«Таблетка» — не первая вещь Германа Садулаева, фигурирующая в премиальных циклах.

Имя еще одному, вслед за Прилепиным и Сенчиным, птенцу «липкинского» гнезда молодых писателей (поколение 35-летних), сделала книга «Я-чеченец», сборник по-восточному цветистых прозаических зарисовок на тему гор, ласточек и прочих невидимых следов войны. Сборник «Я – чечнец» подвернулся как нельзя кстати: чеченская тема к тому времени уже начала обзаводится своим каноном (Проханов, Прилепин, Бабченко) и взгляда «с другой стороны» явно не хватало. Экземпляр подарили президенту, права были проданы в Германию и Францию, а традиционная толстожурнальная критика заговорила о новом ярком голосе, не чуждом старым добрым психологизму, реализму и, соответственно, гуманизму. Чуть позже в «Дружбе народов» вышла орнаментальная «Пурга», вольный римейк «Сказок 1000 и 1 ночи». Та же журнальная критика похвалила, но читатель книгу не заметил.

Садулаев, казалось бы, навсегда или очень надолго записан в ориенталисты, писатели с хорошим слогом и загадочной восточной душой, допущен в лауреаты и кандидаты по национальной и филологической квоте. Однако «Таблетка» в корне меняет эту историю. Перед нами современный высокотехнологичный роман, отсылающий к англо-американской традиции социальной прозы в духе Чака Паланика или Дугласа Коупленда.

Слоистое повествование вбирает в себя и сюжетную современную линию, связанную с историей менеджера Максимуса, и стилизованный блог, и, выполненные вполне в духе классической прозы лирические воспоминания о чеченском детстве, и еще более орнаментальные упражнения на тему Хазарии, и индуистская мифология. Однако эта слоистость (опираясь на которую ряд критиков пришли к выводу, что роман не сложился в единое целое) обусловлена попыткой привить местной литературе «современный стиль» описания нового сознания. У того же Коупленда в последнем романе «Джей под» реалистические по манере описания фрагменты текста соседствуют с совсем уж автоматическим письмом, инструкциями к новым компьютерным играм и с не стилизованными, а вполне реальными блогами. Садулаев в отступлениях так далеко не пошел, но попытался применить подобную технику, в меру авангардный copy paste.

Ведь современный роман – это не обязательно новый Гоголь или Толстой. Изменился герой, меняется и сама романная форма. Современное, насквозь медиализированное и информационно замусоренное, сознание вполне может вбирать в себя и компьютерные игры, и индуизм, и блоги, и Толстого с Гоголем, и оно тоже способно порождать свою мифологию и свою литературу. Впервые в русской литературе появился роман, в котором менеджер – больше, чем менеджер. Это не указание на социальный статус или на профессию нового Акакия Акакиевича, это абсолютно новый тип героя. С которым Садулаев, в отличие от Пелевина лично знаком: писатель наконец вспомнил не только о своем чеченском детстве, но и текущей повседневности, в которой автор «Пурги» вовсе не коротает ночи с подозрительно эрудированными абреками, а работает юрисконсультом в международной корпорации. Повседневный опыт явно в романе чувстсвуется. Условно реалистические, сюжетные главы «Таблетки» — первая попытка литературного анализа жизни в офисе, в которой, как и в любой другой бытовой ситуации нет ничего экзотического, а вечные сюжеты вполне могут быть разыграна и в переговорной, и на корпоративной вечеринке. Новый садулаевский поворот открывает большой простор для современной русской литературы. И даже если какие-то вещи в «Таблетке» на русском материале не работают, такого рода эксперимент необычайно важен и интересен, так как представляет собой попытку описать нового героя времени, увидеть фрагмент современной реальности не через литературные очки («новый Акакий Акакиевич»).

Автор «Таблетки», мне кажется, подписался бы под словами уже упоминавшегося Коупленда, защищавшегося от критики, отказывающейся рассматривать его тексты как романы, факт литературы: «И все-таки, учитывая все вышесказанное, я продолжаю заниматься художественной литературой. Продолжаю писать прозу, и ее сюжеты разворачиваются в современном мире, который как никогда странен, богат историями и переполнен возможностями. В мире, населенном современными людьми, которые втайне хранят лекарства от птичьего гриппа, сравнивают достоинства кредитных карт, и — постыдно то или нет – задаются вопросом, что вкуснее: Кола или Пепси.

У этих людей есть дома телевизор, и они смотрят его. Они совершают покупки на eBay. Они сомневаются в действующей власти. Им регулярно не здоровится от перенапряжения. На прошлых выходных они качали порнофильмы из Интернета. И, тем не менее – несмотря на это, а может даже и благодаря этому – у них есть все качества, чтобы обрасти своей мифологией. А ее создание и есть искусство.»

По моему мнению, совершенно слабосильный, путанный, высосанный из пальца и не в хорошем смысле подражательный роман от довольно многонаобещавшего (что только усиливает разочарование) молодого автора. Опять нелепые менеджеры, разноцветные таблетки от братьев Вачовски (даже не от Гибсона), да еще и бредни о Великой Хазарии. Как-то принято считать, что массовая культура питается находками штучных авторов, популяризируя и опрощая элитарные ноу-хау; или, в иных случаях, служит «гумусом» для появления масштабных полотен, претендующих на осмысление мира; время от времени она же оказывается объектом едкой сатиры интеллетуала. Но в случае Садулаева произошел непредумышленный комический эффект: написанная с претензией на ту самую «штучность» книга на деле всего лишь пытается «успеть за успехом» раскрученных медийных монстров типа Минаева и иже с ним. В итоге автор попросту плетется в хвосте у известных товарищей из телевизора; при этом с крайне многозначительным выражением лица.

Морально-волевые страдания офисного — чуть не сказал «бездельника». Нет, он занимается важным делом: сидит на товаропотоке замороженных овощей. Не выращивает, не замораживает, не продаёт в руки — ворочает монбланами виртуальной картошки, сидя в офисе. Не удивительно, что окружающий мир кажется ему фикцией — сообразно работе. Интересно, что тем же самым кажется он и литературным «экспертам», с большим отрывом выведшим «Таблетку» на первое место. Офисные размышлизмы занимают непропорционально много места в современной литературе. Оно и понятно: большинство книг издаётся в столицах и продаётся там же; столичной фауне занятнее читать про свои проблемы. Плюс продолжение «официальной политики»: кто не способен получить у банка кредит на покупку квартиры или автомобиля, того нет в информационном пространстве. Даже для государства нет, что уж говорить о частных издателях. «Человек, не способный покупать книги, в них не нуждается».

Иногда я представляю себе такую картину. Возлюбленный герой современной литературы, так лакомо умеющий рассуждать о песенках Боба Дилана и увертюрах Бородина, выходит в одно прекрасное утро из дома. Ему некуда идти: вчера уволили со всех-всех работ — «кризис». А идти надо. Позади, на восемнадцатом этаже, ждёт жена, в её элегантном и вместительном «Логане» не осталось бензина. Скоро четырёхлетка-сын в первый раз в жизни спросит: «Мам, когда мы будем обедать». На плечах повисли тени судебных приставов — ипотека. Мысли об увертюрах не идут в голову. Асфальт, травка, просвеченная весенним солнышком, — всё какое-то не такое, будто впервые увиденное. Даже тело непривычно расположилось в воздухе: не было ногам команды идти, а они идут — куда? В неизвестность, в новую жизнь. О, через полгода-год мы не узнаем нашей Современной Литературы! Если только сможем её прочесть.

В конце 2004 года мне на рецензию попала книга, называющаяся «Инка» и снабженная подзаголовком: «кофейно-мистический роман». Героиня ее, скромная конторщица Инна, старательно накручивала из себя мистагогиню Серебряного века и пыталась строить жизнь по ритуалам древних инков, то есть рылась в секонд-хэндах в поисках не просто новой кофточки, а чего-то экзотичного, заказывала в кофейнях горячий шоколад, плела в забытьи солнечные амулеты и общалась с неким Огненным дедом с живым ястребом на плече. А всё ради того, чтобы найти суженого – да не обычного, а с прической о сорока косичках и костяным кольцом с иероглифами.

Роман Садулаева – своего рода мужской ответ тому пятилетней давности девичьему изыску. Только вместо инков – хазары, потомком которых герой с фельетонным именем Максимус Семипятницкий себя чувствует во сне, вместо суженого – перетрах с девкой из соседнего офиса, вместо кофеен – стрип-бары, вместо древних псевдоиндейских закорючек – обильно рассыпанный по страницам деловой псевдоанглийский, а вместо горячего шоколада – голландские галлюциногенные таблеточки, заставляющие вести себя не так, как нам свойственно от природы, а так, как выгодно экспортно-импортным корпорациям. Оказывается, именно их, эти таблетки, изобретенные в незапамятные времена хазарами и бездумно выкраденные у живущего в Венеции последнего хазарина в XIII веке, поставляют из Голландии вместо картошки – потому что откуда ж в крохотной Голландии взяться такому количеству этой чертовой картошки???

Осознав сию величайшую тайну нашего времени, Максимус сбрасывает с себя (в грубой матерной форме) цепи офисного рабства и становится наяву тем, кем он только мечтает быть во сне – хазаром Саатом.

Читая подобные книги, понимаешь, что Пелевин стал таким же классиком, как и Павич. Потому что офисный хазар Максимус, конечно же, вылез не столько из павичевского Лексикона, сколько из сигаретой пачки шумера Вавана Татарского. Но после этого несколько раз целенаправленно напивался в хлам и накуривался вусмерть с безымянным духлесс-рыцарем консервированного горошка, пытаясь выведать секрет: как же, блин горелый, бабло-то на книжулях рубить? В чем фишка, брат?

Кое-что он явно выведал. Но главного секрета ушлый топ-менеджер прозревшему хазару, похоже, так и не открыл.

Роман Германа Садулаева с самых первых страниц захватывает энергией плотно организованной и четко выверенной прозы. Это ощущение поддерживается динамичным сюжетом, в который вклиниваются ничуть ни менее динамичные микросюжеты, вставные истории, хроники прошлого и деловые репортажи. Автор предельно точен в отношении слова и при этом демонстрирует виртуозное владение самыми разными, технически едва ли сочетаемыми стилями, разнесенными друг от друга столетиями (хроники, эпические сказания, исторический очерк, авантюрный роман, деловой отчет, язык интернетных блогов). При этом Садулаев сталкивает их друг с другом и иронически препарирует, срывая иллюзорные покровы с повседневности, зримой реальности. В романе разоблачаются мифы последних двух десятилетий (правда, несколько прямолинейно для художественной прозы), и при этом создается новый увлекательный миф, сквозь призму которого оценивается логика исторического развития и современность. Происходит увлекательная встреча различных эпох, культур и языков, заключенная в рамку, на первый взгляд традиционной «офисной прозы». Эта рамка вводит несколько типизированного в последние годы дезертира общества спектакля с его неврозами, вызванными неприязнью к работе, но неожиданно открывает в себе новые возможности. Роман видится мне очевидной творческой удачей…