Илья Бояшов.
«Танкист, или Белый тигр»

Рецензии

Михаил Елизаров

Илья Бояшов «Танкист, или Белый тигр»

«В конце концов о нем доложили Сталину. Тиран потребовал разобраться «. Как на противотанковую мину наткнулся — кажется, на сороковой странице. Книгу чуть не отбросил с досады. Автор ты что, на переводы рассчитываешь? Германия тебе нужна, Франция, берег турецкий? Думаешь, без этого «тирана» не переведут? Или поймут неправильно? При чем здесь — «тиран». Сатрап, палач, деспот. Зачем эта дикая фальшивая нота из репертуара Сванидзе?

А все равно «Танкиста» дочитал, потому что Илья Бояшов нащупал ту единственную форму, в которой наш с вами современик может вести рассказ о войне — ее материю идеально воспроизводит притча. Творческий посыл настолько силен, что его не могут испортить ни абсолютно чуждые идеальному Ваньке Черепу персонажи, типа забулдыги-башнера Бердыева, шепелявого как змий, вороватого и похотливого сержанта Крюка — карикатурные существа, созданные словно для того, чтобы тешить дурной вкус заграницы: «я, я это есть очъен весьело, ха-ха, ля рус».

Автор — ты же не Войнович! Ванька Череп — не Чонкин! Ты же разглядел в небесах Иисуса в танкошлеме, и я его тоже благодаря тебе увидел, и тяжелые грозовые облака, похожие на тридцатьчетверки, услышал рокот их небесных гусениц… Ну, да Бог с тобой, за находку, за Ваньку Черепа и шортлиста не жалко, и второго Нацбеста.

Наталия Курчатова

Илья Бояшов «Танкист, или Белый тигр»

Вот книга, за которую писатель Бояшов действительно должен был бы получить «Нацбест». На фоне «Белого тигра» его недавнее лауреатство с милой, но написанной «с холодным лбом» и страдающей недостатком масштаба и творческой дерзости притчей о коте Мури выглядит изрядным казусом.

Писатель в полной мере раскрыл в романе наиболее ударные стороны своего дарования: историк и баталист, отлично изучивший людскую натуру по срезам разных эпох и давший любимой науке хлесткое определение: «обширный свод человеческих негодяйств». Вершины духа, мрак иррациональности, трепетная биологическая мерзость индивидуума как ячейки «человеческого стада» — «человек в экстремальных обстоятельствах» лежит перед автором, как на операционном столе, в холодном свете хирургических ламп. Очень жесткая, очень смелая и правдивая вещь.

Александр Троицкий

Илья Бояшов «Танкист, или Белый тигр»

Большие писатели часто оказываются поклонниками (исследователями, собирателями) того или иного пласта материальной реальности – бабочки, жуки, монеты…

Видимо, их интерес к окружающему миру накладывается на осознание необходимости фокусировать свою энергию – иначе не будет результата (кому, как не писателям, об этом знать!).

Так и получается, что устремления писателей-исследователей обращаются к чему-то конкретному.

Интерес Бояшова был захвачен танками.

В «Танкисте» меня в первую очередь поразило напряжение (драйв, саспенс), сила которого равномерно распределена на все двести страниц. Этот текст, будто нанизанный на готовую лопнуть струну, был бы невозможен, если бы нужный колок не находился где-то внутри самого Бояшова. И как Найденов безумно преследует своего Белого Тигра, так и, наверное, сам Бояшов-исследователь поглощен поисками своего самого главного, если хотите, метафизического Танка, за штурвалом которого сидит, конечно же, «танковый Бог».

Павел Крусанов

Илья Бояшов «Танкист, или Белый тигр»

Писательская судьба Ильи Бояшова поучительна. Литературная известность пришла к нему в сорок шесть лет – сегодня в этом возрасте у писателей уже заведено пожинать плоды успеха, а не начинать столбить делянку на литературной поляне. Конечно, Бояшов и до «Пути Мури», который вывел автора в лауреаты «Нацбеста» 2007 года, писал хорошо, и профессионалы пера об этом знали (по крайней мере, в СПб), но широким читателем его книги были не открыты. Однако автор не роптал, не торговал пером в издательских и телесериальных фабриках, не запирался в келью непризнанности с ее спертым, ядовитым воздухом – он просто продолжал свою смиренную работу без позы, зависти и суеты. И звезды сошлись в благосклонный узор. Наглядный пример небесной справедливости и воздаяния по заслугам. Пусть в большей степени в конфуцианском мировидении, нежели в непоседливом фаустовском, но это и приятно.

«Танкист…», на мой вкус, мощнее «Пути Мури» – и по замыслу, и по воплощению. Хотя женскую часть аудитории Бояшов здесь явно и решительно отсек. Не преднамеренно, а потому что иначе – никак. И в самом деле – книга о войне, пусть и порядком мифологизированной (притчевая мифологизированность – особенность бояшовского стиля), однако же с кровью, сукровицей, гарью, смертью, увечьем, как и полагается порядочной книге о войне, которую (войну) выигрывает тот, кто способен на самозабвение, сверхусилие и преодоление, — это определенно мужское чтение. В итоге поединок изуродованного огнем и опаленного священным безумием русского танкиста по прозвищу Череп и его инфернального противника – немецкого «Белого тигра» родом из фаустовской преисподней – выходит за рамки войны, как поединок капитана Ахава и Моби Дика выходит за рамки рутинного китобойного промысла. А выведение текста в область, управляемую Роком, преображающим персонажей в архетипы, – это ли не торжество автора над материей реального, которую он, как жук навозник – навоз, только и имеет в наличии? Словом, книга весьма достойная, крепкая, сработанная на долгие времена, а такой задачей все реже утруждают себя авторы в угасающие от болезненной лихорадки потребления времена, когда новизна единственно и определяет потребительскую стоимость товара.

Ольга Надпорожская

Илья Бояшов «Танкист, или Белый тигр»

Чтение — странный процесс: оно способно доставлять не только душевное, но и вполне физиологическое наслаждение — от складывания слов в преложение, от бега строчек перед глазами, от мощного течения повествования, уносящего читателя из реальности. Роман «Танкист, или «Белый тигр»» — это чернуха, какой трудно было ожидать от талантливого и компетентного Бояшова, но, тем не менее, читается на одном дыхании. И всё-таки хорошая книга — это не то, что легко прочитывается, а то, что причиняет боль и преображает читателя. Об этом, естественно, все давно забыли, но хорошая книга делает читателя лучше (вот смешно-то).

Я понимаю, что про Великую Отечественную войну модно говорить всякую дрянь. Также я понимаю, что в нашем сознании эта война идеализирована, что она не может быть только такой, какой ее изображали в советских фильмах. Но война в любом случае свята, поскольку участники ее, находясь на грани жизни и смерти, обретают исключительный духовный опыт, недоступный нам, благополучным. И, дерзну сказать, Великая Отечественная была великой войной, а наш народ, несмотря на уродство эпохи, оказался тем же великим народом, каким был всегда.

Но Бояшов решил показать советские войска сборищем монстров, которые наступают на Запад (повествование начинается в сорок третьем году), ведомые вперед страшным Ванькой-Смертью. Ванька — это танкист, сгоревший на Курской Дуге, получивший 90-процентный ожог кожи, но каким-то чудом оставшийся жить. Побывав в огне, он страшно изменился не только внешне, но и внутренне: психика также получила ожог, несовместимый с жизнью, однако Ванька при этом получил и некие сверхъестественные способности. Он стал слышать «голоса» танков и прочей боевой техники, а главное — голос, смрадное дыханье его главного врага — таинственного «Белого тигра». «Тигр» — то ли сверхсекретное оружие Германии, то ли выходец из адских недр: неуловим, неуничтожим, путь его усеян тысячами мертвых тел и машин. В бесконечную погоню за ним и устремляется Ванька вместе со своим неуязвимым для пуль экипажем: якутом-алкоголиком Бердыевым и сержантом Крюком, «талантливым совратителем» и мародером. Они-то наступают на благопристойную Европу, задавая тон остальным советским войскам. Сверхгениальный, неуязвимый в танковом бою Ванька в конце текста становится мишенью для своих же орудий. Финал открыт, и неясно, полег ли бессмертный Иван Иваныч в горах Чехословакии или в очередной раз увернулся. Ясно одно — погоня за «Белым тигром» продолжается, ее не опредЕлить земной жизнью.

Вот такое героическое произведение, столь важное для России в наше непростое время. Оно прекрасно написано, кто станет спорить, но лучше бы его не было совсем.

Дмитрий Воденников

Илья Бояшов «Танкист, или Белый тигр»

Ну, Моби Дик, конечно же, Моби Дик, хотя автор старательно маскирует первоисточник под гоголевскую шинель.

В первый раз за многие годы я пожалел, что книжка так быстро кончилась. Как-то удивительно совпала эта книжка с моим представлением о той войне — грязной, некрасивой, всё время в глине и мокрых сапогах. Отвратительной, вонючей, которой лучше, чтобы не было. С безумным этим танкистом Иваном Ивановичем, с уголовником и алкоголиком в экипаже (чай не четыре танкиста и собака). То есть не с той, которую так старательно изображали когда-то в эпопее «Освобождение», которую десятью секундами экранного времени покрывает как петух курицу крупнобюджетный сериал про сауроново колечко.

Да мне и ходить далеко не надо: в соседнем болоте лежит на дне целая колонна тридцатьчетвёрок, утопленных там юным лейтенантом. И Матросов тут по соседству совершил свой сомнительный подвиг, и пламенная пулемётчица Маншук высечена в бронзе в райцентре напротив магазина спорттоваров. Да расспроси местных жителей, они расскажут, как наши с фрицами, сидя в окопах промеж наступлений менялись самогоном на сало и наоборот, как те и другие с одинаковой регулярностью реквизировали у местных жителей этот самый самогон. И в краеведческом музее города Невель расскажут про специально забытую немцами цистерну с метиловым спиртом, от которой полегла целая наша дивизия.

Что вовсе ничего не отменяет, то есть того, что война — говно, а люди — они живые. И победили наши, потому что они наши.

Одно только расстроило в книжке: бронебойную матчасть Илья Владимирович изучил хорошо, это чувствуется. Подвело его другое: якут не может носить фамилию Бердыев. Ибо фамилия эта сугубо тюркская то есть носить её мог бы туркмен, киргиз или житель Поволжья. А якуты к тюркам имеют ровно такое же отношение, как эскимосы, ацтеки или индейцы из племени семинолов, то есть вообще никакого. И звали якутов в те времена гораздо более русскими именами, чем самих русских — Василий Фёдоров или Николай Степанов. А якутских женщин и по сей день в основном зовут Люба.

Однако же, несмотря на этот крупный огрех, плюс один, как говорят у нас в интернете.