ПУТЬ ПОСЛА
Это очень крупный роман.
Толстый, умный и философский.
При этом в нем есть все, что необходимо для нескучного чтения, – любовь, в том числе и телесная, авантюристы разных веков, казни, пытки, совпадения…
Такую книгу держат в домашней библиотеке и раз в несколько лет ее можно перечитывать.
И совершенно разные люди находят в ней своих героев.
Для меня, поклонницы и защитницы Остапа Бендера, самым милым сердцу, оказался герой с говорящей фамилией Жохов.
И вот тут, увы, повторю за В.Л.Топоровым, досадный прокол автора – ну нельзя в таком филигранно тонком произведении, вдруг наградить героя фельетонной фамилией. Еще бы «Плутовым» обозвал его.
А второго главного героя – свой собственный автопортрет, вместо Шубина – каким-нибудь «Умновым».
Когда-то я полюбила творчество Юзефовича не за знаменитого Путилина, а за совсем маленькую и не ставшую популярной книжку «Казароза». Это история про некую питерскую певчую птичку, подобно Вере Холодной , походя раздавленную революцией и Гражданской войной. Основное действие происходит в родной автору Перми – и все события развиваются вокруг удивительного явления, хотя в ту пору довольно распространенного — местного клуба эсперантистов.
Книга эта показалась мне совершенно редкой, удивительной и ни на что непохожей.
Прочитанный перед этим победительный «Князь Ветра» – просто интересным чтением.
Но «Казароза» – очаровала, и поэтому я купила себе еще одну книжку «Песчаные всадники».
И там, в ранней повести Юзефовича – была уже Монголия, и возник барон Унгерн.
А я в ту пору и не знала, что главную и серьезную книгу про Унгерна написал именно Юзефович. Я читала совершенно дурную «страшилку» Горенштейна – которая напоминала примитивный кошмар на улице Вязов с Фредди Крюгером, и к тому же оказалась компилятивной, по отношению к юзефовичевской книге.
Но в том же сборнике, где и «Песчаные всадники», в конце оказались еще и два рассказа.
И вот эти рассказы – совершенно не исторические — а такие бытовые, носящие автобиографические черты, они произвели на меня очень сильное впечатление.
Я удивилась многообразию этого человека, его умению вот так работать в разных стилях — от Монголии – до детектива в старинной манере, и вдруг совершенно современная такая «битовщина». Потом я слышала как Юзефович сказал: «Эти рассказы я нарочно написал. Чтобы они не думали, что я не могу писать вот такие «интеллигентские» рассказы».
«Они» – это вероятно незримые судители из толстых журналов.
Юзефович, как все умницы, человек скорее закомплексованый, нежели довольный собою.
Он всегда говорит о себе немного хуже, чем он есть, на самом деле.
При первом знакомстве он немедленно сообщил мне, что является коллаборационистом и соглашателем. Но это – некий самонаговор.
Одна из его последних книг называется «Путь посла».
Это не художественная книга, а серьезное историческое исследование.
С подзаголовком «Русский посольский обычай. Этикет. Обиход, церемониал».
Путь Посла – сильно отличается от Пути Бусидо.
И сама профессия посла подразумевает талант сотрудничества и умение соглашаться.
Но посол, не являющийся двойным шпионом, всегда работает на своего государя, президента, страну. Можно сказать, на свою сторону.
Юзефович, написавший «настольную книгу русского фашиста» — историю барона Унгерна, за это чрезвычайно уважаем в самых одиозных кругах – с расистами, фашистами и антисемитами всех мастей. Ему в этих кругах руку жмут и чарку подносят.
Но, на мой взгляд, никак не назовешь его дрессированным евреем.
Из него не вышел таковой при советский власти, и уж тем более, не вышел и после.
Руку жмут и чарку подносят ему и у либералов, люди оказавшиеся при Больших Книгах, то бишь при Большом Нынешнем Пироге, хотя самого его нельзя назвать человеком подле этого Пирога.
И тем не менее, сторона у Юзефовича есть, и она при внимательно изучении, довольно четко просматривается. Это сторона — интеллигентская. И вполне либеральная.
Может он и сам в том неохотно признается.
Но все его соглашательство и коллаборационизм – не более чем Путь Посла. Некие переговоры. И наверное, как и положено писателю – переговоры с Будущим, а не с Прошлым.
Юзефович – посредник. Миротворец между враждующими сторонами.
Буддийское его неучастие – это скорее маска и прикрытие. Он вовсю участвует.
Выходит с нашей стороны и идет туда, в ту строну. Безоружный.
Но и без подобострастного заигрывания.
В новой книге «альтер эго» автора, и даже вполне узнаваемый, немного карикатурный автопортрет — это историк Шубин.
В начале и в середине повествования, он, согбенный грузом собственных, большей частию материальных, проблем, бродит по Москве девяносто третьего, считая, что историк должен видеть все сам. На первый взгляд, не берет ничью сторону.
Но из пары строк в другой части книги – его позиция становится вполне понятна.
В книге есть сцена ближе к концу, когда через одиннадцать лет Шубин снова попадает на «места боевой славы», туда, где стояли баррикады мятежников в девяносто третьем.
Там теперь жалкий памятник – ибо мятежники проиграли, и ухаживающий за ним жалкий дядя, который в числе прочего говорит: «даже когда третьего октября начались провокации — наша группа никуда не уходила.»
И дальше идет комментарий Шубина:
« Провокациями эти люди называли все тогдашние события, в которых они повели себя не лучшим образом. То, что им самим в себе не нравилось, объяснялось коварством противной стороны, заставившей их отступить от своих принципов.»
Вот позиция автора. Она не кричит и не лезет вперед, но она весьма четкая.
И, например, вполне совпадает с моей.
Просто свою позицию я обычно выражаю отнюдь не по правилам посольского этикета обихода и церемониала. Моя жизнь — скорее Путь Бусидо, но уж точно не Путь Посла.
Не знаю, возможно ли назвать безответственным поведение властей именно тогда, в конфликте девяносто третьего года.
Земли, безответственно розданные, были к тому времени уже розданы.
А вот не пустить к рулю мятежников, которые, возможно, эти земли взялись бы возвращать – это, по-моему, вполне ответственные действия.
Потому что методы, которыми стали бы возвращать потерянную Империю и, скорее всего, потерянную советскую власть, люди, бегающие с палками по городу — вполне предсказуемы.
И всяк может нарисовать в своем воображении картинку последующей гражданский войны — точь в точь, как в семнадцатом году – плюс ядерное оружие.
В девяносто третьем власть держащими сделано было то единственно возможное, что необходимо было сделать. Вызвать танки.
Так в подобных случаях поступали и в Америке и в Европе.
Так однажды не нашел в себе силы поступить Николай Второй, и это явилось причиной морей крови, пролившихся впоследствии.
Правитель – должен заранее готовить себя к взятию ответственности за малую кровавую лужу – во избежание кровавого океана. Жуткий конечно выбор, но если ты к нему не готов – лучше не идти во власть.
То, что иные принимают за нечеткость позиции — у Юзефовича это просто элементарная жалость и сострадание. В данном случае, к проигравшей стороне.
Которая, возможно, его не пожалела бы и ему бы не сострадала.
Несмотря на все его унгероведение.
Хотя прочтя впоследствии его замечательную книгу про Унгерна – я и там не обнаружила никакой размытости.
Юзефович пишет о ярком и талантливом человеке, но и констатирует факт, что человек это — психопат и убийца, окруживший себя садистами и маньяками. Пишет объективный портрет, основанный на документальных свидетельствах.
Так же, сквозь несколько совершенно разных призм, он разглядывает феномен Ивана Грозного. Наверное, столь же объективную книгу, он смог бы написать и о римском императоре Калигуле.
Это — нормальная работа историка, который не хочет врать, по крайней мере, пытается не врать потомкам.
И, конечно же, бесстрастность историка – никак не отрицает нормальную человеческую способность, вместо злорадства – испытывать сочувствие к побежденной стороне.
Особенно если речь идет о гражданском противостоянии.
Таков сам автор, и таков его герой-автопортрет Шубин.
Человек, неудобный для семьи в смутные времена. Не умеющий добывать пропитание, плохо знакомый с забоем мамонта… Так что большое счастье для Шубина и всего нашего племени — ему подробных, что реальная война так и осталась неосуществленным проектом..
Что касается моего любимого героя книги – геолога Жохова, то и он, безусловно, плоть от плоти все того же интеллигентского сословия, и по большому счету, все тот же «лузер».
Но его чрезвычайная активность – мне импонирует.
Это очень по-мужски — пытаться как-то заработать в смутные времена
И кормить бывшую жену, а также дочку и тещу.
При этом Жохов на наших глазах обретает еще одну семью, тоже совершенно не умеющую приспособиться: это — распустеха Катя, и при ней опять дочка и старая тетя.
И стало быть, на Жохове уже две семьи.
И тут уж ни до какой политики. Ни до чего. Жохов живет вообще не в мире Шубина.
Он живет в первобытном мире. У него на повестке дня — забой мамонта.
Сохранение огня в пещере. Бегство от врагов из соседнего племени.
Примитивный процесс выживания, не интеллигентский, не навороченный рефлексиями.
Как только в полифонии романа в очередной раз звучит тема Жохова, авторский голос как будто наполняется жизнью.
Тема Жохова – современный плутовской роман.
И такого Юзефович прежде не писал.
Ну, понятно, что Шубин – вырос из тех, «интеллигентских» рассказов, что старинные истории про беглого дьячка Анкудинова – поэта и философа, выдающего себя за сына Василия Шуйского, про лжецаревича Алексея – это логическое продолжение любимых Юзефовичем исторических ученых штудий, что Монголия — это вообще его любимая тема по жизни, с тех пор как ему довелось служить в армии неподалеку от тех краев.
Но того, что сочинитель старинных детективов и исследователь старинных авантюристов, вдруг возьмет и создаст – вот такого авантюриста, вовсе даже и современного, этого от Юзефовича никто не ждал. Его современные рассказы были о своих, о своем.
И даже, наверное, сам автор не ведал до поры до времени, что решится на такое.
Хотя именно оно, время, настойчиво просило его об этом.
Оно, наверное стучало в висок и азбукой Морзе предавало:
«Ну- ты- че? Что ты зарылся в своих архивах? Дрейфишь?
Но ты ж никуда не уехал, ты ж был тут.
Ты ж нас видел.
Мы – девяностые.
Ты видел нас – наше счастье, но перед историком, наверное, вина, что не стали годами апокалипсиса, кровавых морей, в очередной раз — полной гибели.
Ну да: «…чем ты интересней для историка, тем для современника печальней» и соответственно наоборот. И если ты историк – то нечестно всю дорогу зарывать голову в монгольский песок. Ловить пыль из-под копыт унгерновской кобылы Машки.
Или хватать поводья старинного кабриолета, везущего питерского следователя Путилина с Караванной на Мильенную.
Жизнь подарила тебе – историку, очередные Смутные Времена.
Это – мы. Погляди на нас, запомни нас, найди в нас Героя.»
В Смутные Время Герой возможен один — Авантюрист.
Любые смутные времена, независимо от своей кровожадности, характерны в первую очередь отсутствием работы.
В Смутные Времена не пашут, не сеют.
Не сидят за кроссвордом в НИИ.
Не пьют маленький двойной в кафе.
В Смутные Времена еду носят в судках.
Именно эта замечательная деталь Юзефовичем не пропущена.
Главная лирическая героиня романа – Катя, возникает не булгаковской Маргаритой с желтыми цветами, не пастернаковской Ларой с повязкой от мигрени, а именно так, как и должна возникнуть героиня романа о девяностых – с судками, в которых несет обед из столовой.
Смешно и так точно. Страх голода. Не голод – но страх его, вот что носилось в воздухе.
Конец истории с Катей, наверное, второй досадный промах, но вины автора тут нет – он и впрямь обнаруживает малое знание женщин, как и положено почти всякому мужику.
Знание женщин у нас обнаруживают авторы-мужики редко, вот разве Лев Толстой или Захар Прилепин.
А чаще — всяк из них может повторит вослед за физиком Ландау, его ернические слова, насчет того что «Я — красивист. Но я не душист». Что-то в таком плане, произнес в кино артист Спиваковский.
Ну, «не душист» Юзефович.
И кроме того, сам не будучи героем-авантюристом, видно, не подозревает, что именно таких-то и любят вечно, страстно и прощая все.
У него Катя — не прощает. Причем, не прощает человека, который любит ее, дружит с ее маленькой дочкой, и при этом их обоих содержит.
Не прощает буквально с первого же раза.
То есть, стоило Жохову потеряться на месяц, не придя домой, именно в день расстрела мятежников — за этот месяц накопилось у нее столько отчаяния, что простить не смогла.
У героя-лузера Жохова есть свои многоречивые объяснения, почему не давал знать, что он жив здоров – целый месяц. Не стану их пересказывать, но поверьте, они звучат вполне резонно.
Но и даже без объяснений – Катя простила бы. То что она не простила — вранье.
Так не бывает. Простила бы и на шею кинулась.
Иначе это была бы не вышеописанная автором – Катя.
Собственно его автора — родное детище.
Ева Имени Девяносто Третьего года, посланная автором — составить компанию герою в райский сад.
Вообще, часть книги которая озаглавлена «Двое в саду» — меня, конечно, проняла больше всего.
И там, так отчетливо, именно в жоховской теме – слышен стук башмачков, которые падали на пол, у Пастернака, и все то же сплетенье рук, сплетенье ног…
И та же обреченность веет над сплетеньем судьбы.
Все равно непонятно почему – автор вывел Катю из игры, в ущерб правдоподобию.
Ведь этот герой-лузер, по-любому — обречен .
Смерть его в конце книги – совершенно нелепая и случайная, причем трижды случайная.
Первое — он спит в чужой машине, и принят мелкими братьями авантюристами за другого.
Его ударяют по голове – не так чтоб сильно…НО
Второе — машина сломана, и Жохов, лежащий без сознания, гибнет от накопившихся в салоне выхлопных газов.
И третье – спящий в палатке владелец машины не проснулся, чтобы его сменить, хотя обещал.
При этом, Жохов, живущий уж несколько лет в Монголии все равно опять женат: у него новая жена — монгольская. И нам ее не показывают. Только узнаем что она из местной интеллигенции.
И на ее месте вполне могла бы оказаться привезенная им за собой Катя с девочкой.
И тогда история была бы еще жальче, ярче и отчаянней.
То есть, уже однажды похороненный и чудом воскресший герой Жохов – все-таки умирает по настоящему.
И не для в общем-то посторонних наблюдателей, историка Шубина и его жены, которая единственная и плачет по Жохову, совсем уж ей малоизвестному, а для любящей его, и Кати.
Не знаю, зачем Юзефович так поступил?
Может, ему надоело писать про Катю. В последней сцене, где она появляется, автор на нее явно зол, за то, что она, как раз уже две недели ничего не знающая о Жохове, такая несчастная и от этого — такая некрасивая.
Но возможно, Катю удалили с поля именно потому, что автору нужны были вот эти слезы жены историка Шубина, она плачет, именно чтобы оплакать героя – как в иоселианиевской «Мольбе», потому что герой должен быть оплакан. А тут, в чужом краю — кто ж оплачет его по русски?
Такова судьба любого авантюриста – не быть оплаканным. Не лечь в родную землю.
Я ничего не написала о монгольской линии романа и о линии исторических авантюристов – потому что предполагаю, что об этом романе будет написано еще очень много.
Это реальная Большая книга – и мне не стоит отбивать хлеб у армии наших критиков, «недушистов», которые наверняка и сосредоточатся на интересных им проблемах, и много напишут про историческую и монгольскую часть. Ну и про политику, конечно тоже.
А вот Жохов никому из них, конечно, не понравится.
Потому что книжные люди живут в своем мире.
Но мне лично такого рода современный герой-авантюрист, несмотря на свое лузерство, ближе и понятнее тех, кто остался в Смутные Времена чистым и светлым – а пачкаться всей этой Смутью предоставяет бабам.
Понятнее страны, которая, «попав в непонятку», послала всех своих женщин помоложе на панель, а их мамаш с клетчатыми сумками на челночную дорогу.
И эта «временная мера» позволила мужикам вдоволь пробыть в депрессии, отлежаться на диване и как-то наконец в мягкой манере встроиться в новые правила. Не резко.
Ну да, это старый метод выживания любой «женской» страны. И «женского» народа.
Так и евреи поступают, и итальянцы. Русские – само собой. Бабы – вперед! В борону и пахать.
При таком изначально раскладе, я тем более ценю все виды Жоховых – и даже вполне разбойничий их вариант.
Поэтому мне так дорог этот роман.
А то, что самому автору им же созданный герой не близок и может даже в чем-то противен, это неважно – такое часто бывает.
У хороших писателей герои, как известно, неуправляемы.
Но, если вспомнить, что историк Шубин – альтер-эго автора, то выходит, что автор позволил своей жене заплакать по этому человеку.
А может, и специально послал ее плакать, как в «Мольбе» человек посылает жену оплакать убитого врага- героя. Потому что герой должен быть оплакан.
Значит, автор все же признает этого авантюриста и в общем неудачника – героем.
И «правду карликов» ценит не менее чем «правду журавлей».
Ибо одно невозможно без другого.
