Дмитрий Данилов.
«Горизонтальное положение»

Рецензии

Всеволод Емелин

Дмитрий Данилов «Горизонтальное положение»

Проза Дмитрия Данилова узнаваема по нескольким строкам. Это один из немногих современных писателей, обладающий ярко выраженным индивидуальным стилем. Бесстрастное описание всего попадающегося на глаза. Бесконечная песнь акына (что вижу, о том пою). Каталогизация предметов, пейзажей, людей, мероприятий, разговоров, ощущений и т. д. «Джон Донн уснул, уснуло все вокруг…» И. Бродский. Календарь, в котором главки-числа заполнены перечислением событий, перемещений. Увиденного и услышанного. Это действительно близко к поэзии. Мерный ритм завораживает, как чтение мантр, частые повторы погружают читателя в некоторое подобие транса. Данилов – практикующий православный, может быть ежедневное вычитывание молитвенных правил придало его текстам эту медитативность, эту спокойную отстраненность от описываемых событий? Как ученый в микроскоп наблюдает за жизнью микроорганизмов, занося в журнал увиденное, так Данилов бесстрастно ведет журнал наблюдений за собственной жизнью. Кроме того, автор увлекается фотографией и книга чем-то похожа на фотоальбом (вербальный). Вместо фотографий в нем словесные портреты прожитых дней и предпринятых действий: «…Покидание поезда, продвижение по платформе в сторону, противоположную направлению движения только что покинутого поезда. По лестнице вверх, через турникет, через стеклянную дверь, по подземному переходу налево, еще раз налево, по лестнице наверх, выход на поверхность земли. Круглосуточный магазин продукты. Салон связи «Евросеть». Пешее продвижение до остановки наземного транспорта. Ожидание наземного транспорта. Подъезжание к остановке троллейбуса 49. Посадка в троллейбус 49. Троллейбус 49 начинает движение. Остановка «Улица Ивана Бабушкина». Интересно, кто такой Иван Бабушкин. Хотя нет, неинтересно. Остановка «Черемушкинский рынок». Покидание троллейбуса 49. Пешее продвижение в сторону, противоположную направлению движения только что покинутого троллейбуса 49….». У Дмитрия Данилова интересная жизнь. Он журналист, он любит путешествовать, он не делит поездки на интересные и неинтересные. В книге «Горизонтальное положение» на равных сосуществуют Нью-Йорк и захолустье архангельской области, Когалым, Новый Уренгой, московские окраины (Лихоборы, например). Пространство прозы Данилова гомогенно и Нью-Йорк в ней не важнее Кожухова и Мезени. Даже наоборот, автор особенно нежно относится ко всему второстепенному, периферийному, бедному, ущербному. Он старается успеть запечатлеть эту уходящую натуру. Что останется через несколько лет от лихоборских бараков или наземного общественного транспорта Москвы (того же троллейбуса 49)? Боюсь ничего, кроме строчек Данилова не останется. Останется странная книга «Горизонтальное положение» где писатель с грустной улыбкой остановил сотни мгновений которые в общем -то и составляют нашу такую пеструю и однообразную, скучную и прекрасную жизнь.

Сергей Беляков

Дмитрий Данилов «Горизонтальное положение»

Этот странный текст составлен из ежедневных записей, которые ведутся в течение года. Кем? Зачем? Москва и Подмосковье. Остановки автобусных маршрутов. 722-го, 726-го, 808-го. Станции метро. Здания. Вывески. Всё, что попадает в поле зрения. Такое начало даже интригует. Что это? Дневник шпиона-любителя? Позднее выясняется, что всё это пишет рядовой сотрудник журнала. За год он успел побывать в Новом Уренгое, в Архангельской области, на Украине (по гоголевским местам) и даже в США. Обо всём оставил записи, из которых ничего существенного узнать нельзя. В качестве эпиграфа к тексту взяты строки из Ю. Мамлеева: «Но в общем все осталось по-прежнему и ничего не изменилось, хотя как будто и произошли события». Они удивительно точно передают впечатление от текста. Единственная «фишка», которая время от времени взбадривает читателя, задремавшего над этим монотонным текстом – отглагольные существительные. Автор испытывает к ним какую-то необъяснимую, патологическую любовь. Он неутомимо лепит и лепит эти слова-уроды: «хотение спать и собственно засыпание», «принесение сумки», «выпивание некоторого количества… вина», «укладывание в постель», «договаривание о встрече», «убирание в сумку», «добредание до остановки». Большая часть записей, как ни трудно догадаться, заканчивается фразой: «горизонтальное положение и сон». Есть варианты: «тревожный», «беспокойный», «всепобеждающий» сон. Кому адресовано это сочинение? Не могу себе представить. Воспользуюсь лексикой автора: «добредание» читателя хотя бы до середины текста маловероятно, скорее всего, «засыпание», «принятие горизонтального положения» и «сон». Может быть, автор так пошутил? Но для шутки слишком затянуто.

Андрей Архангельский

Дмитрий Данилов «Горизонтальное положение»

Внехудожественная проза Можно было бы и покороче, и поаккуратнее — но сама идея настолько блестяща, что многое можно простить. Для создания <современного литературного произведения> не подобрать сегодня более удачной формы, которая одновременно становится и содержанием. Автор в течение года (15 января 2009 года — 14 января 2010 года) фиксирует увиденное, услышанное, съеденное, выпитое, сделанное, не сделанное — с автоматизмом робота. Это не книга, а тетрадка, или даже обходной листок жизни. Причем, цель записок также бесцельна: просто пари с самим собой. Поскольку главной приметой нашей жизни является повторяемость, тупое однообразие событий, действий, ошибок, этот повтор и играет в произведении роль <авторской позиции>, анализа происходящего. Следуя за автором, компостируя в памяти все эти бесконечные <потом ждать автобуса 772к или 855>, ты неизбежно попадаешь в узнаваемое, вязкое колесо московского времени, которое крутится на месте. Вообще само по себе ожидание автобуса где-нибудь в Выхино, посреди серой, огромной, пустой горожатины — зачем понастроили столько?.. — заменяет чтение пятидесяти примерно страниц какого-нибудь Сартра или Беккета. Тут у нас сплошной Сизифов город, в котором Эстрагон и Владимир ждут автобуса до Кожуховской. Герой книги — пишущий фотограф, фрилансер, допустимо-беспринципный, именно зарабатывающий журналистикой на жизнь. Между тем беспринципность его, как можно догадаться, вызвана и тем, что все якобы <принципное> еще бессмысленнее и утомительнее. <Встреча с Владимиром Сергеевичем. Водка, селедка, черный хлеб, сало, огурцы, капуста, мясо, тушеные овощи. Обсуждение феномена карманного воровства в Париже. Обсуждение особенностей устройства парижского метро, сравнение их с особенностями устройства московского метро. Обсуждение ситуации на московском рынке недвижимости. Обсуждение фототехники Nikon, сравнение ее с фототехникой Canon. Обсуждение проблем, связанных с экономическим кризисом. Обсуждение писателя Анатолия Гаврилова, сравнение его с писателем Виктором Ерофеевым. Обсуждение того факта, что заведение <Сивый мерин> уже закрывается>. Это структура типичного <интеллигентского разговора в столичном кафе>: его отличие от <обычного> (где перемежаются цифры, общие знакомые и сетования на пробки) состоит в патологическом интересе ко всему, что не имеет к тебе отношения (своего рода симбиоз русской вселенскости и советской <активной жизненной позиции>), перескакивание с пятого на десятое, пустомыслие, многословие, демонстрация широкой эрудированности. Вот взять хотя бы разговоры о вещах. В сущности, что это? Наше признание в том, что вещи давно уже совершеннее и лучше, и даже независимее людей: <Обсудили разные темы, в том числе отличия между фотоаппаратом Nikon D80 и фотоаппаратом Nikon D90. Они похожи, эти фотоаппараты. Но Nikon D90, конечно, получше, чем Nikon D80. Хотя Nikon D80 — тоже, в сущности, неплохой фотоаппарат>. Сам обсуждающий, человек — здесь ощущает свою необязательность. Ему одинаково далеко и до Nikon D80, и до Nikon D90. Достоверная монотонность жизни. В лучших местах текст почти буквально повторяет приемы Владимира Сорокина из <Нормы>: но тогда, 25 лет назад, они призваны были напугать человека нормой; сегодня же ею никого не напугаешь, норма стала совершено нормальной: <На сцену по очереди поднимаются авторы (…) Анна прочла хорошее стихотворение. Николай прочел хорошее стихотворение. Валерий прочел прекрасное стихотворение. Аркадий прочел целых два чудесных стихотворения>. Случаются в нашей жизни прекрасные стихотворения, случаются даже чудесные — но они не могут изменить общей нехудожественности самой жизни. Именно с таким настроением слушают стихи на поэтических вечерах. Мы ощущаем невозможность ощутить привязанность к какому бы то ни было аспекту жизни, ощутить тепло, пригреться в каком либо ее отсеке или отверстии. …Герой получает заказ на книгу от крупной газовой компании — во славу одного из ее подразделений. <Надо, чтобы книга была интересна, с одной стороны, жителям города, а с другой стороны, не жителям города (…) Надо, чтобы книга, получилась, с одной стороны, художественной, а с другой стороны, как бы и не очень художественной, не переборщить в художественности, но чтобы все-таки было художественно. Надо, чтобы книга была написана хорошим литературным языком, чтобы это была литература, с другой стороны, это должен быть просто обычный нормальный человеческий язык, без вот этой, знаете, литературщины, но чтобы было художественно и литературно, но без вот этих вот выкрутасов, ну, в общем, вы понимаете>. Очень хорошо понимаем тебя, брат. Будь они прокляты.