Поэтичный и «вкусный» роман Геласимова дышит романтикой советского Дальнего Востока — топоса, по всему, недостаточно разработанного отечественной литературой. Тем обиднее замечать недостаток решимости автора в разработке темы и стремление пригладить, одомашнить человека двадцатого века из-за пазухи огромной Империи до требований некоей выморочной европейской «политкорректности». В «Степных богах» виден потенциал если не забайкальского «Тихого дона», то романов класса Алексея Иванова – уж наверняка. Но авторская робость ли, подсознательная конъюнктурность или что-то еще низводит великолепный замысел до уровня «экспортного варианта русской литературы».

Впрочем, когда иной современный писатель берётся не за «офисную», а за «просто жизнь», выходит и вовсе худо. Раньше Геласимов писал «под переводы»: для западных издательств, где «кисть дают». Теперь пишет под экранизации. Профессионал со стажем, «Младомаканин».

Маканинский «Асан», похоронивший недавно другую, как бишь её… уже и не вспомнишь, какую премию, выполнен по тем же «профессиональным» лекалам. С помощью приёма «понюхал старик Ромуальдыч портянку» передаётся «фактура» (Кавказская война у Маканина, быт и нравы послевоенной деревни у Геласимова). Приём под условным названием «…а старшина Полищук долго-долго смотрел им вслед» используется для конструирования образов: с его помощью из гипоталамуса непритязательного читателя вызываются требуемые эмоции. Методика Геласимова напоминает об откровениях одного советского киноактёра средней руки, снискавшего народную любовь изображением цыплёнка-табака в передаче «Вокруг смеха». Актёрское мастерство — это умение пользоваться набором штампов, поучал он. Чтобы засмеялись, сделай так, чтобы заплакали — этак.

Впрочем, огорчает не ходульность сама по себе — в некоторых жанрах она даже может сойти за благо (в фантастике, например, где всё понятно должно быть, потому что ЛЮДИ ЧИТАЮТ, или в киносценариях, где всё равно режиссёр всё сделает как надо, по-своему). Огорчает, что Геласимовские цыплята-табака исполняют социальный заказ нынешней «культурной элиты»: жрут горькую, блудят, матерятся, гоняются друг за другом с вилами и всячески ксенофобствуют в отношении единственного приличного в романе человека — японского военнопленного. (Приличный человек, впрочем, тоже занят цыплячьим делом: пишет домой письма о японской духовности, прилежно переделанные из книжки «Очерки японской традиционной культуры».) Дедушка Геласимова, как следует из этого же романа, сложил голову в Берлине за два дня до Победы. Было бы любопытно почитать, как описывает внучек (с прицелом на экранизацию Алексеем Германом-младшим и перевод в издательстве «Хайнрих Бауэр») его берлинские похождения: девки, часики, море шнапса. По три пары часиков на каждой мародёрской руке. Думаю, купят.

За роман Андрея Геласимова «Степные боги» говорит его кинематографичность. Картинка сама так и возникает перед глазами, стоит только открыть первую же геласимовскую страницу. Картинку эту примерно можно обозначить как что-то среднее между двумя фильмами: впечатляющим своей мастеровитостью военной драмой о японцах на второй мировой «Письма с Иводзимы» Клинта Иствуда и основательным в своей кондовости «Вечным зовом» по роману Анатолия Иванова. Не знаю, стоит ли действительно затевать экранизацию в период экономического кризиса, однако, если бы таковая случилось, было бы очень любопытно посмотреть, смог бы режиссер двинуться от «Вечного зова» к Иствуду.

Впрочем, видимо автор выбрал слишком сложных персонажей. 11-летний Петька у него предстает слишком взрослым. И слишком уж шаблонно задуманы эпизоды, которые по замыслу автора должны то вызвать у читателя улыбку, то выжать слезу. Финальная сцена, в которой Петька запрыгивает на спину старику-японцу, чтобы их общая тень была похожа на Бодхисатву, — кажется приделанной не слишком умело. Этот символ не пустил корни в романе. Тем более досадна эта шаблонность, что автор вложил в роман много личного, использовал в нем свидетельства своего деда-ветерана. Кажется, автору нужно было больше прислушиваться к своим эмоциям и личным воспоминаниям, а не стремиться угодить массовому читателю.

Новый роман Андрея Геласимова принципиально отличается от прежних его текстов. Героями предыдущих произведений автора были наши современники, жители больших городов; «Степные боги» — о забайкальской деревне 1945 года. Отцовство всех прежних текстов легко было установить по фирменному геласимовскому стилю, предельно приближенному к разговорной речи, по искренней интонации рассказчика, словно бы не знакомого с автором. Стиль нового романа напоминает о добротной советской литературе, и упоминание в аннотации о Михаиле Шолохове после прочтения романа кажется вполне оправданным. Вначале, правда, создается ощущение, что автор слишком старается писать правильно, по классическим канонам советской литературы, так что обкормленный постмодернизмом читатель начинает подозревать, что перед ним всего лишь игра в шолоховский эпос. Но через десяток-другой страниц то ли писатель расслабляется, то ли глаз читателя привыкает, и чтение романа становится легким и захватывающим.

Мальчик Петька из деревни Разгуляевки привык чувствовать себя изгоем: он никогда не видел своего отца, о сомнительном происхождении ему не устают напоминать взрослые и сверстники. Петька играет в войнушку, дерется насмерть в прямом смысле слова, воспитывает волчонка, опекает больного друга Валерку, бегает в гости к военным, охраняющим лагерь японских пленных. А в лагере ведет таинственные записи «потомок павшего самурайского рода, доктор медицины Миянага Хиротаро». Хиротаро в своей среде тоже изгой — слишком образованный, слишком талантливый, мудрый. Для Петьки «япошка» — враг, ведь советские войска вот-вот перейдут японскую границу, и начнется новая, столь желанная для мальчишек война. Но вот у Петьки умирает лучший друг, и он требует, чтобы Хиротаро продемонстрировал свои шаманские умения и изгнал из мальчика «бурятских духов». Хиротаро приходится разыграть перед ним классическую японскую пьесу Но — действо, которое Петька принимает за обряд изгнания злых духов. К концу спектакля умирающий открывает глаза, советские танки начинают желанное наступление, волчья стая приходит к Петьке за его питомцем-волчонком, а Петька и Хиротаро становятся близкими друзьями.

Уродство и чистота деревенской жизни, голод и любовь, страх и смех — в романе Геласимова есть многое из того, без чего не обойтись настоящей книге. Есть стилистические ляпы: «кричала бабка Дарья, вращаясь вокруг своей палки, как глобус в разгуляевской школе вокруг оси», а есть почти шедевры — «воздух был неподвижен, как скорбь, как утрата близкого человека или как великий артист, которому не нужны жесты, чтобы выразить самые глубокие чувства». И всё-таки предыдущие книги Геласимова были более органичны и самобытны. Эта слишком на что-то похожа… может быть, на литературу.

На обложку книги вынесено:

Глубина Толстого

Психологизм Достоевского

Патриотизм Шолохова

Сказано, конечно, эффектно, но несколько общo. Но если непременно надо обложить Геласимова, как степного волка, какими-то флажками с именнами, то скорее можно вспомнить Айтматова, а именно — его «Белый пароход», колоритный (но переписанный безукоризненно литературным «толстожурнальным» русским языком) микроэпос о мальчике, и Алексея Иванова-Пермского, с его остраненно-юмористическими описаниями диковатого быта в «Земле-Сортировочной», и с толикой его же непедалированного анимизма «Золота бунта». Плюс, конечно, Федора Абрамова с его тревогой об одичании русской деревни середины XX века, ломающейся под городским начальственническим напором по мере ухода из жизни людей, заставших традиционный (читай: дореволюционный) уклад.

Впрочем, если не расставлять флажки по примеру ретивых пиарщиков, а обратиться к самому тексту, то увидеть можно следующее.

Место действия романа — забайкальская деревня Разгуляевка. Время – лето 1945 года, аккурат между долгожданной победой над далекой Германий и не менее долгожданным началом боевых действий против близкой Японии. Главных героев двое: десятилетний местный пацан Петька Жуков и пожилой врач-японец Хиротаро, добровольно оставшийся в русском плену, чтобы подавать медицинскую помощь своим соотечественникам, вкалывающим на шахте рядом с деревней. Они по всем параметрам – полная противоположность друг другу. Петька – «выблядок», его мать совсем девчонкой залетела от местного ухаря (который таким образом отомстил ее брату за то, что тот его обскакал — был послан учиться на тракторную станцию), не знает отца и никому не нужен. Хиротаро, напротив, — потомок захиревшего, но древнего самурайского рода. Он чтит своих предков и пишет о них по ночам в бараке что-то вроде фамильной хроники, предназначенной для оставшихся в Нагасаки детей (им суждено совсем скоро погибнуть при атомной бомбардировке, но никто еще об этом не знает). Петька уже нашел свое предназначение в жизни: умереть в бою. И боится только, что все бои кончатся раньше, чем он достаточно вырастет. Хиротаро, напротив – пацифист, врач. Более того: он травник от Бога, знающий свойства (в том числе лечебные) всего, что растет на земле. Именно он обращает внимание на мутации цветов неподалеку от шахты и интуитивно чувствует, что это как-то связано с дурной славой этого места у бурятов как «плохого», непригодного для жизни, и с тем, что пленные японцы на этой шахте мрут в десять раз больше, чем на других, а в деревне родятся слабые, больные дети.

Читатели, в отличие от героев, разумеется, быстро понимают: дело в радиации, в выходе урановых руд. Не менее ярко выражена, но менее объяснима «в лоб» моральная мутация местных жителей. Роман начинается с того, что дед Артем не может уснуть, мучаясь вопросом: найдут припрятанный им спирт или не надут? («Найти» и «спереть» для местных жителей, ясное дело, синонимы). Спирт, конечно, контрабандный, но после такого начала уже не удивляешься тому, что местные детишки, «играя в Гитлера», чуть не вешают — отнюдь не понарошку! — «Петьку-выблядка» (его спасает случайно проходивший мимо по лесу в поисках своих травок Хиротаро), а вернувшиеся домой фронтовики (включая Петькиного отца) ведут себя хуже диких завоевателей.

Лишь под конец становится видно, что общего у Хиротаро и Петьки: оба они верят в степных богов. Даже не верят, а просто знают об их существовании. Петька выцарапывает на досках забора матерные заклятья против Гитлера (а когда ленится это делать, радио сообщает, что советские войска забуксовали в своем продвижении на Запад). Хиротаро же с помощью буддийских по форме, но на самом деле абсолютно языческих ритуалов отгоняет смерть от Петькиного дружка Валерки («хлебнувшего» радиации еще в материнской утробе).

На этом роман и кончается. В качестве приложения в книгу включены предыстории молодости героев, которых мы застаем в самом романе уже взрослыми и стариками.

«Степные боги» — добротный классический роман, на знакомом автору материале (видимо, упоминающийся в книге «казачий род Геласимовых» — это не просто филологическая шутка), с прописанными яркими героями, явными сюжетными линиями и не сразу заметными подводными течениями, с любовью и ненавистью. Он просится на экранизацию – в духе «самобытного ретроориентализма» вроде совсем недурного «Перегона» — каковой скорейшей экранизации я автору искренне желаю. Но национальным бестселлером, боюсь, ему стать не суждено, с премией или без.