Андрей Степанов «Сказки не про людей»
СКАЗКИ “THE BEST”
А особенно полезна пилюля под названием «Барсучья нора». Сказочка эта про мелического поэта, барсука Митю, sorry за слетевшее с «мышки» ругательство, – квинтэссенция того, что писучее племя называет литературным – и снова sorry – творчеством. Барсук Митя – настоящий писатель, а все настоящие писатели, по Андрею Степанову, в невероятных сказках которого – бывают ли «вероятные»? – сквозит что-то латентно-андерсеновское, в глубине души барсуки. Не знали? Есть повод заглянуть в книгу – отлично, помимо всего прочего, арт-лебедевцами оформленную, – питерского профессора русской литературы. Всамделишную Планету Зверей создал, да каки-их… иным двуногим до микробов тех и собак как до Эвереста. Но не Андрею Степанову: ему-то инсайт цветаевский с русского на русский перекраивать не нужно: «… Но как я не поняла раньше: зверь, может ли быть что-нибудь одушевленнее зверя? 1) потому что достаточно убрать одну букву «l», и получается «душа»; 2) потому что у него еще остается на одну букву больше, чем у «души». И если говорить серьезно: зверь (animal) – существо в высшей степени одушевленное (anime). Почти имеющее душу (ате)» («Флорентийские ночи»).
Итак, книжка не про people: да и к чему про них? Мешаются только, в самом деле: везде нос суют, толкаются, гадят куда ни попадя, трупоедством не брезгуют – последний нюанс особенно неприятен барсуку Мите: «Потому что поедать живых существ – все равно что есть самого себя! Потому что мир рушится от живоглотства!». Уж за одну эту фразу Митиного «крестного отца» впору в лауреаты жаловать: Андрей Степанов вкачивает в мозговое вещество читателя энное количество доброты, врачуя усталые анимы человечьи словно бы исподволь. Да, врачует «из-под полы»: а что делать? Без морализаторства, вдохновенно, не вспоминая, как кажется, о словечке «антропоморфизм»… Так появляются и говорящий попугай Екатерины Второй, и трогательный микроб Гриша с червяком Пал Иванычем, и Собор, разговаривающий с облаками, и самец береговой гориллы Иван Тургенев, и фрак «Станиславский», танцующий с платьем «Сара Бернар», и русский муравей Кацнельсон, и говорящая собака попяры Симеона, и ожившие шахматные фигуры, и даже мелкий шайтан Бобоназаров, находящийся в вечной земной ссылке…
Можете себе представить Собор на берегу реки, беседующий с пролетающим над ним старым боингом? С облаками? У него ни одного друга, а так хочется «иметь постоянного собеседника!». Сооружения п о п р о щ е, как водится, з а з в е з д и в ш е г о с я-то судят: «Не тем у тебя купол занят!» – Собор вздыхает: еще бы, у него не то что с «заземлёнными» отношения странные, но и с самим Режиссером Занебеснутым: хотя «кафедральное положение и обязывало верить», запутался старче – да так, что заболел: температура поднялась («Руководство по наблюдению кучевых облаков»)… Или взять, скажем, червяка Пал Иваныча, наставляющего микроба Гришу («Внутренний мир»): «А жизнь – она такая. Ежели бояться не будешь, то повиляет-повиляет – и сама на волю выведет» – вот и весь курс младого бойца-эзотерика: не бояться. Особо хочется выделить текст «У попа была собака»: трагичная, невероятно мощная сказка, в которой, как почти всегда у Андрея Степанова, звери оказываются куда человечней тех, кого, вероятно, из-за сбоя некой хитрой космопрограммы, все еще называют людьми. PS Отдельного разговора заслуживает, конечно, язык, впрочем, «объем данного эссе не позволяет…» и т.д. и т.п.: словом автор владеет так, что большинству «раскрученных» и «сочувствующих» литераторов и не снилось: виртуозно. Ну а сказки эти – конечно же, ПРО и ДЛЯ людей. В том числе и для нас с вами, живущих в местечке, посреди которого «стояла тесная клетка, клетку окружал зоопарк, а зоопарк окружал город Москва». Та самая: кипучая, могучая, самая-самая.