Олег Лукошин.
«Ад и возможность разума»

Рецензии

Александр Секацкий

Олег Лукошин «Ад и возможность разума»

Единственное, что вы можете испытать, прочитав историю их любви до конца — это зависть. Зависть, от того, что они освободились от удушливых нитей, которыми человек с рождения опутан с головы до ног, нитей, которые именуются Разумом, а вы всё ещё барахтаетесь в них.

Нет, это не история падения. Это история восхождения к высотам духа!

Быть может, они и не желали этого освобождения, быть может они не предполагали, что оно будет таким, но судьба помогла сделать им свой выбор, а если выбор по-настоящему твой, он не может не принести радость.

Повесть требует подготовленного к сценам насилия и секса читателя. Также необходима готовность к нестандартному восприятию реальности. В противном случае она будет понята вами неправильно.

Почему я выдвигаю сам себя? Потому что уверен в себе, чего и вам желаю.

Все на поддержку Лукошина! Лукошин — реальная альтернатива затхлому мирку бумагомарателей, который насаждает нам свои ценности.

Это отрывок из текста, предваряющего самовыдвижение данной повести. И объективный критик, искренне возжелавший поддержать честного и выше крыши одаренного парня Олега Лукошина, с нетерпением окунается в текст. Однако встречные благие намерения отнюдь не приносят желаемого результата

. Линейное развитие скучного сюжета, не поддающегося без усилий даже банальному пересказу. Будни неудачника от рождения, репетитора английского языка, его реальное и мнимое общение с соседкой, девушкой олигофреном, комплексы всех мастей, нытье по поводу нищеты, обида на папу-маму и весь свет, и !!! сверхпоступок – выбрасывание с балкона некогда любимых кинодисков

Лети к чёртовой матери, зловредное кино! – кричу я ему вслед. – Я избавился от болезней, которыми ты хотел заразить меня!

Диск исчезает в снежном сугробе.

Летите к чёртовой матери, сомнения и страхи!– кидаю я вслед за ним коробку.

Мне этого мало, я вытаскиваю на балкон все свои диски, и мы с Аней забрасываем их в небо.

Лети к чёртовой матери, мир разумных идиотов! – кричим мы.

Я выбрасываю свой магнитофон, DVD -плеер, затем берусь за телевизор.

Вот такой крутой эпатаж, которым автор явно упивается, представляя себе как читатель содрогается от лукошинской крутизны и жалеет, что потратил столько часов драгоценной жизни на чтение всяких там бумагомарателей. Что ж, пусть и дальше упивается и представляет – в сети всему есть место. Мы же будем надеяться, что повесть благополучно избежит участи быть напечатанной на презренной бумаге.

Дмитрий Трунченков

Олег Лукошин «Ад и возможность разума»

В начале повести герой вспоминает историю из детства. Мать пришла с ним в поликлинику, отошла в туалет, а он по малолетству не смог объяснить в регистратуре, когда подошла очередь, что ему надо. Пришлось стоять заново. Мать так и не простила промашки: на обратном пути крепко сжимала руку и дулась. История как бы предваряет все дальнейшие неудачи героя: деньги за урок ему отдают мятыми бумажками, отец дарит мешок картошки, но – гнилой и мороженой. Списать череду неудач на намеренное создание образа героя-параноика не получается: автор явно сочувствует ему, он, наверное, и сам такой же. Как следствие обиженности на жизнь приводятся муторные рассуждения героя о жестокости и абсурдности существования, смысл которых ускользает. Экзистенциализм, одним словом. Поскольку герой – классический изгой и дружить ему не с кем, болтать и целоваться приходится с больной девочкой-олигофреном. Которую насилуют дворовые негодяи, наш отважный одиночка вступается за бедняжку – и, избитый до бесчувствия, сам становится идиотом. Все это, видимо, должно символизировать что-то вроде иллюзорности открывающегося обычному взору мира, наделенного на самом деле иным, высшим смыслом.

Где-то в середине повести есть сцена, в которой герой – его зовут Иван – пытается кинуть палку местной давалке, но у него ничего не получается:

В салоне происходило какое-то движение, слышался смех и визг.

— Трахаться будешь? – спрашивал меня человек.

— Буду, — твёрдо сказал я.

— Ну так вставай, а то тебе не достанется.

Я с трудом поднялся на ноги. Они держали плохо, ужасно плохо держали они меня. Голая Вера стояла прислонившись руками к багажнику и недовольно смотрела на меня.

— Да он пьяный в жопу! – долетели до меня звуки её голоса. – Ещё заблюёт меня.

— Да ладно ты, Вер, брось! – сказал человек, будивший меня, и я понял, что им был тот парень, сидевший за рулём, чьё имя я так и не мог вспомнить. – Дай уж пацану, жалко тебе что ли.

Вера напряжённо молчала.

— Давай, давай, — подтолкнул меня парень в спину.

Я сделал несколько шагов к Вере. На заднем сиденье автомобиля между разведённых ног вздымалась чья-то голая задница – я догадался, что задница принадлежала Паше.

— По быстрому, — бормотнула Вера и нагнулась.

Передо мной маячили её ягодицы, расставленные ноги – протянув руку и проведя по коже, я убедился, что всё происходит на самом деле. Я схватился за ремень и лихорадочно принялся его расстёгивать.

— Не стоит у него! – смотрела на меня через плечо Вера.

— Сейчас, сейчас! – говорил я. – Сейчас всё получится.

Ноги всё же не выдержали, и я осел на землю. Подняться сил не было.

Если отрывок этот и свидетельствует о чем-то, то куда сильнее – о бессилии автора, чем о бессилии его героя.