Совершенно не верится, что А. Снегиреву всего двадцать с чем-то лет. Наверное, потому что он пишет «вперед», то есть, его воображение позволяет ему проецировать внутреннюю жизнь взрослого человека, ну, если хотите, пардон, просто более взрослого, чем он сам. Снегирев не любит масштабные композиции, — у него все «раскадровано» по отдельным эпизодам, тщательно и неторопливо. Характеры, действия, диалоги без пафоса. Изобразительные средства не расточаются, но нет ни одного кадра, где бы не оказалось языковой находки. Воможно, у его рассказчика настолько неординарное видение, что ему не составляет труда находить совершенно нетривиальные слова и выражения. И никакого дернизма, — все очень в традициях. Вот, есть герой. Он совершенно обыкновенен – такой вот вроде отвязный чувак. Ему всего тридцать один, он, конечно, разгильдяй. Ему хочется всяких благ, которые он не прочь честно заработать, потому что у него есть профессия, есть клиентура, заказы и т.п., — мир вокруг полон соблазнов. И бабу ему хочется, жена-то от него свалила. Но ничего ему не доступно, — приходится от всего отказываться, — у него от жены остался сын, мальчик с синдромом дауна, они завели его на первом курсе, жене не понадобилась такая семья, — приходится быть самоотвеженным героем, никакого геройства своего не ощущая и не демонстрируя. Но герой — это тот, кто совершает поступки, и поступки эти определяются остро ощущаемой Федором Овчинниковым ответственностью за неполноценного ребеночка Ваню, за своих родителей, и еще за что-то, наверное. Но все не торопясь и без пафоса. И, спросите, в чем проблема? Чья? Если рассказчика, то это, очевидно, проблема нравственного чувства. Следует заметить, что у Снегирева сия проблематика присутствует во многих его произведениях. Его герои последовательно утверждают, что они не «подонки – этим модным словом обозначаются молодые негодяи без страха и упрека, прожигатели жизни, не отягощенные буржуазной моралью…, а просто люди. Обыкновенные люди». Наверное, в этом и проблема. Потому что нравственное чувство присуще нам, жителям России, во все времена и эпохи, а потому нет в этом плане никакой разницы между дедом Федора, героем и генералом, и самим Федором. И чтобы ни происходило в мире – какие бы катаклизмы и кризисы его ни сотрясали — выход нужно искать прежде всего в себе самом, то есть, в своем нравственном чувстве.

И как тут не вспомнить и не посмеяться над теми, кто кричал, что роман помер, и что в прозе уже нечего делать. Как же нечего, твою мать…

Вот за эти удивительные качества текста, за подобную мотивацию, за блестящее исполнение нам и хочется выставить роману А.Снегирева «Нефтяная Венера» три балла. Может быть, еще кто-нибудь поддержит эту книгу и она станет национальным бестселлером.

Несколько лет назад Снегирев стал лауреатом премии «Дебют» в номинации «малая проза». Тут же большой цикл его рассказов выходит в «Антологии прозы двадцатилетних», а следом на прилавках магазинов появляется и его первая авторская книга «Как мы бомбили Америку», составленная из новелл, скрепленных воедино фигурой лирического героя. И вот теперь – полноценный роман «Нефтяная Венера».

Снегирев не просто молодой писатель с богатым арсеналом впечатлений, живой интонацией и точным словом в кармане, он еще и писатель удачливый, что если и не дает дополнительной характеристики тексту, то как минимум окрыляет шлейфом привлекательности саму фигуру автора. А это тоже существенно, поскольку в публичном мире, где обретается литература, силен закон: не важно, что говорится, важно, кто говорит.

Итак, «Нефтяная Венера».

История следующая. Юноша и девушка, едва перешагнув пубертатный возраст, полюбили друг друга. На девушке это соответствующим образом сказалось – она понесла и родила ребенка-дауна. Влюбленные в ужасе – психическая травма, истерика, раздор. От ребенка они отказываются – никто не согласен жертвовать своей молодой, ничем не примечательной, но все-таки единственной жизнью ради безнадежно больного отпрыска. В результате родители юноши берут внука-дауна на воспитание. Такова преамбула отношений, поданная читателю через сознание главного героя – папы того самого дауна Вани. Спустя полтора десятка лет, главный герой, выучившийся на архитектора, однажды приезжает на дачу к родителям, где те живут с Ваней, и тут на его глазах по дурацкой случайности умирает мать, перепутав касторовое масло с камфарным, а день спустя – и разбитый сердечным приступом отец. Архитектор остается с Ваней один. Собственно, отсюда действие и начинается. Далее случается автомобильная авария, где гибнет некий художник, Ваня ворует из разбитого авто картину с изображением девицы, облитой нефтью, и буквально влюбляется в это изображение (впоследствии окажется, что моделью служила мать дауна Вани). Художника хоронят в могилу, предназначенную для родителей главного героя, появляются новые персонажи женского пола – дочери покойного художника, с которыми архитектор затевает на кладбище свару с рукоприкладством, но вскоре идет на мировую и даже далее. Потом – театр, где играют дети-дауны, ревнивые до ролей и зрительского успеха совсем как полноценные актеры, рекламный постер фильма-мюзикла с той же глянцево-нефтяной девицей, что и на украденной Ваней картине, и, наконец, презентация этого фильма, где практически все герои (включая мать дауна Вани, уже обзаведшеюся новой семьей и новыми детьми) сведены вместе в гротескной сцене вакханалии и разгула. По тексту разбросано множество приятных мелочей: намеков, предзнаменований, возбуждающих любопытство совпадений и перекличек.

Однако все описанное в предыдущем периоде – лишь фон, рисунок ткани, сюжетный извив. Главное же, что происходит и захватывает читателя в книге, – процесс очеловечивания главного героя через общение с капризным, обидчивым, неполноценным и, в общем-то, нечеловеческим (но при этом все-таки родным ) существом Ваней. И Ваня при этом тоже очеловечивается. Очеловечивается, не меняясь – метаморфозу претерпевает не персонаж, а отношение к нему читателя, в чьем сознании автор производит явственный сдвиг.

Единственное что, пожалуй, смущает – это предрешенная судьба Вани. То, что в финале он умрет/погибнет, становится ясно уже в первой половине повествования. У автора просто нет иного выхода, потому что после того, как герой откроет в себе любовь (ту самую просто любовь , об обретении которой только и имеет смысл писать книги), даун Ваня станет не нужен. Так и происходит. В финале ребенок, оставленный без присмотра, вылезает из окна на строительные леса, падает с них и разбивается насмерть. Точка. После того, как отца постигает преображение, Ване в книге делать нечего. Оставить Ваню жить дальше было бы негуманно по отношению к главному герою-архитектору, который, пробудившись от наваждения мнимой жизни, просто обязан теперь зажить полноценно, осмысленно и даже немного светясь. А как это возможно с неизлечимо больным ребенком на руках? При всем моем уважении к Снегиреву, он все же является носителем либерального обезбоженного сознания, из которого чрезмерно раздутая идея гуманизма выдавила идею служения и идею жертвы. И тем не менее роман сильный. Очень сильный. Первоначально, в рукописи, он назывался «Ваня». Вероятно, в угоду рыночной конъюнктуре автор его переназвал. Зря. «Ваня» оставляет куда более яркий отпечаток. Во-первых, это архетипично – тут легко читается аллюзия на русского, сказочного, всепобеждающего Ивана-дурака. Во-вторых, Ваня по книге – действительно, даун, то есть по простому – идиот, следовательно «Ваня» – это «Идиот». А «Идиот» – лучшее, пожалуй, название романа во всей мировой литературе.

В этом году «Нацбест» наложил мораторий на книги в жанре ЖЗЛ. Мера суровая, но, пожалуй, действительно небессмысленная: за обаянием и величиной персонажа зачастую невозможно разглядеть достоинства и недостатки самого текста. (Хотя, замечу в скобках, быковского «Окуджаву» едва ли возможно назвать «отхожим промыслом» — у него-то, у Быкова, этих промыслов хватает и без такой неподъемной книги, и промыслов куда менее обременительных.)

Объявить мораторий на книги, поднимающие темы, связанные с инвалидами, конечно, невозможно и неправильно, но порою очень хочется. «Нефтяная Венера» — одна из таких книг. Как известно, основная ее тема – отношения благополучного молодого человека из хорошей семьи, успешно вписавшегося в Putin ‘ s Russia (стал архитектором частных вилл) с подростком-дауном, отцом которого он по несчастью является. Конечно же, писать об этом надо; честь и хвала Александру, которому самому еще нет тридцати, что он решился взяться за эту тему. Но помилуйте, нельзя же так топорно!

Синдром Дауна невозможно выявить по УЗИ, как уверяет нас автор; для этого у беременной берется анализ крови, а при подозрении – анализ околоплодных вод (да-да, у рецензента у самого маленький ребенок, и его жена недавно через все это проходила); врач-узист не может заявить «я видела, что у вас дауненок, но не стала говорить, потому что аборт – это грех!»; родители героя не могут умереть с интервалом в один день, как только выполнят свою сюжетную функцию; и вообще количество совпадений и увязок, когда все друг с другом как-то связаны и у всех друг с другом что-то было или будет, просто неприлично в современном прозаическом произведении, а уместно только в телесериале. И в сериале же – точнее, в беллетризованном скрипте — уместен прямолинейный, стертый язык книги. Только не надо говорить про «новую искренность» и про «нулевую степень письма». Разница между изощренным постструктуралистским ecriture и честным телескриптом – прекрасно ощутима.

Я не случайно говорю о телесценариях. Потому что Александр трудится именно на сценарной ниве. Я хочу пожелать ему всяческих профессиональных успехов (тем более что я сам с ним немного знаком, и особенно потому, что история об умершем ребенке-дауне, — это, как он уверяет, его личная история), а также успехов в последующих книгах, но пожелать «Нефтяной Венере» стать национальным бестселлером я никак не могу.

Предыдущую книгу Снегирева «Как мы бомбили Америку» я очень полюбила, и сам Снегирев мне симпатичен. Он, безусловно, талантливый писатель.

И очень искренний и хороший человек. Эта новая книга, тоже основана на личном опыте.

Печальном и в чем-то неожиданно смешном.

Я над ней сильно задумалась. То есть, задумалась в очередной раз над темой книги.

Тема – жизнь с дауном. То есть с ребенком – дурачком. Или с ангелом, или с инопланетянином… Это уж как кто назовет.

Но по-любому с Нездешним.

С ребенком, который никогда не вырастет. И никогда не станет тут на земле – своим и понятным для основной массы населения. Никто из здешних не сочтет его красивым, умным, талантливым. Для здешних, он всегда будет «идиот», в самом обычном смысле этого слова, не в древнегреческом. Хотя в древнегреческом смысле «идиот» значит «гений».

И родителей будут жалеть. Или раздражаться.

А детей таких будут прятать за стенами спец-интернатов.

Сейчас можно узнать о дауне заранее: стопроцентный анализ – это для богатых, он платный и дорогой. Для всех остальных анализ попроще, и результат его звучит крайне провокационно — «пятьдесят на пятьдесят». Это то, что говорит врач. Врач ничего не рекомендует – он только констатирует пятидесятипроцентную вероятность.

Богатым как всегда проще – там констатируют если и вероятность дауна — то стопроцентную.

А когда «пятьдесят на пятьдесят» – это совсем уж сложно решить. Если в жизни родителей есть христианский священник, он делает то, что ему положено – говорит «рожайте». Родится даун -значит, надо любить дауна. Что говорят мулла, раввин и далай-лама – я честно признаюсь, не знаю. Скорее всего — так же.

Что бы я лично решила в таком случае – тоже не могу ответить. Не знаю, и заранее не решить.

Если жизнь любого человеческого тела на этой земле – лишь временная высадка, транзит некоей души – то, может, лишняя хромосома – это просто ошибка маршрута?

И тогда не нужна эта случайная неверная высадка. Пусть летит дальше и выходит на своей планете.

Можно и так. Но любые эти рассуждения для меня лично касаются только еще не сошедшего на нашей станции. А уж если Инопланетянин все ж таки высадился — то для меня ясно, что бросать его нельзя. Ни по какому.

Но я так рассуждаю сегодня в свои пятьдесят. А как рассуждала бы в двадцать … Да, наверное, ровно наоборот.

Ровно наоборот рассуждают в книге молодые родители Федор и Лена. И оставляют дауна в роддоме.

Им по семнадцать лет – ну и что вы хотите от них? Но родители Федора – люди совсем немолодые – Федор и сам у них поздний ребенок, и они с таким решением смириться не могут. И инопланетянина Ваню берут домой. Дальше там, понятно, развод.

В общем, к началу книги Федор — успешный архитектор-дизайнер, живет один и в свое удовольствие, бывшая жена Лена вообще исчезла с горизонта, а их сыну Ване почти шестнадцать, и растят его немолодые бабушка и дедушка.

Понятно, что автор знает многое знает про жизнь детей-даунов в столичном городе Москва.

Где, я верю, на сегодня достигнут некий уровень заботы о «сирых мира сего» – отвечающий пресловутым «нормам Запада». То есть, любого американского или шведского захолустья.

То есть, в плане заботы о Социально Беззащитных – Москва, в одном отдельно взятом городе – дошла до уровня цивилизованного мира. Насколько я понимаю, за последние годы и Питер, которым рулят бабы, приближается к этому уровню. И, наверное, другие небедные города в нашей стране. Может, и в Тюмени все с этим хорошо.

Но даже и в Москве, из этой книги мы не узнаем, как живут дауны, которых бросили.

Автор показывает нам лишь то, с чем он сам, вероятно, столкнулся – жизнь даунов, которых любят, заботятся о них. Родители, бабушки, дедушки. Автор описывает подробно даунскую театральную студию. И, похоже, что он ее видел в реале. Почему-то не описывает даунскую школу – наверное, потому что не видел. И наверное, потому что такая школа не отдельно даунская, а общая для «медленных» детей.

Герои книги ребенка учат дома.

И в общем, автор пытается рассказать правду. Описывает вполне симпатичного ребенка – шестнадцати лет с развитием – ну такого смышленно-восьмилетнего.

У Вани свои интересы, свои прибамбасы, и свои тараканы… похоже, что описываемый автором случай – не из самых тяжелых. Такие дети — имеют общие черты, но по развитию все очень разные.

В общем, в самом начале книги — мать героя — дизайнера Федора, и бабушка второго героя – Пришельца Вани — неожиданно умирает.

Дедушка умирает от инфаркта через пару дней после смерти бабушки. После допроса в милиции, связанного со смертью бабушки.

А дальше сюжет развивается вполне авантюрным образом. Там появляется картины «Нефтяная Венера», которую Ваня нашел на месте гибели ее автора — салонного художника Джоржа Сазонова, появляются его дочери: русская Соня и француженка Маша.

Картина «Нефтяная Венера» – оказывается афишей к киномюзиклу «Наша Аленушка», в котором главную роль играет неожиданно появившаяся Ванина мама Лена…

…А в конце книги все умершие герои книги оказываются в одной братской могиле – то есть, мама и папа Федора, а также Джорж Сазонов там уже лежат волею судеб, и туда же в конце книги кладут погибшего Ваню, оставшиеся в живых Федор, Соня, Маша и Лена.

При этом художник Джорж Сазонов — не родственник главного героя, они вообще не знакомы – просто дочки Сазонова купили эту уже занятую за взятку, прямо на кладбище…

Поэтому любовная история Сони и Федора начинается с того, что Федор там, на кладбище, на слова Сони «молодой человек, нервничать вредно, а то второго дурачка родите», невзирая на женский пол — дает ей по физиономии.

А дальше все оказываются хорошие добрые. Мирятся, ссорятся, снова мирятся и все любят смешного Ваню. Который живет пока что не на своей планете – а тут, прямо у нас, плачет, смеется, радуется, пытается играть Меркуццио в театральной студии для подобных ему детей, и в конце книги совсем нелепо гибнет.

Историю про больного мальчика – автор решил сделать, следуя за знаменитой «Дорогой» Феллини. Что есть история полудурки Джельсомины? Трагедия ? Или комедия?

Обыкновенная «феллиниевщина» – смех сквозь слезы.

Ваня – у Снегирева и получился таким вполне феллиниевским клоуном, Рыжим и Белым одновременно.

Все равно я думаю, что с сюжетом он немного перегнул. Не по части смешного, но по части бесконечных совпадений – неправдоподобных. Но, в конце концов, это не так уж важно.

Потому что тема книги — очень важная и серьезная.

И там есть точные наблюдения автора, и его правильные, разумные и порою трогательные рассуждения, о боге, о долге и об ответственности.

Наверное, без авантюрного сюжета – книга показалась бы чересчур дидактической.

Кому-то показалась бы скучной. Но в результате книга вышла немного абсурдная – но уж скучной ее никак не назовешь. Читается она без отрыва – на одном дыхании.

Как приключенческая литература.

И при этом – заставляет сильно, сильно задуматься.

Роман Александра Снегирева – образец качественной профессиональной беллетристики. Автор умело использует все структурообразующие приемы, способные привлечь и удержать внимание читателя. Это, прежде всего, мелодраматическая фабула, талантливо организованная, эффектная драматургия с четко выстроенными диалогами, погружение читателя в средоточие конфликтов и реалий, типичных для сегодняшней повседневности, эротизм, привлеченный в меру и не раздражающий грубой натуралистичностью, и политика, гармонично вплетенная в мир романа. Почти безупречен стиль, выбранный автором, органически соединяющий неожиданные, запоминающиеся метафоры, и лаконизм, свойственный американской прозе. Психологические коллизии, на которых строится роман, привлекают своей достоверностью и позволяют читателю легко идентифицировать себя с главным героем. Хотя легко заметить их несколько поверхностный характер.