьбой вполне заурядную реальность, которая, хоть какая-то, все равно нужна для любой повести. Вопрос, снова, в том, зачем нужно создавать эту реальность. На первых же страницах автор пишет: «Но я не о лычках, а о дальних подступах к смерти матери». Все эти штампы и сероватый текст нужен только для того, чтобы описать смерть матери. О ней, о смерти матери и смерти вообще — а соответственно, по касательной, и чуть-чуть о жизни, — вся повесть. И в той части, которая повестует собственно о смерти матери, есть ответственность — вот что пишет, предваряя эти отрывки, сам автор: «И я хочу это сделать — навести предельную резкость, чего бы мне это ни стоило». Важна не резкость — а решение: «чего бы мне это ни стоило». Потому что основа повести сработана как-то по ремесленному споро, и кажется, не стоила автору ничего. Мне, впрочем, оправданием всей повести кажется не описание смерти матери, а маленькая, пятистраничная главка, озоглавленная так: «Руководство по устройству эдема». Внутри — пересказ дневника бабушки героя, которая вместе с дедушкой героя занималась садоводством. Как и матери героя, как и герою, мне, читателю, только этот дневник и хочется читать. Но вот что говорил Сезанн о старых и новых мастерах: «Теперь забыта наука подготовок, и в картинах нет той текучести и силы, которую давали нижние слои».

Сергей Коровин

Игорь Клех «Хроники 1999 года»

Возможно мы чего-то не догоняем, но этот текст оставил нас совершенно равнодушными. Хроника она и есть хроника, — перечисление с комментариями. В чем фишка? Нет никакой фишки, — перечисленное скучно, комментарии банальны. Ага, значит это концептуальное искусство, — не случайно отзыв Рубинштейна украшает спину переплета. Вот так бы и говорили, а то мы заподозрили было автора в претензии на прозу. Но тогда должно быть хотя бы смешно, — сам-то Рубинштейн постоянно ухмыляется, — куда там! Вся эта хуета осуществляется с самым серьезным видом. Произведение прямого действия, — автобиография: «Граждане, послушайте меня…» или все-таки проза? Да нет, не проза. Тогда нахера? Великие наши концептуалисты с самым серьезным видом тщательно выстебывали глупости совдепа, – обывательское сознание и социалистический реализм – а тут-то чего выстебывать? Жанр романа, что ли? Тогда пусть идет нахер, потому что только немощь и бездарность готова отрицать мастерство и одаренность в русской литературе, то есть, то, что ей не по зубам, а мы тут рассматриваем тексты с позиции именно художественности. Да, постмодернизм околел и его благополучно схоронили близ дороги, да только крайне небрежно, — видно руки, видно ноги. Сами виноваты, потому и вылезают тут и там его призраки, — то философ какой-нибудь начинает проповедовать отказ от морали и нравственности и пропагандировать пошлую ложь, откровенный пиздеж и всякие провокации в оправдание собственной низости, то клехи разные… Короче, та еще обстановочка в области духовной жизни и искусств, а потому мы даем такое заключение: раз тема ебли не раскрыта, то вот вам средний палец, а не премию «Национальный бестселлер», хотя вам и надо платить за съемную квартиру! Фу, какая пошлость — попрошайничать! Да и кого, как говорится, гнетет чужое горе?

Марина Каменева

Игорь Клех «Хроники 1999 года»

Эта книга, безусловно, производит впечатление. Во-первых, потому что у автора зоркий глаз наблюдателя, замечающего точные приметы времени и безукоризненно их фиксирующий, во-вторых, язык броский и временами колкий, что, правда, одновременно приближает книгу к журналистике, удаляя ее от художественной прозы. Впрочем, таков жанр – «хроники». Автор готов быть «хроникером» не только бьющейся в агонии умирающей державы, но и писать хронику ухода любимой матери.

Последнее читаешь со смешанным чувством – с одной стороны это качество настоящего художника, для которого нет запретных тем, с другой – все-таки какие-то физиологические подробности можно было бы и опустить (так мне кажется).

Книга читается с интересом, но для подспудно прослеживающейся в ней темы – параллельного ухода с исторической арены страны, ухода столетия и тысячелетия и ухода матери, она как-то несоразмерна по масштабу художественного осмысления и обобщения.