К сегодняшнему дню написано если не всё, то уж точно обо всём. Читателю предоставлена возможность, было бы желание, попутешествовать по внутренностям человека, подробно ознакомиться с буднями патологоанатома вкупе со сторожем морга, познакомиться с химическим составом грязи под ногтями мента-насильника, обозреть богатый внутренний мир пидора-парикмахера…впрочем, может чего-то ещё и не было, как писала Дина Рубина, «нас еще не покатали на груженом самосвале»…

И все же, документальная точность романа, лучше сказать текста «Известки» способна шокировать и видавших виды читателей, тех кто наберется решимости услышать этот подробный рассказ о жизни подростка в спец ПТУ для малолетних преступников. Тридцативосьмилетний автор от первого лица и под собственной фамилией повествует о своих злоключениях, случившихся, когда ему было четырнадцать лет.

Злоключения начались с того, что: герой попался на якобы-краже школьной музыкальной аппаратуры (ребята играли в ансамбле и на лето взяли инструменты домой, возможно даже по согласованию с завучем), все полагали, что подержат в КПЗ и отпустят…

Но вышло по-другому, герой попал в самое страшное в место, в ПТУ “Известки» под Хабаровском. «Одним словом, это самая плохая из всех колоний. Оттуда постоянно бегут и не хотят возвращаться, потому что их там бьют. Да и сказать «бьют» значит ничего не сказать. Над пацанами там вытворяют такое, что можно сравнить с концлагерями у немцев во время войны»

Далее описывается попытка побега восьмой группы, для многих закончившаяся смертью, тайга, спасительная сторожка охотника Мишки, неожиданно оказавшего помощь уцелевшим беглецам, на поездных платформах с лесом, в цистерне с нефтью до Хабаровска, де их сдает ментам отец одного из мальчишек. И вот они снова в приемнике, через месяц обратно в Известковое, карцер, страшные даже по местным понятиям пытки…а потом появляется новый, «новенький», пионер, за десятиминутную перемену его изнасиловали несколько человек…бунт в отряде, внезапный обрыв текста…

Документальное повествование трудно комментировать. « Где-то с месяц Пионера никто не трогал и пальцем, так как три раза в день его проверяли на наличие побоев. Его просто насиловали… насиловали все, кто этого хотел. Каждый день. Каждую ночь. По многу-многу раз.

Через месяц надзор за ним ослаб, а вскоре и вообще прекратился. И началось…

Через день на нем чистым оставалось одно лицо, а на теле не было живого места. Он превращался в мразь, в животное. Те, кто не хотел пачкать о него руки, обходили его, но таких было мало. Его били все, даже пидерасы. Его заставляли есть говно и опарышей. Он стал «дельфином» – в нужнике пятнадцать дырок, он ныряет в первую, выныривает, ныряет во вторую… И так – до конца.» и таких : «Когда меня завели в каптерку, то вначале Бокс прошелся по пончикам.

(Это на вдохе закрывается рот и воздухом надувается щека. По этой щеке бьется фаска. Если удар правильный, то раздается хлопок, как будто лопнул надутый пакет, при этом рвется щека с внутренней стороны, а снаружи она становится лиловой.)

– Бокс бил пончики по правой щеке, а Мощь – по левой. После этого меня распяли на стеллаже и стали проверять пресс и фанеру. Ногами, руками. Я два раза терял сознание, но молчал. Тогда меня поставили под кол. Я выстоял всего один удар, а потом падал, но молчал. Шишок пока не участвовал, сидел в углу с кайфушкой (пакетом с краской) и смотрел.

– Отдашь бердану? – спросил он меня после пробивки.

– Нет!

– А в жопу дашь?

– Нет!

– А вот это мы сейчас посмотрим…

И смотреть не надо, все ясно и так…Вместо титров можно использовать надписи на стенках из вступительной части романа.

«Тумас – Невельск. Иду на ‘Известки’. Там беспредел. Кто не был, то будет, кто был – не забудет».

«Менты – козлы. Капа. Углегорск. 3 побега».

«Не видала горя – полюби меня».

«Суд – это базар, где торгуют свободой, не знал ее цены».

Увы, текст Мораческого, что называется, не омрачен литературным мастерством — но он является человеческим документом большой убойной силы.