Ирина Дудина «Радостная мужская сталь»
«От современной литературы часто веет мертвечиной…»
Ирина Дудина, выдвигающая на «Нацбест» свой собственный текст, присылает в Оргкомитет аннотацию следующего содержания: «От современной литературы часто веет мертвечиной или слащавой ложью. Книга “Радостная мужская сталь” – чрезвычайно живая и горько правдивая. Говорят, что вот нет ничего нового в литературе, нет новых героев, новых отношений между людьми. Они есть в этой книге». Ок, едем дальше: «Роман – абсолютно петербургский, продолжающий линию Гоголя, Достоевского, Льва Толстого, Андрея Белого, Константина Вагинова». Проглотили? «Как и 100 лет назад, – продолжает номинант-номинатор, – это питерское варево порождает новые духовные мутации, вирусы нового зла и антитела невиданного милосердия». И далее по тексту: «Роман абсолютно скандальный, наполненный ненавистью и нежностью. Читать его смешно и страшно, он затягивает, как в воронку-калейдоскоп, доводя в какой-то миг до слёз, и эти слёзы уже не о людях, а о стране России».
Ага, думаю, «о стране России»… – и открываю файл.
Цветовое восприятие включается: междустрочная энергетика моментально превращает рукопись – и хотелось бы написать в ж и в у ю, но увы! – в некую самопроизвольно разлагающуюся субстанцию. «Радостную мужскую сталь» (нейминг и контент – противоположности без пресловутого диалектического единства) можно назвать метастазирующим текстом – своего рода неоперабельной рукописью – по нескольким причинам. Причина первая – слабая фактура, отягощенная провалами вкуса (даже не «сбоями»); в профессиональном смысле работа н и к а к а я (исключение составляет фрагмент «Письма непонятно кому» да несколько «питерских» абзацев). Причина вторая – отсутствие редактуры и элементарного форматирования (подобные рукописи, мягко говоря, утомляют: издатели подобными шедеврами брезгуют). Причина третья (она же «три в одном») – классическая профессиональная беспомощность; есть и откровенно графоманские пассажи. Автор не в состоянии переплавить эмоции в чувства и, придав им новую форму, создать то, что и называется, собственно, романом. Не понимает, что от «почувствовал/а» до «транслировал/а» – тысячи миль. … Мизантропия для большинства литераторов – своего рода креативный импульс. «Возлюбить ближнего» (для начала просто перестать ненавидеть) непросто – еще сложней принять себя: ближе-то, казалось бы, не бывает… Ан нет. Лирической (?) героине Ирины Дудиной – поставившей на себе крест журналистке Насте – чувство любви неведомо (разве что к деревьям; остальное – «от лукавого»). Если и случаются «проблески», то недолгие: все лучшее гасится привычкой впадать в состояние безысходности, алкоголем и малопривлекательным – судя по описанию – сексом. Впрочем, слово это – секс – слишком кошерное для постельных «па» униженных и оскорбленных интеллектуалоff-алколюбов: «Когда я на диване совсем зарубаюсь, – читаем в ПЕТЕРБУРГСКОМ РОМАНЕ, “продолжающем традиции Гоголя и Достоевского”, – Влад выходит из ванной, и начинает меня, полумёртвую, тормошить. Я то ли сплю, то ли нет, я ничего не понимаю, что он мне говорит, но точно мы трахаемся».
Склизкие, прогорклые декорации. Безвольная, пошленькая богемка, вечно претендующая на «что-то большее»… желательно «нипочему». Богемка, которая не столь не может обеспечить себе достойное или хотя бы сносное существование, сколь не хочет. Богемка, спящая на грязном белье, – и в нем же копошащаяся. Больные страстишки, растущие из навозной жижи «лучших чувств»: ароматические палочки в виде пространных размышлений «о тщете всего сущего» не спасают, как не спасет и редакторский скальпель такие вот пассажи (орфография и пунктуация автора сохранены): «Мне досталась хрущовка уже пооблезлая, в зарослях зрелых дерев. Я была очарована. Птички пели, всё утопало в зелени. Что утопали в зелени страшные длинные коробки, уложенные лестницей, рядками, в линию- так на это было наплевать. Квартира выходила окнами на две стороны. Окон было много. Лифта не было, опора была на мускульные силы ног. После жизни в 13 этажном доме, полностью зависящем от электроэнергии, которую всё время отключали, это был шаг вперёд».
Еще пример: «Ведь художник встаёт утром, и ему так хочется рисовать, как вот птице петь, а рисовать негде и не на чем, и надо, почему-то, жить в уродстве убогом блевотном». И еще: «На следующий день я увидела, что газета «***» не напечатала мой обзор. Писец, поняла я, моей работе. Я подсидела Сёму, теперь меня выперли точно так же, как его. На что жить? Это были жалкие, но стабильные гроши. Я шла в редакцию с тяжёлым сердцем».
Читайте-читайте: «Потому что от дворцов торговли мутит. Блевать от них тянет. Понастроили рынков, понимаешь ли, а на чердачке кинотеатрик с глупенькими фильмецами для детей лет одиннадцати и недоумками постарше. Ну их в баню. Надо чтоб своё кино ставили про жизнь».
Не отвлекайтесь: «Вышел хрен. Заплатили гораздо меньше, чем думала, заплатят. Денег хватило только на самые дешёвые поездки в жопные дыры нашей поросшей травой родины».
Вчитывайтесь: «Как-то так мерзлотно. Мерзостно. И даже не понять, какой сезон на улице. Вроде как голова болит, а вроде не болит. Вроде как горло начинает болеть. Члены зябнут. Ватно так как-то. Никак. И такая тоска под сердцем. Такая пустота. Пустотность мира приоткрылась, и сосёт, сосёт твою энергию. Ты как бездушня кукла».
А вот и руководство к действию: «Чтобы понять, что на деле происходит, надо не только язык иметь, орган, бля, свой эрегированный, но и уши надо уметь развешивать».
Ага, и уши. … Текст этот, если помните, номинирован на российскую литературную премию «Национальный бестселлер».