Все это враки, что Рубанов умеет брать читателя за глотку, — нихрена он никого не берет. И пример – этот сборник. Да и кого может взять за глотку рассказчик, который без конца хвастается, какой он, мол, крутой? Кто станет слушать какого-то приблатненного ублюдка, — наверняка ведь врет, — что он такой могучий каратист? Представьте, что садится к вам в купе такой попутчик и начинает щеголять всякими приключениями из криминальной или околокриминальной тусовки: «Да я вот раз!… Да мне вот – раз…»? Может кому и интересна отечественная этнография девяностых, но нам, например, нет. И чего мы делаем? Мы стараемся либо заткнуть фонтан, либо оставляем его наедине со своими рассказками. Во-первых, мы не хотим знать в детали подлой сущности каких-то мухлевщиков, маклаков, бандитов и прочее, это все — гонево. Какое нам вообще дело до воров, бандитов, проституток, педерастов, кидал, менял и прочее? Тоже люди? Так Бог им судья, и мы не судим, — мы брезгуем. По «Домострою», например, таких не следует пускать в дом, нельзя бывать в их компании и слушать их не следует, — они там, по ту сторону. Вот такое ощущение возникает от отдельных рассказов, но как только рассказчик меняется – совсем другое дело. Кстати, и рассказ про тюремную жизнь никакой брезгливости почему-то не вызывает, хотя это тоже рассказ о быте помянутых выше категориях двуногих. Не будем копаться почему, — нам, Достоевским, это известно.

А в целом, мы вообще против того, чтобы современная литература наполнялась уголовщиной, уже хотя бы по тому, что это никакие не герои художественных произведения, а персонажи криминальных хроник, потому что герой – это внутренняя жизнь, герой, по функции своей в тексте, обязан вызывать симпатию читателя, а какой нормальный читатель может сопереживать гадкому жулику или убийце? Нет, конечно, мастерство автора может заставить, но у мастера это не самоцель, — это служебное, например, для того, чтобы мы пристальнее посмотрели на то, кто мы сами-то, если переживаем за маньяка-убийцу из сериала про Декстера? Хотя там все просто: в связи с тем, что в Маями сложилась ситуация, когда прокуратура сильно уступает по уровню профессионализма адвокатуре, и маньяк Декстер, на свой страх и риск, осуществляет справедливое возмездие преступникам, — замечательно. В итоге, никаким национальным бестселлером сочинения Рубанова быть не должны и, надеемся, не будут.

«Проза есть приговор всем и всему. Последняя правда о тебе и обо мне. Проза на острие меча, погружающегося в грудь невинной жертвы, она во взгляде младенца, не умеющего говорить. Это не наука, не искусство, не знание или умение. Это не истина. Истины мало, должно быть что-то еще.»

О поколении, которому в 90-х было по 18-20 лет. Еще один взгляд пережившего эти годы человека, попавшего во времена перемен. Автор – умница и настоящий мужик. Стиль написания полностью соответствует фамилии. С ним жалко расставаться, хочется поболтать еще, хотя поболтать не совсем верно. С достоинством, с самоиронией, откровенно говорит нам о том, что каждый про себя знает, но никогда не произнесет вслух. Достойно уважения. Так что не поболтать, а поделиться своим – он вызывает на откровенность.

«Хочу, стремлюсь говорить о главном, об основополагающем. О смерти, о любви, о красоте, о свободе, о пороках и страданиях – но всякий раз грешу легковесностью и скоропалительностью суждений. Глубоко ныряю, да быстро выныриваю».

«Разве краткая словесная формула бывает чересчур сильной? Оказывается, бывает. Хочешь научиться припечатывать одним словом – учись, припечатывай, только знай меру; помни, что словом можно убить». Добавить нечего, он сам все о себе и о Родине сказал.

Вот про этого писателя хочется (и можется) много рассуждать. Не потому что он очень хорош, а потому что он очень типичен. В отличие от Шпакова и многих других, он в теме и в материале. У него все хавбеки, беки, форварды и голкиперы расставлены правильно и детской дурости про разводку оленевода из Нарьян-Мара он не напишет. Поэтому читать его рассказы занимательно. Повторюсь, рассказы. У него слишком большой жизненный опыт для романной формы. Его распирает. Романы получаются вязкими и перегруженными, как это ни парадоксально, … поучениями. Компактная форма рассказа держит напряжение. В начале ХХ века Вальтер Беньямин в своей статье о Лескове писал про то, что сейчас (в начале ХХ века) из литературы и жизни исчез тип рассказчика, человека, который с умением и удовольствием рассказывает интересные истории с очевидной или не очевидной моралью. По мнению Вальтера Беньямина это произошло оттого, что из человеческой жизни исчез … жизненный опыт. Социальные изменения были слишком катастрофичны, чтобы жизненный опыт смог сформироваться у того или иного индивидуума. Все правила в одночасье оказывались неправильны, законы незаконны. А потом новые правила и законы менялись ещё и ещё раз. Мысль кажется уж очень парадоксальной, но она повторяется и у Мандельштама: «Европейцы ныне выброшены из своих биографий, как шары из биллиардных луз», и у Шаламова: «Опыт Колымы – анти-опыт. Мои рассказы ничему не учат…» Современная российская ситуация оказывается наоборотной ситуации начала ХХ века. Человек вновь вброшен в биографию. Вновь в цене жизненный опыт и вновь появляются рассказчики. Любимый писатель Рубанова, Варлам Шаламов оказался в ситуации, в корне противоречащей всему, что он читал. Это был новый, невиданный опыт. В меньшей степени в такой же ситуации оказались молодые европейские интеллигенты, попавшие в окопы первой мировой. Иное дело, второе издание капитализма в социалистической в упаковке в России в конце ХХ века. Молодые интеллигенты читали и Драйзера, и Бальзака, и Золя, и Джека Лондона, да и Шаламова они читали. Эта ситуация была тяжела, но знакома. Она не противоречила прочитанному и (кстати) просмотренному. Поэтому у Рубанова столько отсылок к западным гангстерским фильмам. Для Шаламова Колыма была катастрофой. Для Рубанова «Матросская тишина» была тяжёлым, но испытанием. Инициацией. Поэтому Шаламов никого не учит. У него нет жизненного опыта. Его опыт – отрицательный. А Рубанов учит. Порой это раздражает. Потому что читатель не может не задать вопрос, а кто это мне такие верные слова говорит: «Желаешь набрать высоту – вставай против всего и всех. Против обстоятельств, против советчиков, против собственных страхов». Это что ж за Павка Корчагин такой вместе с Александром Матросовым? Бывший рэкетир, бывший финансовый правонарушитель, бывший пресс-секретарь политического авантюриста, Беслана Гантемирова. Нет, это понятно: смолоду много бито-граблено, под старость душа спасать надо… Да и кому же ещё и морализовать, как не бывшему рэкетиру? Но вчуже странно. Порой вспоминается начало великого гангстерского фильма «Перекрёсток Миллера». Падающий в стопку кубик льда, льющееся в стопку виски и голос гангстера: «Я говорю об этике. О морали. О том, что и делает нас людьми, что не позволяет нам превратиться в стаю диких животных…» Опять-таки, это совершенно закономерно. Все лучшие гангстерские фильмы очень моралистичны и назидательны. Иначе и быть не может. В искажённом, жестоком, но всё же человеческом мире неотменимые законы морали действуют жёстче, очевиднее. Тем не менее, все лучшие гангстерские фильмы сдобрены … юмором. С юмором у Рубанова – проблемы. Он насмерть серьёзен, как всякий моралист. «Самолёт взлетает против ветра…» Отличное начало. Видится продолжение: «Но ссать против ветра не следует». У Рубанова не то. У Рубанова см. выше про человека, который тоже против ветра … взлетает. Порой Рубанов пытается шутить, но это получается у него … странно: «Ближе к сорока годам становится понятно, что с родины трудно что-либо получить. Она как всякая хитрая женщина, всегда норовит отдать натурой. Красотами, берёзами, сиреневыми закатами, прохладными речками и снегопадами…» Как-то так вспоминается фраза из фильма «Основной инстинкт»: «Доктор, а что Вы сейчас сказали?» То есть, предполагается, что не-хитрая женщина отдаёт не натурой, а … деньгами, квартирой, дачей, машиной? Нет, такое случается, но вряд ли мачо и супермен, Рубанов, на такой вариант согласится. Суперменство Рубанова тоже весьма симптоматичное и типичное явление. Это интеллигентское суперменство. То есть, герой или alter ego Рубанова не просто челюсти крушит и пальцы ломает, не просто обеспечивает ту, которой посчастливилось стать его спутницей жизни материальными благами, он ещё и читает, и думает. Готов думами своими поделиться. На Западе таким интеллигентным суперменом был Джек Лондон, в известной степени Хемингуэй. В России мог бы стать Горький, но его портила идеологичность (как портит Рубанова моралистичность). В СССР – Стругацкие и Василий Аксёнов. Ироничный, но почтительный поклон Аксёнову Рубанов отвешивает в названии одного из своих рассказов: «Жаль, что тебя не было с нами». Разумеется, «Жаль, что Вас не было с нами» — рассказ Аксёнова. Сейчас таких интеллигентных суперменов в литературе становится всё больше и больше. Это хорошо, потому что развязывает руки критикам. Слабого, «лишнего» или «маленького человека» бить нехорошо. Мачо врезать одно удовольствие. Ему на пользу. Рубанова вон посадили, он отличную книгу написал: «Сажайте и вырастет». Между тем критики только и делают, что ласкают Рубанова. И зря. «Какой-то палец или даже два я ему сломал, потому что он завизжал СТОЛЬ громко, что остальные испугались, слегка расступились, разжали захваты, и возникла пауза, передышка, участники махаловки вдруг слегка опомнились, отрезвели, осознали происходящее: получалось, что на виду у многих десятков очевидцев трое или четверо молодцов пытаются отмолотить одного, изо всех сил обороняющегося. В ЧАСТНОСТИ, я различил крик собственной жены…» Не совсем понятно, зачем сообщать, что жена «собственная», если бы она была чужая, тогда да, прилагательное – необходимо. В описании драки нелепо, комично и неуместно торчат архаичное «столь» и канцелярит «в частности». Стремительность и ярость драки не передаётся длинным сложноподчинённым предложением. Возникает ощущение унылого топтания на месте. Это ощущение подпирается скоплением глаголов: «опомнились, отрезвели, осознали…» Нет, нет, так драку не описывают. За такие описания премии не получают.

Хотя это сборник рассказов, его, можно назвать единым произведением, своего рода автобиографией, так много в ней авторского, личного. И такая же искренняя интонация повествователя, его авторское Я. Рассказы объединены лирическим героем, от имени которого ведётся повествование. Это герой нашего (своего) времени, человек, прекрасно знакомый с самыми трудными, тяжёлыми, поистине чёрными сторонами жизни, прошедший в лихие девяностые все круги ада – в армии, в бизнесе, в тюрьме, закаляясь на полях сражений, или, попросту говоря, в хулиганских драках и разборках., но сохранивший при этом душу живу, оставшийся человеком. Он не боится грязи и вообще не боится ничего. Готов ко всему и получает за это всё сполна. Не понимает ровесников, которых те же события сломали, перемололи, превратив в старых ведьм и отвратительных стариков (рассказ «Тоже родина», давший название всему сборнику), в то время как герой «бегал, злой, собранный и быстрый». Самоорганизация и самодисциплина помогли ему сохранить себя. Автобиографичность как принцип. Писатель Алексей Евдокимов сказал, что прошлогодний победитель «Нацбеста» «Крещенные крестами» написан в «почти беспроигрышном жанре слегка беллетризированного мемуара». Приблизительно в таком же беспроигрышном жанре написано и это произведение, и произведения некоторых других номинантов года нынешнего. Действительно, это своего рода беллетризированная автобиография. Но произведения других номинантов показывают, что одного жанра недостаточно, за ним должен стоять Человек. Беспроигрышным жанр становится, когда повествование идёт от имени Личности, человека интересного и неординарного. Тюремный опыт даётся герою с трудом, но он смог обжить и это пространство. Правда, устал очень от многого, в частности, «устал следить за собственной речью – не дай бог неправильно выругаться!» Лихие девяностые предстают в книге во всей красе, и поражает эпическое спокойствие автора, повествующего об участии героя в криминальных и полукриминальных разборках, аферах и махинациях. Участие это весьма своеобразное, герой как бы наблюдает за происходящим со стороны, физически участвуя, но душевно не вовлекаясь в него. Он воспринимает это как неизбежность, необходимость, «се ля ви», и люди из другого мира, чуждые герою, начитанному и активно читающему студенту, участвуют в его жизни, формируют её. То, что для людей старшего поколения дико и невозможно, человеком молодой генерации воспринимается естественно, ведь другой жизни он и не знает, а рассказы старших о том, что было когда-то,– всего лишь сказки, мифы. Реальность – вот она, значит, надо приноравливаться и жить в ней.. Рубанов – мастер малой формы, его рассказы имеют завершённую форму, часто последняя фраза в них ставит неожиданную точку в развитии сюжета. Неожиданной может быть и развязка интриги (рассказ «Носки»), и расшифровка названия, (рассказ «Жаль, что тебя с нами не было»). Рассказ «Гонзо» посвящён весьма популярной современной теме – теме розыгрыша, подставы, разводки, центральной в эпоху Homo ludens и homo ridens. Рубанов – великолепный наблюдатель, умеющий проникать в сущность вещей, видеть именно те детали, которые эту сущность и определяют, демонстрирующий прекрасный юмор, непринуждённую интонацию и подкупающую искренность. В оценке события — точность, меткое попадание в цель, и в этом совсем нет прямолинейности, зато есть несгибаемый внутренний стержень и неуклонная однозначность. Такие качества прозы не могут не привлекать. Назвав себя сочинителем бытописательских рассказиков из русской городской жизни, А. Рубанов почти не погрешил против истины. Уменьшительный суффикс, однако, лучше убрать, поскольку он придаёт фразе пренебрежительность. Это не рассказики, а рассказы. Малая повествовательная форма. Особенно подкупает удивительно мягкая, человечная интонация, опирающаяся на твёрдый фундамент нравственных принципов в рассказе «Ёжик». Описано обычное событие из дачной жизни, и это как бы обычное описание завершается взмахом авторской кисти, последней фразой Рубанов мастерски ставит точку, отвечая на все возникшие вопросы.

Андрей Рубанов — человек, с которым много всего случалось, который много чего сделал и обо всём интересно рассказывает. Он служил рэкетиром, побывал в Советской армии, учился в Университете, делал бизнес в девяностые, сидел в тюрьме. Как заправский баечник-анекдотчик, Рубанов умеет закрутить сюжет. Сам себе писатель, он же сам себе и главный герой. Конечно, Рубанов — писатель «об одном и том же», но он пишет ясно и чисто, и, например, способен передать чувство счастья. В наше время у многих писателей счастье, упоение жизнью выглядит фальшиво. У Рубанова — нет (почти никогда). В сборнике «Тоже Родина» вы найдёте очередные полтора десятка правдивых историй из жизни российских мужчин 90х-2000х годов.