Сергей Самсонов «Аномалия Камлаева» Безупречный стилизаторский роман. Второй (после Илличевского) случай в моей читательской практике, когда каждый абзац, каждая страница доставляет удовольствие, половина роман вызывает чувство глубокого удовлетворения, однако к концу чтения абсолютно все вылетает из головы. Ни остается ни образа (все образы взяты как будто напрокат, и интеллектуал-супермен Камлаев, и второстепенные друзья детства, и прочие тени, роящиеся вокруг титанического героя- метафора творца-пианиста), ни словечка ( вся речь героев, конечно, высокохудожественна, но абсолютна аиндивидуалистична). Спору нет, роман очень хорошо написан. У Самсонова безусловное чувство слова и синтаксиса. Но писать ему абсолютно не о чем. Все эти (местами очень остроумные) размышления о творчестве и насилии, о человеческой природе и таинстве 11 сентября — идеальный материал для эссе в духе новых французов (от французов же — странный акцентированный эротизм), но для русского романа — маловато. Я был бы рад, если такая проза печаталась в толстых журналах, вместо Олега Павлова, но был бы безмерно расстроен, если бы некий далекий потомок или инопланетян, или иной кандид судил о современной нам действительности по таким текстам.

Довольно сложно объяснить, почему я не воспользовалась возможностью отдать голос этому роману, вроде бы по всем статьям обреченному именно на эту премию – действительно выдающийся текст молодого, нераскрученного автора, претендующий (и отчасти справедливо) на масштабность проработки заявленных тем. Да и темы, какую ни возьми, грандиозны – Художник и Бог, Смерть и Рождение, Эгоизм и Самопожертвование. Причина, на самом деле, не в отмеченных коллегами и вполне простительных для молодого писателя досадных ляпах вроде фамилии итальянской меценатки, неприличной в переводе. И даже не в «сделанных», ходульных до нелепости диалогах, нет-нет да сбивающих с ритма весь Париж. Причина, да простит меня за субъективизм уважаемый оргкомитет, в подспудном отторжении текста.. на генетическом, что ли, уровне. Самсонов пишет свое монументальное полотно об архиважных для сколько-нибудь задумывающегося человека вещах так, будто готовит дипломную работу по предмету « creative writing », что преподают в западных университетах. Что, может, не есть порок – ведь оные дипломные работы как раз и предполагаются в форме художественного произведения… Но такой подход к вот этим вот вещам с прописных букв настолько, как мне кажется, вне национальной литературной традиции, настолько расходится вот эта самодовольная интонация «знайки» с требованием от писателя, замахнувшегося на, гм, святое, обязательной внутренней «ободранности», накаленности нервов, боли и смирения… Что прямо как-то боязно перед этой возможностью подмены понятий: таланта – сноровкой, мастерства – выучкой… И так далее.

К этому роману может быть много претензий: он несколько искусственно собран, он несколько затянут, местами – чересчур наивен. Но это хороший роман, и написал его очень талантливый автор. А означенные выше огрехи вполне можно простить, учитывая, что роман, в общем-то, дебютный, а автору еще нет и тридцати.

«Аномалию» интересно и приятно читать. Отдельные пассажи заставляют взглянуть на давно изъезженные проблемы по-новому, а пара сентиментальных моментов заставляют пустить по-приятному искреннюю слезу. И весь этот набор необходимых и достаточных характеристик качественной прозы очень профессионально сбалансирован. Самсонов не впадает ни в опостылевший стеб, оставляя себе все же право на ироническую критику, ни в дидактический пафос, тем не менее, бесстрашно отстаивая свои идеалистические идеалы перед лицом перекормленной деконструкцией публики, ни в исповедание «чувствующего» молодого человека, коим автор, между тем, и является.

И какой-нибудь ловец молодых талантов, охотящийся за сливками нового писательского поколения, должен бы хорошенько присмотреться к этому тексту и с большим, очень большим интересом ждать следующего.

Герой романа Сергея Самсонова – композитор Матвей Камлаев – человек не очень приятный. Он ни во что не ценит людей, не умеющих писать музыку, уходит на подпольную тусовку — ни много ни мало — когда умирает его отец, с отвращением относится к мысли о том, что можно усыновить чужого ребенка (врачи говорят, что его жена не сможет родить), находит и бросает ни в чем не повинную женщину, как только в отношениях с женой пролегает трещина. И все же финал оставляет ему шанс на исправление – как раз когда должен родиться его, камлаевский ребенок, Матвей спасает брошенного бездомной женщиной младенца, — символическое соположение своего, вот-вот родящегося ребенка, и ребенка чужого, от одной мысли о котором Камлаева мутило, говорит о том, что герой может перемениться.

Что, впрочем, с ним уже однажды произошло. Долгое время Камлаев бился над проблемой невозможности нового в искусстве. Встреча с гениальным композитором старшего поколения переворачивает его взгляды. Урусов открывает ему глаза на очевидную вещь: музыка не нуждается в новизне формальных приемов – в изобретении формальных приемов нуждается композитор, единственно для привлечения внимания. Музыка проявляет себя непосредственно, как и во всяком божественном творении. В конце романа Камлаев, по сути – именно это символизирует чужой ребенок – готов увидеть божественные проявления в любом из творений природы, ничуть не менее значительных, чем его собственная музыка.

Тому же завету – не стремиться во что бы то ни стало к оригинальности – следует и сам автор. Самсонов слышит события, мало заботясь об их внешнем оформлении. Роман не блещет богатым языком, синтаксическое разнообразие проглядывает в нем лишь изредка, но само обстоятельство, что Самсонов изредка пытается затеять стилистическую игру – то стилизовать свои рассказ под платоновский, то выкинуть знаки препинания – свидетельствует о том, что он не прочь, а, главное, мог бы порезвиться. Стилистические приемы все-таки такая же разновидность музыки, как и живые картины, как события и сюжет – и, не стремясь к оригинальности любой ценой, какой смысл отказываться от оригинальности вовсе? Урусов не прав: изобретение новых приемов не главное в искусстве, но и без расширения искусство немыслимо, уже только потому что сама цель любого писателя ли, музыканта ли – научиться большему. Формальные игры – лишь следствие, а не причина прогресса в искусстве. И Самсонов в конечном счете тоже лукавит: ему, быть может, и хотелось бы поиграть с формой, но у него, очевидно, нет на это времени.

Меж тем роман замечателен. Разбирать его генетические корни здесь скучно… Скажу лишь о том, что автор преодолевает в тексте свой личный опыт – он в романе если и есть, то его не видно. А это дорогого стоит.