Вроде бы, все книги по отдельности премии не стоят. Но список финалистов — поле для чтения, которое исследовать необходимо.
Объявлен шорт-лист самой интересной и живой литературной премии «Национальный бестселлер». И это, как всегда, удивительный шорт-лист.
Я бывал в жюри этой премии, а потому могу сказать, что работать там приходится без камертона: нет собраний — ни закрытых, ни открытых; члены жюри между собой не только не общаются, но часто и не знакомы, нет споров по поводу выведения в список финалистов тех или иных книг.
Жюри просто читает все номинированные книги, а потом каждый выставляет две оценки двум лучшим, по его мнению, книгам. До момента объявления шорт-листа никто не знает, кто, как и за какие книги проголосовал.
Виктор Леонидович Топоров придумал такую схему, которая всякий раз дает непредсказуемые результаты. И это, конечно, хорошо. По крайней мере, весело.
В этом году в финал вышли семь книг.
Анна Козлова, «F20» — 10 баллов
Елена Долгопят, «Родина» — 9 баллов
Андрей Филимонов, «Головастик и святые» — 7 баллов
Фигль-Мигль, «Эта страна» — 6 баллов
Андрей Рубанов, «Патриот» — 6 баллов
Александр Бренер, «Жития убитых художников» — 6 баллов
Сергей Беляков, «Тень Мазепы» 6 баллов
Нескольких книг из этого списка я прочесть пока не успел, но обещаю рассказать о них отдельно. Пока же довольно и прочитанного.
Начнем с конца.
Сергей Беляков, «Тень Мазепы»
Подробное и увлекательное исследование корней и оснований украинского национализма и нацбилдинга.
Несмотря на то, что книга является научным трудом, Беляков делает из материала почти беллетристику. Пишет он, как вы знаете, легко, а повествование выстраивает в каскад удачных замечаний и наслоений фактов.
Беляков препарирует тему скальпелем литературного контекста. Украинский национализм немыслим не только без Тараса Шевченко, но и без Николая Гоголя. И не потому что оба этот национализм строили, а потому что национализм, как видится с расстояния, явление стихийное и само решает, кого в себя втягивать.
Беляков честен перед своим замыслом. Когда настает время говорить о героизме и воинской славе казаков периода гетмана Сагайдачного, автор выстраивает в ряд свидетельства доблести этого оторванного от жизни народа — натуральных пиратов и головорезов. Когда во внутреннем пространстве книги наступает время Мазепы, Беляков без издевки констатирует, что, да, казаки повыродились. Вот так быстро нация прошагала от воинов к земледельцам.
«За несколько десятилетий Руины лучшая, самая пассионарная часть казачества погибла в войнах с татарами, турками, поляками, русскими («москалями») и друг с другом».
Сам Мазепа, как мы знаем, был конечно, в высшей степени пассионарным и эксцентричным персонажем. Главное, что он сделал в жизни — предал Петра I, перейдя на сторону Карла XII. Так он, вообще-то, долгое время и воспринимался — хитрым Иудой. Современные Мазепе украинцы относились к нему как к элементу чуждому. То у москальского царя, то у шведского, а украинцам-то от этого чего? Но национализм сам выбирает, на ком себя строить. И вот за пару столетий Мазепа стал основой украинского нацбилдинга и тень его — тень предателя — будет вечно стоять между русским и украинцами.
Этот роман уже год назад номинировался на премию «Большая книга», интереса не вызвал, несмотря на заложенную в нем провокацию.
Ведь тогда важны были варианты реакции. Но их не было. Книгу забыли обсудить.
Первая причина — исключительно литературная: проблематика, обозначенная в книге, не является общезначимой ни для мировой, ни для русской литературы.
Вторая причина литературно-политическая: русский литературный дискурс не должен скатываться в воронку украиноцентричности.
И тут появился «Нацбест». Интересно, поднимет ли это волну обсуждения?
Анна Козлова, «F20»
Динамичный и трогательный роман о больных людях, написанный простым и потому подкупающим языком.
Юля и Аня — две сестры, больные шизофренией. Их мать тоже больная. И ее бойфренд был больной. Так что кругом сумасшедшие.
Но тут уж ничего не поделаешь.
Сцены подросткового секса, вязки в дурке, перманентный алкоголизм, суициды, успокоительные, истерики.
В общем, нормально.
Хороша мысль о том, что взросление — это, в общем, крайне болезненный процесс по умолчанию и, собственно, наличие болезни не так уж много меняет.
«Марек отнял у меня бутылку и поставил на пол. Мы целовались, хохотали, падали с кровати, потом снова залезали туда. Он стащил с меня джинсы и засунул руку мне в трусы».
И все в таком духе. Время от времени все герои сидят и смотрят в одну точку.
Такая книга в коротком списке уважаемой премии — это уже (до некоторой степени) панк-молебен или, по крайней мере, анархия на полке финалистов.
Андрей Рубанов, «Патриот»
Роман Рубанова «Патриот» — удивительный пример сочетания откровенно комического и нелепого сюжета при полновесном и достойном идейном содержании.
Сорокавосьмилетний бизнесмен Знаев терпит жизненное фиаско: долги, неудачи, опасные связи, жизнь на волоске — и решает уехать воевать на Донбасс. На протяжении всего романа он на Донбасс собирается, но покупает, в итоге, билет в Лос-Анджелес.
Знаев — штампованный типаж маскулинного wannabe: водит пьяным (и вообще постоянно пьет), беспорядочно спит с женщинами, любит Pink Floyd вместе с ансамблем «Сябры», рассуждает о гнилой сущности либералов. Видит чертей.
«В этот раз нечистый выглядел особенно неприятно: жирный, горбатый, олицетворяющий самые тошнотворные проявления физиологии».
Когда Знаев получает от так называемого альфа-педераста предложение о покупке своего магазина — магазина военной одежды и снаряжения (конечно, предложение, которое может решить все его проблемы), он отвечает: «Ты что, дружок, берега попутал? Хочешь, чтобы я продал родину американским гомосекам»?
Вот что Знаев говорит о себе: «Думать — бесполезно. Понимание приходит через чувства. Умом понять ничего нельзя. Только нервами. Просто не думай про меня, как про несчастного. Я ни одного часа в своей жизни не был несчастным. Я просто не знаю, что это такое. Я — великий фартовый парень».
Завершается роман гибелью героя. Утонул. Жил грешно и умер смешно.
А вот идейная целостность книги заключается в том, что Рубанов очевидно высмеивает этот типаж большого, но лишнего человека. Это трагическая фигура, которая пыталась вынести на своих плечах частный капитализм и голову, набитую советской романтикой. Это просто не может не быть иронией!
Как говорили в одном известном ролике: «Никакого злого умысла».
Александр Бренер, «Жития убитых художников»
Автобиографические воспоминания акциониста Бренера, который, как известно, проповедует то, что исповедует.
К андеграундной культуре герой пристал еще школьником в 60-е, когда приличному человеку и деться-то больше было некогда. С тех пор испробовал в мире современного искусства все. Даже отсидел в голландской тюрьме за то, что нарисовал знак доллара на картине Малевича.
Это история честной жизни в искусстве, полная ненависти к тем, с кем эта жизни была прожита — Кулику, Мизиано, Бакштейну, Кабакову.
Каждый из них имеет моральное право написать такую книгу — преисполненную фактурными безумствами художников. Стоит ли в это втягивать читателя? Могли бы и в «чатике» отношения выяснять.
«Скандал — это баядерка, прекрасная, юная, никем не запланированная; раздевающаяся, чтобы оскорбить, невинная баядерка. Вот как я понимаю скандал. Русская культура, где скандал был ребяческим жестом и отчаянным криком из бездны заброшенности, невнимания, равнодушия к живому существу — эта русская культура забыта сегодняшними бездарными критиками».
Вся деятельность современных художников, в общем, к тому, как известно, и сводится. Если называть вещи своими именами. И Бренер их время от времени так и называет.
Что, в целом, вполне соответствует духу премии «Национальный бестселлер».
Елена Долгопят, «Родина»
Сборник рассказов, от жути которых хочется как-то пугающе хохотать.
Здесь есть и продолжение русской гуманистической традиции — рассказ о бедном человеке, много лет носящем одну и ту же шинель. Есть рассказ о тайной комнате с образцами крови, записками пропавшего профессора и мальчика, который бегает как животное.
Если родина — это жуть, то книга Елены Долгопят, безусловно, родина.
«Был потерпевший ретушером в фотоателье, сидел в закутке и раскрашивал небо в голубой цвет, а щеки — в розовый».
«Тело вынули из холодильника и показали. Показали одежду: ватник залатанный, валенки в старых галошах, штаны засаленные, ветхое белье, военная заношенная гимнастерка, черный пиджак с протертыми до прозрачности локтями, шапка армейская с вмятиной от звездочки. Патологоанатом сообщил, что умер потерпевший мгновенно».
Это, как если бы Акакия Акакиевича укусил Юрий Мамлеев.
По этим пяти книгам из семи, попавших в финал премии, уже можно смело сказать, что шорт-лист Нацбеста — сам по себе акция современного искусства. Хорош он весь и в целом. Это пример синергии — целое больше и важнее суммы составляющих. Вроде бы все книги по отдельности премии не стоят. Но список финалистов — поле для чтения, которое исследовать необходимо.